Представленный им и генералом Перфильевым 17 марта 1853 г. доклад не подтверждал жалобу отца: «Телепнев изобличается в любовной связи с тремя девками, с коими прижил 11 человек детей, в даче им 164 дес. земли, в отпуске на волю до 20 душ людей обоего пола […] в неправильном и резком обвинении им своего сына в пьянстве, буйстве и проч., чего он положительно не доказал и доводов не представил. Сын напротив того в образе жизни и поведения одобрен официально собранными о нем сведениями. Управление старика Телепнева своими крестьянами признано неблагонамеренным. Жену свою уже 30 лет как он вовсе от себя отстранил, учредив оригинальные отношения: жить в одном доме, почти не видеться и 30 лет не говорить и уклонился от очной ставки с нею»[668].
Справедливость восторжествовала. По докладу военного министра князя В. А. Долгорукова 22 мая 1853 г. было объявлено о высочайшем повелении «учредить опеку над имением с высылкою его [Н. В. Телепнева] из имения», «сына его простить»[669].
В материалах разных следственных дел нет упоминаний хотя бы о сомнениях в психическом здоровье Н. Н. Телепнева. В приведенной выше анонимной записке 1852 г. о злодеяниях его отца упоминается, что сын Николай Николаевич «имел уже паралич от такого рода затворнической жизни», и доктор Лоренц писал Н. В. Телепневу: «Здо ровье его в таком положении, что он должен сойти с ума или получить удар» — и предписал ему переменить образ жизни. Отец, правда, отказался отправить сына на Кавказские Воды, сославшись на то, что «денег не имеет и знать ничего не хочет»[670].
Эта косвенное указание позволяет признать, что какие-то проблемы с нервной системой у Телепнева-младшего были, но окружающим его поведение не казалось социально опасным.
Наоборот, 6 ноября 1855 г., почти через месяц после организованного взрыва, Н. Телепнев женился на некоей госпоже Зыбиной, имевшей 10-летнюю дочь[671]. Трудно судить, какие факторы были решающими при устройстве брачного союза — эмоциональные или меркантильные. Рассылая ходатайства о смягчении участи своего супруга, А. Зыбина писала: «Выходивши замуж за Телепнева, исключая его личные достоинства, я имела в виду, что он единственный наследник после смерти отца его 1400 душ и 16 тыс. земли за выделом уже сестрам моего мужа сверх законной части из родового имения»[672]. Сам Н. Н. Телепнев, видимо, рассчитывал на семейную стабильность. До его ареста А. Зыбина успела забеременеть, правда, ребенок не родился. Этот факт упоминался в просьбах о смягчении участи: «От испуга внезапного появления вооруженных жандармов не доносила ребенка и совершенно расстроила здоровье»[673].
Чем же закончилась история о взрыве в московском доме?
На докладе о штаб-ротмистре Н. Н. Телепневе Александр II наложил резолюцию: «Хорош голубчик. Предать его военному суду»[674]. В 10-м номере «Сенатских ведомостей» за январь 1857 г. было опубликовано решение: Телепнева, лишив чинов, дворянского достоинства и всех прав состояния, сослать в каторжную работу в рудниках на 10 лет[675]. На пути следования Телепнев был «по неизлечимой болезни оставлен в больнице нижегородского тюремного замка и отдан на попечение жены». Паралич ног не позволил ехать дальше. В Нижнем Новгороде Телепнев оставался «под всегдашним надзором полиции»[676]. Его супруга рассылала ходатайства, безуспешно просила возвратить мужу дворянское достоинство и права на имение или даровать оное родившемуся в 1859 г. сыну[677]. Ее жизненный сценарий, начавшийся браком с завидным женихом Телепневым, не реализовался.
Случившиеся испытания сплотили семью Чернова. Как видно из материалов дела, его супруга ответственности не избежала: «Хотя муж Черновой простил ее, равно и сам Телепнев впоследствии старался ее оправдать, но, тем не менее, по закону, она подлежит наказанию за знание по собственным показаниям о намерении лишить жизни мужа ее и не объявлении об этом, а также за блудную связь» (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных ст. 127, 130, 131, 132). Несмотря на то что в любовной связи с Телепневым она не призналась, но, говоря словами официального документа, «изобличается [в ней] обстоятельствами дела»[678].
Сама Чернова писала по ходу следствия, что «будучи внезапно арестована и провезена без отдыха 160 верст, а затем по прибытии в следственную комиссию встречена страшными угрозами, она в изнеможении и испуге наговорила сама на себя, подтвердив возведенные на нее обвинения»[679]. С разрешения императора до решения дела она была освобождена от тюремного заключения и отдана на попечение мужа и брата.
