Еще отголосок «отеческого внимания» Николая I к семейным делам своих подданных встречаем в дневнике Л. В. Дубельта: «25 марта 1852 г. Дошло до сведения государя императора, что князь Юсупов, влюбленный в свою двоюродную сестру, дочь Рибопьера, хотел похитить ее и тайно жениться на ней. Его Величество, желая предупредить несчастие как для Юсупова, так и для девицы Рибопьер, повелел арестовать его и немедленно отправить на службу в Тифлис»[441].
Хотя у подобных происшествий мог быть и иной исход. М. А. Корф записал историю, рассказанную ему М. П. Позеном. Во время поездки Николая I по России в 1834 г. император разговорился со своим доктором И. В. Енохиным о его происхождении (из духовенства) и церковном пении.
Затем они начали петь церковные стихиры, и Ерохин похвалил его: «Прекрасно, Государь, Вам бы хоть самим на клиросе петь». Николай поддержал и развил эту тему: «В самом деле у меня голос не дурен, и если б я был тоже из духовного звания, то, вероятно, попал бы в придворные певчие. Тут пел бы, пока не спал с голосу, а потом — ну потом выпускают меня по порядку, с офицерским чином, в Почтовое ведомство. Я, разумеется, стараюсь подбиться к директору, и он припрочивает мне тепленькое местечко, например: почт-экспедитора в Луге. Но на мою беду у лугского городничего хорошенькая дочка, в которую я по уши влюбляюсь, но которой отец никак не хочет меня видеть. Отсюда начинаются все мои несчастия. В исступлении страсти я уговариваю девочку бежать со мною и похищаю ее. Доносят моему начальству и отнимают у меня любовницу, место, хлеб, а напоследок отдают под суд. Что тут делать без связей и без покровителей?»[442] В этот момент в комнату вошел А. Х. Бенкендорф. И император закончил историю: «Слава Богу. Я спасен: нахожу путь к Бенкендорфу, подаю ему просьбу, и он вытаскивает меня из беды»[443]. Моделирование жизненной ситуации привело в восторг слушателей. Только вот в реальной жизни исхлопотать такое спасение было непросто[444].
Достаточно традиционным сюжетом полицейского делопроизводства были дела, связанные с урегулированием «последствий» любовной страсти.
В 1851 г. прусская подданная Росман жаловалась императору Николаю I, что граф Павел Бобринский соблазнил ее дочь и уклонялся от выдачи на воспитание рожденного от него младенца 3 тыс. руб., обещанных ранее.
Вызванный в Третье отделение, 23-летний граф Бобринский заявил, что «не признает себя виновным в обольщении, уверяя, что, когда с ней познакомился, она не была уже невинна, и, не делая никаких обещаний, передал, однако, разновременно значительное количество денег и готов дать 1000 руб., чтобы прекратить дальнейшие претензии»[445]. Однако мать и дочь отказались брать эти деньги и подали жалобу императору.
При посредничестве полиции дело было кончено полюбовно, дядя графа Павла Бобринского, граф Алексей Алексеевич Бобринский, дал госпоже Росман 1000 руб. серебром, а она, в свою очередь, подписку, что более претензий не имеет[446]. В материалах дела сохранилась записка, объясняющая сговорчивость немки: «Объявлено, что дело прекратить, а будет жаловаться, ее выслать за границу»[447]. Доверием к прусским подданным русская полиция не прониклась.
Частная жизнь демонстрировала самые невероятные модели поведения. Даже искушенный в семейных тайнах Л. В. Дубельт вынужден был изумляться: «[1852 г.] Март 2. Свет пошел навыворот! У нас есть тысячи просьб от барынь и девиц, что их соблазнили, что их изнасильничали. Теперь получена просьба от мещанина Тарасова, что дочь коллежского советника Баранова его соблазнила и, родив от него дочь, не отдает ее ему. Вот мерзавец!»[448]
В начале 1855 г. Третье отделение оказалось втянуто в разбирательство очередной истории с изнасилованием. В этот раз ее действующим лицом оказался брат фаворитки Николая I, В. А. Нелидовой, Иван Аркадьевич. Жена поручика Энгельгардта обратилась на имя императора с жалобой на отставного штаб-ротмистра Нелидова, который «насильственным будто бы образом обесчестив дочь ея, оставил сию последнюю в беременном положении и отказал ей даже в денежном пособии на необходимые издержки»[449].
