— Ладно. Придётся потерпеть чуток, — отшутился чернобородый.
— И откуда ты такой востроглазый, дед? — спросил Засоня, почёсывая бок. — В людях разбираешься — и не скажешь, что всю жизнь в болоте просидел.
— Так я ж чем занимаюсь день-деньской?..
— Дрова колешь, — поддел его Раздайбеда, облизывая ложку.
— Во! — поднял Бирюк палец. — Дрова колю. Глаз-то и новострил. В полешке ведь трещинку разглядеть надо, чтоб расколоть его. Вот и люди так же. В кажном есть своя трещинка. Одни любят баб красивых…
Засоня потянулся — с головы посыпалась травяная труха, — зевнул и полез на печь. Бирюк усмехнулся:
— …другие — поспать.
— Эк ловко он нас! — восхитился Раздайбеда. — Чурбанами назвал, а мы и не заметили.
— Хитрый ты, дед, — сказал Потата. — Всё за всеми замечаешь, а о себе не говоришь ничего.
— А что обо мне говорить? — ответил Бирюк. — Весь как на ладони. Сижу в болоте, варю зелье. Никого не трогаю, и меня никто не трогает. Прибегут, попросят помощи — вот он я и пригожусь народу.
— Большая там деревня? — спросил чернобородый.
— Не слишком. Сотни две человек, не боле.
— Эге! Да это наших деревни две, если не три!
— У всех по-разному ведь, — пожал плечами Бирюк.
— Старики сказывали, — хриплым голосом сказал Засоня с печи, — что раньше и у нас деревни больше были. Только войны ведь всё. Повымирал народ…
Его лицо стало печально, лохматая голова закачалась из стороны в сторону, как спелый колос под ветром. Того и гляди, зёрна посыплются.
— Ты там сильно не залёживайся, — повернулся к нему Раздайбеда. — Скоро выходить.
— А к чему ловить этих ваших… преступников? — спросил Бирюк. — Нельзя разве дойти до деревни, осмотреться, найти бабу хорошую, да остаться?
— Нельзя, отец! — посуровел Раздайбеда. — Наш долг — привести их к государю для наказания. Никто не может нарушать приказ царя. Если уйдут эти двое, за ними пойдут другие.
— Ну так и пусть бы шли, — удивился Бирюк. — Если хотят идти, то к чему держать их в неволе?
— А если уйдут все, то кто останется?
— А для чего оставаться там, где плохо?
— Это же Родина, отец! Как ты не понимаешь! Вот ты в болоте сидишь — почему никуда не уходишь?
— А мне здесь хорошо.
— Вот и нам на Родине хорошо. А если и есть что-то плохое, так это ненадолго!
— Эх… Вона ты для чего царёва брата ищешь… Нет, парень, не поможет тебе Долоней. Иди-ка ты обратно.
— Что?
— Смешно мне глядеть на вас, — грустно улыбнулся Бирюк. — Ладно ночью не узнали — а сейчас-то, утром-то, где ваши глаза?
— Так ты и есть тот палач! — разинул рот Кутейка.
— У мальца-то глаз точнее, — подмигнул Раздайбеде Бирюк.
Чернобородый выхватил откуда-то из-под полы огромный блестящий нож — как тот прятался там незаметно? — и упёр остриё в горло Бирюку.
Кутейка метнулся в сени и вернулся с мечом, который трясся в его руках, будто ожил и хотел вырваться.
— Где ж тебя узнать? — повернул Раздайбеда Бирюка лицом к окошку, — бороду отрастил, говоришь иначе…
— К нему же никто не присматривался тогда, — высунул голову Засоня с печи. — Вроде и на виду, а кто на палача смотрит? Незаметный, как…
— Ты мне лучше скажи, где брат царя? — спросил Раздайбеда Бирюка.
— Да прямо здесь помер. Я его и схоронил тут.
— Чем докажешь?
