— …в трещину! — подхватил Борис.
— Правильно! — воскликнул Олег Павлович, порывисто вставая. — Именно в трещину! Вы понимаете, что я хочу сказать? Ведь время — это то же поле, бесконечное и гладкое. Мы движемся по нему, и каждая веха — это день, год, десятилетие. И вдруг под действием какого-то катаклизма во времени образуется трещина. И надо же такому случиться, что именно мы проваливаемся в неё.
— Фантастика! — прошептал поражённый Борис.
— Трещина оказалась глубокой, — продолжал Олег Павлович, — и в результате мы с вами очутились в первобытном мире. Будь трещина менее глубокой, мы могли бы попасть к скифам или, скажем, в эпоху царствования Владимира Мономаха. А теперь представьте себе, что горстка случайных попутчиков оказалась в пустыне, в которой приходится рассчитывать лишь на свои собственные силы. Эти попутчики — мы, пустыня — огромный отрезок времени, отстоящий от двадцатого столетия на десятки, а, может быть, сотни тысяч лет. И если из обычной пустыни, какая бы огромная она ни была, всегда есть шанс выбраться, если пустыня из камня и песка всегда имеет предел, то эта пустыня, измеряемая не километрами, а тысячами и тысячами лет, безгранична.
— Значит, нет никаких шансов вернуться обратно? — спросил Борис. Голос его прозвучал глухо и печально.
Олег Павлович пожал плечами:
— Если трещина не захлопнулась, то, думаю, шанс есть, но гораздо больше шансов остаться здесь навсегда. Признаюсь, мысль о возвращении пришла мне в голову ещё днём, когда Климов сказал, что собирается вернуться тем же путём, что привёл нас сюда, то есть на автобусе. Возможно, он был прав, хотя сам этого наверняка не сознавал. По крайней мере, попытаться следует.
— Каким образом, Олег Павлович? — с вновь вспыхнувшей надеждой спросил Борис.
— Мне кажется, Борис, мы можем вернуться в двадцатое столетие только одним путём — через ту же самую трещину. А поэтому её надо найти.
— Где же её искать?
— Не знаю, — признался Олег Павлович, — но искать надо. Будем прочёсывать ближайшие окрестности на автобусе, пока не добьёмся результатов. Иного выхода у нас нет. Вероятно, трещина не имеет конкретных пространственных координат, скорее всего, она может находиться сразу в нескольких местах и даже перемещаться. В этом вся сложность поисков. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.
Борис покачал головой:
— Трудно поверить в эту фантастику, хотя ваша теория в какой-то степени и объясняет удивительное происшествие, приключившееся с нами.
Борис помешал веткой угли в костре. Сноп искр взвился ввысь и тут же исчез.
— А вы действительно верите, — спросил он, пристально глядя в глаза инженеру, — что мы очутились в другой эпохе? Настолько ли неопровержимы факты, свидетельствующие об этом?
Олег Павлович загадочно улыбнулся.
— Я долго думал над этим вопросом, — произнёс он, — и в конце концов пришёл к выводу, что нам, действительно, посчастливилось совершить удивительное путешествие в прошлое.
— Это только слова! — возразил Борис. — Дикари, мамонты — это всё убедительно, но…
— Вам мало фактов? — удивился Олег Павлович.
— Мало!
— Тогда посмотрите туда, — и Олег Павлович указал пальцем вверх.
Борис поднял голову. В тёмном майском небе, прямо над ними, словно глаза огромного хищника, сияли две луны.
Глава шестая
Утром, после завтрака, состоящего из дюжины печёных лещей, которых наловил Климов одному ему известным способом, Николай и Борис отправились на поиски Лепёшкина. Молодой сибиряк, выросший в тайге и чувствовавший себя в лесу столь же уверенно, как и его предки-охотники, сам напросился на участие в этой экспедиции.
Уже около часа прошло с тех пор, как двое мужчин отправились в путь. Борис шёл с увесистой дубинкой на плече, поминутно озираясь по сторонам, Николай же, шествовавший впереди, не отрывал глаз от земли. Словно заправский следопыт, он осматривал каждый куст, каждый камень, каждую травинку, пытаясь найти хоть какой-нибудь след пропавшего бухгалтера. Но пока что тщетно. Лепёшкин как в воду канул. Николай то и дело нагибался, поднимая что-то с земли, внимательно рассматривал, аккуратно клал на прежнее место и шёл дальше. Но однажды он остановился и долго вертел свою очередную находку в руках.
— Борис! — позвал он взволнованно. — Скорее сюда!
— Что случилось?
— Вот! — Николай протянул Борису желтоватый камень величиной с куриное яйцо.
— Золото! — прошептал поражённый Борис.
— Оно самое, — тоже шёпотом ответил Бармин.
— Где ты его нашёл?
Николай приподнял лист лопуха:
— Здесь.
— Ну у тебя и глаз, — удивился Борис.
Ещё час ушёл не безрезультатные поиски. Солнце стояло уже высоко и заметно припекало. Поисковая группа всё более и более удалялась от стоянки автобуса, но ничего примечательного, если не считать ещё двух самородков, не нашла.
Вдруг Николай стремительно опустился на четвереньки.
— Что такое? — спросил Борис.
— След! — ответил Николай.
— Где? Я ничего не вижу.
— Вот! Здесь трава примята. И здесь. Видите?
Борис с сомнением покачал головой:
— Может быть, это медвежьи следы или ещё чьи-нибудь?
