Н. М. Колмаков утверждал, что имения были взяты в ведение Третьего отделения, с назначением особого администратора[420]. Это суждение не совсем точно. Общее наблюдение за состоянием имений осуществлял киевский военный генерал-губернатор, опекуном по высочайшему повелению был определен губернский предводитель дворянства Подольской губернии тайный советник граф Пржездзецкий, которого сменили три выборных представителя местного дворянства[421]. В чем прав мемуарист, так это в том, что политической полиции приходилось постоянно заниматься имущественными делами М. Потоцкого, который, «чтобы затруднить жену в средствах, начал выдавать на себя разные обязательства с обеспечением на имение»[422]. Затем он пожертвовал три тысячи рублей ежегодного дохода в пользу сирот Саратовского института благородных девиц и тысячу рублей — в пользу приюта. Потом увлекся православием и пожертвовал 12 тыс. рублей на устройство церквей в своих имениях. Но и эти действия не привели к помилованию.
В сентябре 1847 г. М. Потоцкий направил императору прошение, добиваясь разрешения на освобождение всех своих крепостных крестьян, планируя отдать им в собственность ⅔ помещичьей земли без какого-либо вознаграждения[423]. Бумага была передана на негласное рассмотрение шефу жандармов, министру внутренних дел и министру юстиции, которые представили доклад, указав, что так как существует запрет на сделки, «клонящиеся к лишению наследства его сына», то освобождение крестьян может быть проведено на условиях «не слишком тягостных для наследников», то есть с предоставлением не более ⅓ земли.
При этом шеф жандармов А. Ф. Орлов обратил внимание императора на то, что инициатива М. Потоцкого имеет сторону нравственную и сторону политическую. А. Ф. Орлов писал: «По духу времени и нынешнему расположению умов, к столь важному делу должно приступить с большою осторожностью, дабы освобождением огромного количества крепостных людей не потрясти спокойствие целого края, не подкопать основание существующих постановлений, не раздуть пламени непокорности в соседних вотчинах и тем не привести крестьян в волнение, помещиков в отчаяние, а правительство в необходимость прибегнуть к строгим мерам для восстановления нарушенного порядка»[424]. Предлагаемая А. Ф. Орловым мера предусматривала переход крестьян в категорию обязанных, получение небольшой части земли в собственность, внося за другую, большую часть, плату помещику, гарантировавшую достаток законных наследников.
В январе 1850 г. договор М. Потоцкого с крестьянами был утвержден государем. По словам историка В. И. Семевского, со времени издания закона 2 апреля 1842 г. в обязанные крестьяне перешло только 24 708 душ мужского пола, принадлежавших трем аристократическим фамилиям, так вот М. Потоцкому принадлежало 15 056 душ мужского пола[425]. Как видим, подольский землевладелец стоял у истоков освобождения крестьян. Однако и это не изменило его опальный статус. Не помогло и принятие православия: Мечислав стал Михаилом.
Супруга Потоцкого тоже не оставляла власти без своего внимания. Н. М. Колмаков вспоминал, что, будучи недовольна установленным ей содержанием, Эмилия[426] решила подать жалобу на неправильный перерасчет натуральных повинностей в денежную ренту. Решение о размере компенсации принималось при участии государя и, таким образом, при посредничестве «поклонника прекрасного пола» В. П. Буткова, она подала жалобу царю на царя! Прошение было передано в Министерство юстиции, и докладывавший и проверявший обоснованность первоначального решения Н. М. Колмаков писал, что в результате рассмотрения вопроса «царь оправдан был вполне», а графиня выпровожена из столицы[427].
Публично демонстрируя человеколюбие, смирение, верноподданность[428], внутреннее перерождение и очищение, М. Потоцкий продолжал искать механизмы освобождения, действуя через просителей, стимулированных денежными посулами. Управляющий Третьим отделением Л. В. Дубельт докладывал шефу жандармов, находившемуся в Палермо (8 ноября 1845 г.): «На днях приехала сюда графиня Софья Станиславовна Киселева и намерена хлопотать по делу своего брата графа Потоцкого. А между тем, как дошло до сведения III отделения, граф Потоцкий предлагал огромные суммы жене своей, чтобы она вывела его из настоящего положения»[429].
