ся.
— О, маленькийгоблин, тынашелспособстатьполезным, чтобыпринцессанеотослалатебядомой.
ЯпочувствовалареакциюКиттоступнямисвоихногнаегоспине. Этобылстрахтакойжесильный, какиуХолода, ноКиттокоролевавсегдаввергалавужас. ХолодлюбилиненавиделАндаис, Киттожепростобоялсяее.
— Разговариватьскоролевскойподставкойдляногнепорегламенту, — напомнилРис. Когда-тоонненавиделвсехгоблинов, потомучтоодинизнихлишилегоглаза, ито, чтоонрешилотвлечьвниманиекоролевыотКитто, заставиломеняещесильнееполюбитьего. Киттосталнастолькодорогему, чтоонготовпожертвоватьсобойрадигоблина.
Онаодарилаегоприщуреннымвзглядом.
— Атынабралсясмелости, Рис. Откудавзялосьутебяэтобесстрашиепередтвоейкоролевой?
Рисшагнулближекзеркалу, удерживаяеевзглядипрактическизакрываяейобзор, чтобыГаленмогвысвободитьволосыКиттоизкрошечнойручкиГвенвифар, чтобыгоблинвернулсякролинеподвижногопредметамебелии, надонадеяться, миновалвниманиякоролевы.
— Недумаю, чтоябесстрашен, моякоролева, простопонимаюлучшепрежнего, насколькоценныте, ктоменяокружают.
— Чтоэтозначит, Рис?
— Тебеизвестнамояненавистькгоблинам.
— Известна, ноэтот, похоже, заслужилтвоерасположение. Как?
Эймонвозленеебылчрезвычайнотих, словновообщепредпочелбыуйти, еслибысчитал, чтоэтонепривлечетвниманиеАндаис. Онаделалавид, чтовменяема, ноееближайшаяисамаябольшаялюбовьвелсебя, каккроликвтраве, надеющийся, чтолисаненайдетего, еслионбудетвестисебятихо.
— ИменноКиттобегалпомагазинам, докупаяколыбельку, одеяла, игрушки — всенеобходимое, когдасталоизвестно, чтомыожидаемтройню, анедвойняшек. Онпозаботился, чтобыкнашемувозвращениюдомойвсебылоготоводлямалышей, ичтобыМерринивчемненуждалась.
— Какиполагаетсялюбомухорошемуслуге, — заметилаАндаис.
— Да, ноКиттопомогалухаживатьзадетьминеизчувствадолга, аполюбви.
— Любовь, — изееустэтословозвучалонеприятно. — Гоблинынепонимаютлюбвикчему-тостольмаленькомуибеспомощному. Новорожденныесидхидлягоблиновделикатес, тебеэтоизвестнолучшеостальныхвэтойкомнате, кромеразвечтомоегоМрака. ОнинезасталипоследнююВеликуюВойнусгоблинами, новы-тоснимзнаете, начтоониспособны.
РисвзглянулнаДойла, азатемвновьповернулсякзеркалу. Яневиделаеголица, ноголосегобыложесточеннымигорьким:
— Атеперь, моякоролева, припомни, чтоябылрядомстобой. Япомню, чтоневсезверствабылиделомрукгоблинов.
— Мынепожиралиихдетей, — сказалаона. Ееглазапотемнели, ивнихпоявилсяпервыйотблескеепробуждающейсясилы. Этотакжемоглобытьпризнакомзлостиилидажетревоги, нообычноозначалоименнопробуждениемагии.
— Нет, мясогоблинов, какправило, слишкомгорькоенавкус, — ответилон, ивегоголосетеперьбыласлышнанеотвратимость. Онотбросилпопыткиутихомиритьее. Этопростобылоправдой, мойюмористРиспредпочелоткровенностьюмору, такуюоткровенность, которуючленыкоролевскойсемьиневсегдаприветствуют.
Ябылашокирована, потомучтонезнала, чтомоиблизкие, сидхи, пробовалимясогоблинов, развкурсе, горькоеоноилисладкое. ЯподнеслаБрилуэнближексвоемулицу, вдыхаяеесладкийароматчистоты, спрятавлицо, потомучтопрямосейчаснебылауверена, чтосмогусохранитьнейтральноевыражение.
Брилуэнраспахнуласвоиогромныеминдалевидныеглаза, глубокиеокеаны, ияпочувствоваласловнопроваливаюсьвних. Мнебуквальнопришлосьвыбиратьсянаберег. Яопустиламалышкуотсвоеголица, избегаясмотретьейпрямовглаза. Этонебылогламуром, этобылаеесила, нашеймаленькойкорнуэльскойРозы. Насколькоонасильна, икакнамнаучитьеенеиспользоватьсвоюсилуволей-неволей? Какобъяснитьноворожденному, чтотакоезлоупотреблениемагией?