— Косточки показать? Да ты не сумлевайся. Я ему шейку сломал — надёжно, не живут после этого.
Раздайбеда ударил Бирюка наотмашь. Голова у того дёрнулась, из уголка рта потекла струйка крови по бороде.
— За что ты убил человека царской крови? — спросил Раздайбеда придушенным голосом.
— А дошли мы до деревни, — начал рассказывать Бирюк. — Народ там мирный, непуганный. И смотрю я: Долоней уже прикидывает, как обучит этих землепашцев воевать, да поведёт обратно, на брата. Пока тот его не ждёт.
— Ага, не ждёт! — воскликнул Кутейка. — Все войска настороже — мышь близко не подползёт.
— Цыц! — прикрикнул на него Раздайбеда и снова повернулся к Бирюку, — рассказывай дальше.
— Могу и дальше, — отозвался Бирюк. — Жалко мне стало людишек этих…
— Тебе??? — изумился Кутейка.
— А что ж ты думаешь, палач — не человек? Тоже своя трещинка есть. Понял я, что война ваша и в Заболотье пролезет, и болота ей не помеха. Загорятся поля, деревни обмелеют… Короче, хватил Долонея по загривку, да потащил обратно.
— Что ж не дотащил? — с ненавистью спросил Раздайбеда.
— Да тут застряли. Колдун-то, старик-то, который тут жил, заболел…
— Ты его тоже пожалел, — подсказал Потата, ощерясь по-волчьи.
— Оно, конечно, да, — не очень верится… Да только так и было. Пока ходил за колдуном этим, он мне умение своё потихоньку передавал. Дело-то оказалось нехитрое…
— А что с братом царя? — спросил Раздайбеда.
— Да рассорились мы с ним. Он же уйти хотел по-тихому, а я заметил… Разругались вконец, он и говорит: не мешай, мол, мне — я, может, просвещение этим людям несу. Что они в своей деревне видели? Болото это? А так хоть на мир посмотрят… Мне такая злость взяла, что… Короче, свернул ему шею.
Под вечер Бирюка отправили в закут. Он присел в темноте на кадку с огурцами и принялся ждать. В избе загрохотало что-то — скорей всего, подтащили лавку к двери закута. Бирюк усмехнулся. И скривился от боли в разбитых до крови губах. Пощупал языком обломки зубов — колкие как иголки, хоть сейчас шей. Только больно. Бирюк запустил пальцы в бороду, жёсткую и ломкую от запёкшейся крови. Она неприятно захрустела, на грудь посыпались сухие чешуйки.
В закуте холодновато было в одной рубахе. Бирюк обнял себя за плечи и приготовился к долгому ожиданию. Язык нет-нет, да прикасался к острым обломкам зубов, несмотря на все усилия отвлечься.
Наконец всё утихло в избе. Раздайбеда перестал расхаживать из угла в угол, Потата закончил начищать свои побрякушки и натачивать тесак. Выждав ещё час, а то и больше, Бирюк отодвинул доски в полу и открыл лаз. Оттуда повеяло затхлым болотным духом. Склонившись над отверстием, Бирюк пошуровал рукой в углублении слева. Здесь в сухом мху было всё необходимое сейчас: кремень и огниво, лучины. Спустившись в подпол, Бирюк зажёг одну из лучин и пополз наружу. Сначала было сухо, потом локти погрузились в болотную жижу, и пришлось почти плыть в холодной грязи. Больше всего Бирюк опасался намочить кремень и огниво. Если лаз полностью затопило… Что тогда? Выплыть-то он выплывет, а дальше что?
Выбравшись наружу за сараем, Бирюк прислонился к тыну и отдышался. От свежего воздуха заныли осколки зубов. Засопев, Бирюк поднялся, направился к дому и подпёр дверь нарочно припасённым для такого дела батогом. Стараясь передвигаться тихо, Бирюк закрыл окно ставнями и запер их накрепко, прислонил батожки — не выбьешь. Внутри завозились, но это было уже нестрашно. Бирюк поднял кремень и огниво, подпалил избу со всех четырёх сторон и отошёл в сторону.
