— Наконец-то появился педагог, который умеет найти подход к детям! Вы видели, как мой Володя изменился? Раньше от физкультуры отлынивал, а теперь с утра до вечера про спорт только и говорит! Особенно… особенно после летнего лагеря… — мама Володи отводит взгляд и слегка прикусывает губу. Ну да, в летнем лагере Володя Лермонтович показал себя во всей красе, где-то выменяв у солдат на эмалированный значок «Гвардии» муляж гранаты с учебными запалами и эффектно выдернув кольцо перед всеми. В результате Виктор до сих пор об этом эпизоде предпочитает не вспоминать. И смех, и грех, что тут скажешь. С его точки зрения и наказывать в общем-то пацана не за что, мальчишки они на то и мальчишки чтобы прыгать с гаражей, смешивать карбид с водой, кидать пустые баллоны из-под лака для волос в костер и ждать, когда «бахнет», делать самопалы из трубок и гнутых гвоздей, заряжая их головками от спичек и еще много-много чего. Из чего же, из чего сделаны наши мальчишки? А вот из любого хлама, который может сделать «бабах», из перочинных ножичков в кармане из сигарет, которые прячут от строгих родителей, из первых драк за гаражами, из девчонки, которая живет в соседнем подъезде… и кстати, растяжку Вова Лермонтивич поставил грамотную, только не там и не так. Но для этого и существуют учителя, верно?
— Вот именно в этом и проблема, — тем временем поджимает губы Нарышкина. — Моя Лиза тоже только о нем и болтает. «Виктор Борисовчи сказал», «Виктор Борисович показал»… Это нездорово для девочки-подростка, такая вот зацикленность на одном преподавателе. И ладно если бы это была Альбина Николаевна, учительница по английскому, но физрук! Лизочка вовсе не собирается делать карьеру в спорте, у нас планы, мы поступаем в МГУ!
— Чего плохого в физической культуре? — возражает ей другая мамаша, покачивая головой: — в здоровом теле здоровый дух. Вон по Виктору Борисовичу сразу видно, что у него дух… здоровый такой. — она оценивающе бросила взгляд на Виктора, полагая что он этого не заметит: — видели какие у него сильные руки? Такой как схватит…
— Знаете, милочка, я замужняя женщина. — поджимает губы мама Лизы Нарышкиной: — и чужие руки меня не интересуют, какие бы они ни были! Сейчас разговор идет о том, какое влияние оказывает этот физрук на воспитание наших детей!
— В самом деле. — соглашается с ней другая женщина в синей блузке и с ярким пятном помады на бледном лице: — уж слишком он запанибрата с ними. Как будто не учитель, а ровня. Как у такого учиться? Еще и на мужа моего голос повысил… хамло одним словом. И куда руководство школой смотрит? Почему такого к учебному процессу допустили?
— Он вашему мужу нахамил? Как странно. — удивляется мама Володи Лермонтовича: — Виктор Борисович обычно всегда крайне предупредителен.
— Еще как нахамил! Чуть в драку не полез! Хорошо что мой Мишенька сдержал себя, а то он бы этого физрука тут покалечил! Больно нужно руки марать! — фыркает женщина и поправляет прическу.
— И потом, какой пример он подает в личной жизни? — добавляет мама Лизы Нарышкиной.
— Какой еще пример? — не поняла мама Володи Лермонтовича.
— Евгения Петровна, неужели вы не слышали? — вмешалась в разговор худощавая Алла Ивановна Петрова, мать близнецов Саши и Паши, всегда первая в курсе всех сплетен. — В летнем лагере он со своей… подружкой… — и Алла Ивановна наклонилась к уху мамы Володи Лермонтовича, что-то сообщая ей шепотом. Ухо мамы Володи начало приобретать явственный красный оттенок.
— Неужели⁈ — ахает она: — даже так! И… сколько раз вы сказали⁈
— После этого «представления» моя дочка заснуть не могла толком три дня! — заявляет мама Лизы Нарышкиной: — представляете какой удар по детской психике?
— Завидовала, наверное… — больше себе под нос замечает невысокая девочка с жиденькими косичками, стоящая рядом с родительницами: — чего еще?
— Что⁈ Ксюша!
— А что Ксюша сразу⁈ Все знают, что Боярыня по физруку сохнет! — не выдерживает девочка: — она его с прошлого года достает и даже после школы караулит!
— Как⁈ Да быть такого не может! Чтобы моя Лиза! — всплескивает руками мама Лизы Нарышкиной.
— Ксюша! Нельзя так говорить! — тут же одергивает девочку с косичками ее мама.
— Вас, взрослых не поймешь. — прищуривается девочка: — то говори всегда правду, то нельзя так говорить. Да у любого спросите — все скажут, что Лизка Нарышкина с ним до дома ходила. До его дома! Вечером это было… а вы! — девочка поворачивается к женщине в синей блузке: — да ваш муж просто на Петьку замахнулся при всех! Вот Виктор Борисович ему замечание и сделал! А если бы Виктор Борисович захотел, он бы отбивную из него сделал! Вы бы видели, как он Негатива на пол уронил, когда тот к Альбине приставал!
— Ксюша! Прекрати немедленно! — снова одергивает девочку мама: — прекрати!