— Коеочеммыобещалиникогданеговорить, Рис, — сказалаАндаис, иотееголосапоспинепробежалхолодок, изашевелилисьволосыназатылке.
Аластерзаплакал, высокоижалобно, размахиваямаленькимикулачками. Оннемогпроголодаться — мыприкладывалиихкгрудиилипокормилиизбутылочкипередсвязьюскоролевой, чтобынамнепришлосьсэтимпотомразбираться. Шолтоначалраскачиватьегоизсторонывсторону. Аластеруненравилось, когдаегоукачиваликакГвенвифар, аБрилуэнлюбила, чтобыееоблокачивалинаплечоипоглаживалиспинку, когдабаюкали. Имвсеготридняотроду, аониужетакиеразные, такиеиндивидуальности. Мнеговорили, чтодвойняшкиитройняшкипохожидругнадруга, нояначиналаподозревать, чтоэтомнениесложилось, потомучтоонивнешнепохожи, илюдиожидалиотнихэтого.
ШолтосталраскачиватьАластерапоширокойдуге, отчеговерхняячастьеготелакачаласьизсторонывсторону. Движениеначалоуспокаиватьмалыша.
— Обещали, нонеклялись, — ответилРис. Еслибыонпоклялся, тонесмогбызаговоритьобэтом, посколькунарушениеклятвыбылооднимизсписка «грехов» средифей. КлятвопреступникмогбытьнавекиизгнанизФэйри.
Андаисвзглянуланаплачущегоребенка.
— Явиделадевочек, нонемальчика. Немоглибывыподнестиегопоближе?
ИменноДойлответилей:
— Еслитыпрекратишьпытатьсязаставитьнаспонервничать, моякоролева, возможно, ноеслитыпродолжишьвестисебятакже, какпоследниенесколькоминут, токакойвэтомсмысл? Мынехотим, чтобынашидетиросливатмосферестрахаинеуверенности.
— Какпосмелтыставитьподсомнениемоеповедение, Мрак?
Онпожалплечами, всеещедержаоднурукунамоемплече, авдругойсжимаяладоньХолода.
— Именнопоэтомумыинежелаем, чтобыдетирослипритебе, притвоемдворе. Ясчитал, чтоЭссус[17]сглупил, забравМерриисвоихпридворныхипокинувНеблагойдвор, нотеперьпонимаю, насколькоонбылмудр. ДажееслибыМерривыжилапринашемдворебудучиребенком, сейчасонабылабысовсемдругимчеловеком. Инедумаю, чтотаМеррибылабылучшеилидобрее.
— Нельзябытьдобрякомиправитьприэтомсидхамиилигоблинами, илислуа, дакемугодновФэйриизаегопределами. Доброта — сказкадлядетейилюдей.
— Проявлятьдобротутогда, когдаэтовозможно, этонеслабость, — сказалДойл.
— Длякоролевычащевсегоонаейиявляется, — ответилаАндаис.
— ТыжевиделаМерринаполебоя, неужелитысчитаешь, чтоеедобродушиесделалоееменеебезжалостной, менееопасной, моякоролева? — спросилон, иегоголоссталниже, наполнившисьтеминизкимивибрациями, которыепугалименякогда-то. Атеперьонивызывалиуменядрожьсовсемподругойпричине, гораздоболееприятной, потомучтовсеготривещимогутзаставитьголосмужчинызвучатьгрубее, наполнитьсятестостероном: тяжелаятренировка, жестокостьисекс.
— Думаешь, этомудрыйшагнапоминатьмнеотом, каконарасправиласьсмоимсыномнамоихжеглазах?
— Думаешь, этомудрыйшагнапоминатьХолодуоегопотеряннойпервойлюбви?
— Холодневсилахнаказатьзатакуюдерзость, вотличииотменя, — напомнилаона.
— Опятьтызасвое, — проговорилРис.
Онасноваповернуласькнему.
— Чтотыхочешьсказать?
Эймон, сидящийрядомсней, пошевелилсяизаговорилтихимивразумительнымголосом, ккоторомуприбегают, чтобыуспокоитьдикихживотныхиличтобыуговоритьпрыгунаотойтиоткрая.