Дрова занялись, огонь перекинулся на брёвна стен. Дом заполыхал так, что его даже ливень нескоро сумел бы потушить. Но какой же ливень при тумане? Бирюк усмехнулся. Больно уже не было.
Он пополз лазом обратно в закут. Снова сев на кадку с огурцами, Бирюк вдруг понял, что осталось одно слабое место в его задумке. Всё могло пойти прахом из-за маленького недосмотра. Хорошо, что в ухоронке были запасные кремень и огниво. Достав их, Бирюк поджёг угол закута. Разгорится пламя — и никто, никто уже не сможет выбраться из дому даже через лаз.
В избе заметались, забились в дверь, в окно. Раздайбеда что-то приказывал громким голосом, но никто его не слушал из-за визга Кутейки. Дверь закута распахнулась, из дыма показалась голова Раздайбеды:
— Вылезай! Быстро!
Бирюк неторопливо вышел, прикрыл за собой дверь. Куда спешить? Его схватили за рубаху — ткань затрещала — и выволокли к столу, к свету лучины.
— Кто это сделал?
— Откуда ж мне знать? — пожал плечами Бирюк. — Мне не докладывали.
Посмотрев на его грязную одежду, Раздайбеда глухо застонал.
— Наколдуй что-нибудь! — закричал Кутейка. — Затуши огонь!
— Я ведь говорил: над людьми только колдую.
— Что, совсем ничего сделать не можешь? — жёстко спросил Раздайбеда.
— Отчего ж не могу? Могу.
— Ну так делай! — закричал Засоня.
— Ого! Если кричит Засоня — совсем дело худо.
Бирюк поставил на стол глиняный горшок, в котором утром была каша, и стал сыпать туда травы, корешки. Он бормотал что-то себе под нос, но и сам не понимал значения слов. Затверженные наизусть, они легко срывались с языка и словно тоже падали в горшок. Гости заворожённо смотрели. Сквозь щели в ставнях падали на лица багровые отсветы. За стеной трещал огонь, пожирая стены избы, обложенные жаркими берёзовыми дровами.
Помешивая ложкой месиво, Бирюк осмотрелся.
— Знаете, я хочу вас обрадовать.
Все встрепенулись.
— Да-да. Всё будет хорошо. Я ждал вас долго. Почти год. Думал, не придёте. Да я и счастлив был бы, если бы вы не пришли. Но вы пришли.
— О чём ты? — сорванным голосом спросил Раздайбеда.
— Если бы вы не пришли, мне бы не пришлось делать то, что я сейчас делаю.
— Что?
— Я палач. Я никогда не выносил приговор — я всегда только исполнял.
— А Долоней?
— Да. Когда я увидел, что люди могут жить не так, как мы, по-другому, без крови и насилия, я поклялся, что не допущу… Да что говорить! Мы испорчены, мы не можем быть такими, как жители Заболотья. Я хочу, чтобы они оставались другими.
— Это ты поджёг! — догадался Кутейка. — У тебя и рубаха вся в грязи…
— Гляди-ка! — удивился Бирюк. — Малец-то соображает.
Кутейка и Засоня бросились к закуту.
— Не торопитесь так, — только и успел сказать Бирюк. Засоня распахнул дверь закута, оттуда полыхнуло огнём, и Засоня захлопнул дверь. Прислонившись к ней, он затрясся от бессилия и заплакал.
— Ну убьёшь ты нас, ну и что? — спросил Раздайбеда, стараясь казаться спокойным. — Придут другие.
— Вот я сейчас и сделаю так, чтобы не пришли. У земли нашей тоже трещина есть. Как раз по этому болоту проходит. И сейчас я расколю землю напополам. А вы мне поможете.