— Да как ты смеешь! — повышает голос женщина в синей блузке: — мой Мишенька все правильно делал! Как именно мы воспитываем своих детей — не твое дело!
— Я слышала об этом. — поджимает губы мама Лизы Нарышкиной: — про драку в школе. Как видно третья школа давно уже превратилась в какой-то… вертеп. Я была лучшего мнения об Альбине Николаевне.
— Да все знают, что она шалава. — не выдерживает женщина в синей блузке: — с кавказцами путается, они ее в машинах катают по городу, что просто так что ли? И такие люди наших детей учат! Это не школа, это Содом и Гоморра! Давайте поставим вопрос перед руководством чтобы они отстранили этого Полищука и англичанку от ведения уроков! Пусть делают что хотят, но к воспитанию детей их подпускать нельзя!
— По-моему вы преувеличиваете. — неуверенно говорит мама Володи Лермонтовича: — ну что такого в том, что дети…
— Что такого⁈ А заниматься сексом на глазах у детей со своей… распутницей — это нормально⁈ — повышает голос мама Нарышкиной. На нее начинают оглядываться и она невольно снижает тон, продолжая говорить едва ли не шепотом: — разве это нормально⁈ Это же ужас!
— Да ваша Лиза сама к нему в корпус прокралась. — подает голос девочка с косичками: — как иначе она бы все увидела? Он же не перед центральным корпусом на площадке это делал, а его девушка и вовсе как Ирия Гай — по стене школы на третий этаж взобралась и даже не вспотела! А назад выпрыгнула рыбкой! Как такую не любить? Лизка мне подруга, но против Ирии Гай даже она не тянет!
— Моя Лиза⁈ — лицо мамы Нарышкиной пошло пятнами, покраснело: — да быть не может!
— Вот до чего довели наших детей. — кивает женщина в синей блузке: — когда к самому важному, к воспитанию детей допускают развратников и алкоголиков с уголовными наклонностями! Это они сбивают с пути истинного наших детей!
— Сами вы все сбиваете!
— Ксюша! Ну все, приду домой дам тебе ремня!
— Ну мам!
— Не мамкай мне тут! А ну пошли! — и решительная родительница за руку тащит свою дочку к выходу из школы.
— Не обращай внимания. — раздается шепот совсем рядом, горячее дыхание прямо в ухо и Виктору приходится приложить усилия чтобы не дернуться от неожиданности: — всегда так. Всегда найдутся парочка родителей недовольных всем. Ты отличный педагог и все сделал правильно. Я на твоей стороне.
— Да? — он чуть поворачивает голову к «англичанке», которая стоит за его плечом: — а по-моему ты тоже под прицелом у этих добропорядочных граждан и родителей. Мы с тобой в одной лодке, Альбина Николавна.
— Да и пффф… — пожимает плечами «англичанка»: — можно подумать я за эту работу держусь как за последний шанс выйти замуж у сорокалетней балерины. Мне уже в министерстве работу предлагали. А ты вон, главный тренер новой сборной будешь скоро.
— Хм. — он переводит взгляд обратно на спорящих родителей и усмехается.
— Ты чего? — спрашивает у него Альбина Николаевна, делая полшага к нему, да так, что он чувствует ее телом — плечом и локтем. «Англичанка» мягкая и упругая там где надо и это приятно.
— Да вот только что думал, что же должно произойти чтобы эта летняя смена действительно стала для меня последней. — признается он: — как выясняется, не нужен никакой метеорит или зомби-апокалипсис…
Глава 20
— Мда. — сказал директор средней школы номер три, откладывая массивные роговые очки в сторону и разминая себе переносицу двумя пальцами. Владимир Сергеевич был мужчиной под пятьдесят, грузным, с залысинами на темени и тщательно зачесанными на бок редеющими волосами. Его округлое лицо с двойным подбородком сейчас выражало крайнее недовольство, а под глазами залегли тяжелые мешки — видимо, директорские будни давались ему нелегко.
Виктор перевел взгляд со стола с разложенными на нем бумагами и подумал о том, что на дворе уже конец лета, август, скоро, совсем скоро начнут желтеть листья, потянутся караваны птиц на юг, школьники наконец наденут школьную форму и ранцы, а девушки на улицах перестанут щеголять голыми лодыжками в летних сарафанах и платьицах. А еще пройдет жеребьевка в первой лиге и если они хотят успеть, то им заявку уже вчера нужно было подавать, а он тут в кабинете директора стоит как нашкодивший пацан.
Кабинет Владимира Сергеевича производил впечатление солидности и порядка. За его спиной на стене висел обязательный портрет Ленина в деревянной рамке, а рядом — фотография Брежнева. Справа располагался книжный шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратными рядами стояли собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма, педагогические труды и школьные уставы. Массивный письменный стол из темного дерева был покрыт зеленым сукном, на котором лежали аккуратные стопки бумаг, чернильный прибор и настольная лампа с зеленым абажуром. В углу стояла металлическая пепельница на высокой ножке, хотя директор, судя по всему, не курил. Два стула для посетителей располагались перед столом, но Владимир Сергеевич предлагать сесть не спешил.
— Владимир Сергеевич! — подает голос Альбина Николаевна, которая стоит плечом к плечу с Виктором: — хотела бы обратить ваше внимание на то, что у Виктора Борисовича грамота за второе место по области которое за