Из донесения от 20 октября 1845 г. становится ясно, что у М. Потоцкого появились высокопоставленные защитники. Л. В. Дубельт писал: «Генерал-адъютант Нарышкин очень хлопочет в пользу графа Мечислава Потоцкого. Он уверяет, что граф невиновен! Что флигель-адъютант Скарятин произвел следствие пристрастно, потому что влюбился в графиню, посещал ее тайно каждую ночь, имел с нею самые близкие сношения. Что полковник Миницкий знал это, хотел доложить Вашему Сиятельству, но внезапная смерть предупредила его намерение. И наконец, что генерал-адъютант Бибиков все это знает и изустно подтвердит Вашему Сиятельству»[430]. Руководители политической полиции хорошо знали, что Л. А. Нарышкин был женат на О. С. Потоцкой, и прекрасно понимали причины его активности. Вот почему на полях рапорта А. Ф. Орлов написал Л. В. Дубельту: «Г[енерал-] А[дъютанту] Нарышкину посоветуйте от меня, чтобы он был осторожнее, лучше скажу, что Г[осударь] Император все знает и очень недоволен и не скрою от него, что последствия для него могут быть весьма неприятными»[431].
Через неделю Л. В. Дубельт вновь информировал шефа жандармов о том, что Л. А. Нарышкин убеждал его в невиновности М. Потоцкого и рассказывал, что убежденный в этом киевский генерал-губернатор Д. Г. Бибиков специально едет в столицу, чтобы оправдать его. Далее управляющий Третьим отделением прибавлял: «Другие рассказывают, что Бибикова подкупить нельзя, но подкупить можно Писарева[432], которому уже и обещано миллион рублей, ежели граф Потоцкий освобожден будет из Саратова и что Писарев, приняв это благочестивое предложение, умел уверить Бибикова в невинности графа Потоцкого»[433].
Далее из жандармской переписки (25 мая 1850 г.) узнаем, что Потоцкий бежал из Воронежа, последнего места высылки, и пойман в Орловской губернии[434].
Неотвратимость нового наказания побудила беглеца к новым противозаконным попыткам освобождения. Санкт-Петербургским почтамтом было перлюстрировано письмо М. Потоцкого к некоему Турнейзену от 11 июля 1850 г., в нем граф сообщал, что Л. В. Дубельт требовал с него 300 тыс. руб. серебром за его освобождение и просил получателя предложить жандармскому генералу от 800 тыс. до миллиона франков за разрешение ему жить за границей или 2 миллиона франков за возвращение ему полной свободы и имений. Это письмо было передано императором Л. В. Дубельту с припиской Николая I: «Новое канальство Потоцкого; прочесть и возвратить».
О дальнейшем Л. В. Дубельт писал А. Ф. Орлову: «Я возвратил государю императору эту перлюстрацию и написал, что Потоцкий ошибся, ибо я требовал от него через Фалеева не 300, 400 тыс. руб. серебром, и на моем докладе государь написал: „Надо следить за Турнейзеном, что он сделает?“»[435] Этот эпизод не только не запятнал Л. В. Дубельта, а наоборот, обвинения «канальи» Потоцкого произвели обратный эффект и породили легенду о том, что шеф жандармов А. Ф. Орлов написал графу, что «Его Величество повелел передать ему, что не только у него, графа Потоцкого, но у самого государя нет достаточно денег, чтобы подкупить генерала Дубельта»[436]. Меняя каземат Петропавловской крепости (1853) на проживание под надзором в Пензе (с 1854 г.), М. Потоцкий не оставлял попыток получить освобождение через взятку Л. В. Дубельту[437]. Амнистию М. Потоцкий получил уже в начале правления Александра II. В 1858 г. он уехал во Францию, где и скончался в 1878 г.
Другой резонансный случай разрабатывался тайной полицией на основании «высочайшего» повеления. В мае 1851 г. Л. В. Дубельт сообщил начальнику Третьего отделения графу А. Ф. Орлову, сопровождавшему императора в поездке, о похищении в C.-Петербурге кн. С. В. Трубецким жены почетного гражданина Жадимировского. Николай I потребовал немедленно найти беглецов: «[…] надо Дубельту взять для того строгие меры»[438]. Управляющий Третьим отделением оправдывался в своем изначальном бездействии: «Скажите сами, чем же я виноват? Ведь я не имею власти распорядительной, следовательно, мог ли я, имел ли я право вмешиваться в дело, зависящее непосредственно от распоряжения генерал-губернатора». И только получив прямое указание императора, «я в ту же минуту начал распоряжаться, […] и с той минуты делаю все, чтобы поймать бежавших»[439], — сообщал он А. Ф. Орлову. Беглецы были задержаны на Кавказе. Л. А. Жадимировскую передали на попечение ее матери, а С. В. Трубецкого заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, а позже, лишив наград, дворянского и княжеского достоинства, отправили рядовым в Петрозаводский гарнизонный батальон