По заключению Третьего отделения «Николаю I были представлены справки, навлекавшие сомнения в справедливости изложенной жалобы, ибо поручица Энгельгардт по действиям своим не пользуется одобрительным мнением, а Нелидов со своей стороны доказывает, что близкие отношения его с девицей Энгельгардт начались по собственному ее на то согласию и он, обязавшись платить ей по 150 руб. сер. в месяц, передал между тем в продолжении 3 недель 1200 руб. сер.»[450].
Надо полагать, И. А. Нелидов пользовался у тайной полиции большим доверием, и дело было прекращено на основании его показаний. Однако Энгельгардт не сдавалась и теперь уже жаловалась и на саму полицию. Она писала, что дело «оставлено в III отделении без должного […] уважения» и просила «поступить с Нелидовым по закону»[451]. Дополнительно она представила медицинское свидетельство «об осмотре ее дочери после помянутого обстоятельства, и, кроме того, ссылается на слова генерал-адъютанта Дубельта, который, читая представленные ему письма Нелидова, порицал действия последнего и неоднократно повторял mais с`est une infamie»[452], — сообщалось во «всеподданнейшем» докладе.
Всесильный шеф жандармов граф А. Ф. Орлов вынужден был объясняться. Он докладывал императору, что «Дубельт действительно, слушая жалобы и не зная обстоятельств дела, говорил, с`est une infamie, прибавляя, впрочем, si с`est vrai[453], а потому подобная ссылка ни в коем случае не может служить доказательством виновности Нелидова»[454].
Руководство Третьего отделения вынуждено было оправдываться и в отношении того, что жалоба Энгельгардт «не была надлежащим образом исследована». «Я должен сказать, что III отделение, и по самому положению своему, не имело права делать по изложенному предмету нормального следствия»[455], — писал шеф жандармов, полагая, что если Энгельгардт «настойчиво домогается», то дело необходимо передать санкт-петербургскому военному генерал-губернатору, включив в следственную комиссию представителя от Третьего отделения.
После этой жалобы политическая полиция к следственным действиям отнеслась с большей основательностью. Присмотрелись к дочери: «Девица Людмила Энгельгардт, 18 лет, стройна, довольно высокого роста, довольно хороша собою и очень миловидна»[456]. Она воспитывалась в Смольном монастыре пенсионеркою государя императора, но два года тому назад, не дожидаясь общего выпуска, мать забрала ее домой, ссылаясь на слабое здоровье дочери. О матери, урожденной Де Лакаст, также навели справки: «Муж отставной поручик с давнего времени с нею не живет. Продала свое имение в Смоленской губернии и живет процентами»[457].
Надлежало проверить утверждение Энгельгардт, что ее дочь дважды приходила к И. А. Нелидову просить места при дворе и что «во второй раз он лишил ее невинности, от чего она и сделалась беременною»[458]. За это бесчестье она просила выдать 3 тыс. руб. серебром.
Сам Л. В. Дубельт по поручению А. Ф. Орлова запрашивал показания у некоего Н. М. Смирнова, который и направил досаждавших ему женщин к И. А. Нелидову (молодая дама просилась в компаньонки, желая поступить на содержание, и трижды приходила за «маленьким пособием»)[459]. Важными оказались заявления камергера Розенталя, подтвердившего, что Лидия бывала у Нелидова регулярно в течение двух месяцев и один раз ночевала. При этом он «не только крику, жалоб и ничего, что могло бы служить признаком насилия, никогда не слышал»[460].
Формальное исследование документов дела позволило следствию утверждать, что «девица и мать не представили никаких доказательств, тогда как должны были на основании VI дополнения ст. 1176 т. XV Свода законов объявить о насилии в тот же день, того не представили доказательств или свидетелей кого-либо из женской своей прислуги, видевшей синие пятна на теле, кровавые знаки на белье или слышавшие по приезде от Нелидова или в первые дни о сделанном насилии»[461]. Л. Энгельгардт по-прежнему утверждала, что была изнасилована: комната была закрыта, «она всячески ему упорствовала, но выбившись из сил с ней сделался обморок, и тогда Нелидов лишил ее девства»[462].
Летом 1855 г., пока работала комиссия санкт-петербургского военного генерал-губернатора под председательством подполковника Скрипицына и с участием подполковника корпуса жандармов Липгардта, Лидия Энгельгардт родила мальчика. 51-летний И. А. Нелидов никакого интереса к ребенку не проявлял. Хотя следствие продолжалось, точка в этой истории была поставлена еще 24 февраля 1855 г. императором Александром II, когда по итогам сделанного доклада шеф жандармов написал над текстом: «Высочайше повелел считать дело оконченным»