— Моякоролева, моявозлюбленная, онимеетввиду, что, еслитыпродолжишьугрожатьимвозмездием, унихнебудетпричинпоказыватьтебеплемянников. Передтобойвнукитвоегобрата, хочешьлитыприсутствоватьвихжизниилипредпочтешьостатьсяКоролевойВоздухаиТьмы, запугивающейинепрощающейникакихобид?
— ЯжеужепредложиласложитьссебяполномочияКоролевыВоздухаиТьмы, еслиМерривзойдетнапрестол.
— ТоестьдлятебяважнеебытьтетейАндаисвнукамЭссуса, чемкоролевой?
Она, казалось, задумаласьнадэтимнакакое-томгновенье, азатемкивнула.
— Да, чтобыувидетьпродолжениемоегорода, радитрехпотомковнашейкрови, ужеобладающихтакойсилой, радиэтогояуступлю.
Этобылинепростопотомки, амогущественные, одаренныепотомки. ОнаужеувиделаотметинумолниинарукеГвенвифаринаблюдала, каконавспыхивалаотприкосновенияМистраля. Аластерещенепродемонстрировалтакиеталанты, какудевочек, нодляАндаис, похоже, былосамособойразумеющимся, чтоонтожебудетсилен. Еслибыкто-тоизнашихдетейнебылодарен, поеемеркам, онасочлабыихтакимижебесполезнымиинедостойными, какойонапосчиталаменя, когдамнеисполнилосьшесть, ионапопыталасьменяутопить.
Эймонсопаскойнакрылееладоньсвоей.
— Но, любовьмоя, отказатьсяотпрестоланедостаточно. Мередитиееконсортыхотятчувствоватьсебявбезопасностирядомстобой, апрямосейчасониэтогонечувствуют.
— Ониинедолжны. ЯКоролеваВоздухаиТьмы, правительНеблагогодвора. Вэтомисуть, чтобылюдименябоялись, Эймон, тыжезнаешь.
— Чтобыправитьнашимдвором — возможно, чтобыдержатьподконтролемЗолотойдвор — наверняка, но, любовьмоя, бытьможетдлядвоюроднойбабушкиАндаисзапугиваниенесамыйлучшийвыход.
Андаиснахмурилась, какбудтонепонимала, очемон. Вегословахбылалогика, онамоглаприслушатьсякнему, ноянеуверена, чтоонаспособнауловитьсмысл.
Вконцеконцовонапризнала:
— Янепонимаю, чтотыхочешьсказать, Эймон.
Онпопыталсяпритянутьеевсвоиобъятия, сказав:
— Знаю, чтонепонимаешь, любовьмоя.
Онаотстранилась.
— Такобъяснимне, тогдаяпойму.
— ТетяАндаис, — позвалая.
Онаповернуласькомне, всеещехмурясь, всеещенепонимая.
— СожалеешьлитыопотереТайлера?
— Яжесказалаобэтом, развенет?
— Сказала.
— Тогдазачемтыспрашиваешь, Мередит?
— Будешьлитысожалеть, еслинестанешьдлянашихдетейтетейАндаис?
— Яитакихтетя, Мередит. Тебеэтогонеизменить.
— Можетинет, ноявправерешить, будешьлитылишьформальноназыватьсяихтетейилипо-настоящемустанешьчастьюихжизней, чтобыонивхорошемсмыслезнали, ктотытакая, илипопадешьвчислотех, окоммыбудемпредостерегатьих. Хочешьбытьчудовищемдлясвоихплемянников? ЛишьувидишьтетюАндаис, беги! Еслионаприблизитьсяктебе, зовинапомощь, борись! Такойследтыхочешьоставитьвихжизни?
— Онинесмогутдатьмнеотпорипобедить, Мередит, дажетынеможешь.
— Янеэтохотеладотебядонести, то, чтотыподумалаобэтом, иделаеттебянежеланнымгостемздесь.
— Неделайизменясвоеговрага, Мередит.
— Тогдаизвинись, тетяАндаис.
— Зачто?
— ЗанапоминаниеХолодуоболипрошлого, запопыткузапугатьКитто, закаждуюугрозу, каждыйнамекнабольижестокость, скоторымитысегодняговорила.
— Королевынепросятпрощения, Мередит.
— Атетиэтоделают.
Онаморгнула, глядянаменя.
— Ах, — вздохнулаона, — тактыхочешь, чтобыясталажизнерадостнойродственницей, раздающейподаркииулыбки.
— Именнотак, — подтвердилая.
Онаулыбнулась, ноулыбкаэтабыланеизприятных, словноонасъелачто-тогорькое.
—