И Чернов, и его супруга рассылали ходатайства о прощении, отмечая, что в их семье уже пятеро детей, что глава семьи болен и не встает с постели. Из письма В. Черновой к шефу жандармов князю В. А. Долгорукову от 6 января 1860 г. видно, что ее дело рассматривалось в общем собрании московского департамента Сената и решилось таким образом: 14 сенаторов и обер-прокурор «совершенно освободили меня от суда», а 4 сенатора осуждают на 2-годичное тюремное заключение[680]. В конечном счете при рассмотрении дела в Государственном совете в 1861 г. Чернова от ответственности была освобождена, хотя и оставлена «в подозрении в том, что она под влиянием неприязни к своему мужу, с намерением не объявила о умысле Телепнева на его жизнь»[681]. Но ее муж об этом не узнал, он скончался 10 апреля 1860 г.
История почти невероятных похождений Николая Телепнева завершилась печально. В ней удивительно перемешались частная жизнь человека и внутренняя жизнь страны. Об этом «маленьком» человеке узнали два правителя России — Николай I и Александр II. За совершенные поступки первый — благодарил, второй — отдал под суд.
Правительственная пропаганда пробуждала в гражданах патриотизм, проявлявшийся зачастую в нелепо примитивных планах немедленного действия, невостребованность «героического» поведения властью толкала его носителя на выплеск энергии в доступной ему общественной сфере. Не случайно Телепнев сетовал, что многие его проекты и изобретения, посылаемые «к разным должностным лицам […] оставались без внимания»[682].
«Лишний» человек старался реализовать себя в качестве героя авантюрного романа, замысловатого по фабуле, но обязательно завершающегося триумфом победителя. В то время как его обычная жизнь под деспотическим надзором отца, в склочных тяжбах с сестрами не обещала итогового благополучия. Семейной атмосферой он «запрограммирован» был на постоянное самоутверждение. Те, кто оказался на пути этого героя-любовника, стали его нечаянными жертвами, сам же он своими руками разрушил собственную жизнь, не обеспечив себе идиллического финала.
Глава 5. Развлечения горожан: от благопристойности до порока
Правовая база, регламентировавшая публичное поведение россиян в 40–60-х гг. XIX в., была достаточно обширна. В «Уставе о предупреждении и пресечении преступлений»[683] специальный раздел был посвящен недопущению «беспорядков при публичных собраниях, увеселениях и забавах» и «явного соблазна и разврата в поведении»[684]. Россиянам запрещалось без разрешения полиции устраивать как в городе, так и вне его «общенародные игры или забавы и театральные представления» (ст. 194). Если же такое разрешение было получено, то организаторы должны были обеспечить, чтобы в играх, забавах, песнях, представлениях не было «поносительных слов или поступков, нарушающих благопристойность, или наносящих кому-либо вред» (ст. 196). Устанавливалось, как именно надлежит веселиться: «Никто не должен шуметь, кричать, говорить громогласно, прерывать или препятствовать окончанию представления» (ст. 202). Особое внимание уделялось безопасности собравшихся. Запрещалось как на самом месте представления, так и в ста саженях[685] от него «начать ссору, брань, драку, учинить кому-либо придирку или обиду, вынуть из ножен шпагу, употребить огнестрельное оружие, кинуть камень или порох или иное что, чем можно причинить рану, вред и убыток или опасение» (ст. 203). Меры предупреждения и пресечения нарушений порядка в питейных и трактирных заведениях подробно определялись в Уставе питейном и в Положении о трактирных заведениях[686].
«Предохранение от шума и всякой непристойности при публичных зрелищах и маскарадах»[687] было возложено на полицию. Полицейские чины должны были наблюдать, «чтобы благочиние, добронравие, порядок и все предписанное законом для общей и частной пользы было исполнено и сохраняемо», а в случае нарушения установленных правил они были обязаны «приводить каждого, несмотря на лицо, к исполнению предписанного законом»[688].
Третье отделение в сферу деятельности исполнительной полиции не вмешивалось, но через своих агентов внимательно наблюдало как за гуляющими, так и за теми, кто должен обеспечивать на гуляньях порядок. Еще в первые годы правления Александра II шеф жандармов князь В. А. Долгоруков в одном из годовых отчетов, касаясь общего положения дел в стране, отметил необходимость бдительного надзора: «[…] теперь при безнравственности, которая, к прискорбию, позорит род человеческий, самые лютые злодеяния совершаются с непостижимою неожиданностью»