— Нет, медвежий след мы уже четырежды пересекали. Это след человека, — уверенно произнёс Николай.
— Вот как?
— След вчерашний, — продолжал Николай. — Видите, трава успела подняться? Более того, человек был в обуви, значит, дикари исключаются. Остаётся Лепёшкин.
— Либо Мухин, — уточнил Борис.
— Либо Мухин, — кивнул Николай. — В любом случае нам нужно идти по следу.
В течение получаса следопыты двигались на юго-запад, стараясь не потерять с таким трудом найденный след. Но вот впереди послышался слабый стон.
— Слышишь? — прошептал Борис. — Кто-то стонет.
Николай кивнул и молча направился вперёд. Через несколько шагов обоим спутникам представилась жуткая картина.
В луже крови лежал Лепёшкин и стонал. Одежда на нём была вся изодрана, тело покрыто ссадинами и ранами, правая рука неестественно вывернута, что говорило о переломе, голова пробита, лицо перепачкано грязью и запёкшейся кровью.
Николай бросился к бухгалтеру.
— Что с вами, Лепёшкин?
Лепёшкин приоткрыл глаза и долго смотрел на людей.
— Это… вы, — прошептал он чуть слышно. — Я умираю. Они… убили меня. Помогите мне…
— Что мы можем сделать? Говорите! — заорал Николай, потрясённый увиденным.
— Оставь его, — шепнул ему на ухо Борис. — Он не жилец.
— Мы должны ему помочь, — твёрдо сказал Николай, глядя в лицо Борису.
— Да не шуми ты… — Борис смотрел на Лепёшкина. А у того из глаз текли слёзы.
— Спасите меня… — еле слышно проговорил он. — Я хочу жить…
— Надо отнести его в лагерь, — сказал Николай. — Только там мы сможем оказать ему помощь.
Борис с сомнением покачал головой:
— Вряд ли мы ему поможем.
— Не оставляйте меня, — взмолился Лепёшкин, — я… я вам заплачу, много заплачу… у меня есть…
Борис изумленно поднял брови:
— Да? И в какой же, интересно, валюте? Керенками или царскими червонцами?
— Борис! Прекратите! Видите, человек бредит.
— Нет, нет, я правду говорю, — прошептал бухгалтер. — Я заплачу. Золотом!.. У меня много золота… в портфеле…
Лепёшкин говорил с трудом, каждое слово доставляло ему немало усилий. Видимо, силы покидали его.
— Нам надо спешить, — произнёс Николай, — а то будет поздно. Борис, беритесь…
— Портфель! — взвизгнул Лепёшкин. — Портфель возьмите!
— Да где он, этот ваш чёртов портфель? — раздражённо крикнул Борис.
Портфель лежал в двух метрах от головы Лепёшкина, скрытый высокой травой, поэтому его удалось найти не сразу. Николай с трудом поднял его.
— Какой тяжёлый! Вы что, камни в нём таскаете?
Лепёшкин усмехнулся, печально покачав головой:
— Молодой человек, этим камням цены нет.
— Золото? — удивился Николай. Лепёшкин молча кивнул. Борис присвистнул.
— А вы зря времени не теряли, — сказал он. — Золота в этих краях, действительно, много, вот и мы кое-что нашли. Только зачем оно вам?
Лепёшкин укоризненно посмотрел на Бориса.
— Вы, молодой человек, — прошептал он, — плохо представляете себе стоимость содержимого портфеля. Я бухгалтер, через мои руки прошли сотни тысяч рублей, и я со всей ответственностью заявляю, что в этом портфеле золота, по крайней мере, миллиона на три.
— Ого! — Борис с почтительностью взвесил портфель на руке. — Только все эти ваши миллионы — пустой звук. Вы, гражданин бухгалтер, заражены предрассудками цивилизованного мира. А здесь мир иной, здесь даже на три миллиарда вы не купите себе куска мяса. В этом мире в ходу только реальные ценности, а золото — эквивалент, в котором здесь пока не нуждаются.
Лепёшкин ничего не ответил и закрыл глаза.
— Ему плохо! — крикнул Николай. — Борис, он умирает!
— Нет, нет, я ничего, — пробормотал Лепёшкин. — Это так… Вы, наверное, правы. Здесь золото никому не нужно. Но прошу вас, — с неожиданной горячностью произнёс бухгалтер, — возьмите этот портфель с собой. Всё-таки, может быть, вы вернётесь… И там золото принесёт пользу людям.
— Вы всё же думаете, что мы вернёмся? — спросил Николай.
— Кто знает! Раз судьба привела нас сюда, значит, она может и вывести отсюда.
— Вот и наш инженер говорит то же самое, — задумчиво произнёс Борис.
— Слушайте его, — напрягая последние силы, сказал Лепёшкин, — он умный человек, он найдёт выход.
— Вы вроде как последнее напутствие нам даёте. Уж не помирать ли вы собрались, а?
Лепёшкин долго молчал.
— Когда я лежал здесь один, — наконец проговорил он, — мне было страшно. А теперь, когда вы рядом, я не боюсь умереть. Нет ничего ужаснее одиночества; к сожалению, я это понял слишком поздно. А смерть моя действительно близка, и если я протяну до вечера, то это будет просто чудом.
В голосе Лепёшкина не слышалось теперь ни волнения, ни беспокойства, говорил он медленно и совершенно бесстрастно.