I«Кажется, я задремал»
Епископа Катену, который дремал на каменной скамье в саду под пальмой, заложив пальцем страницу в требнике, пришлось потревожить.
Первой реакцией на известие о смерти Брендана Кроу была мысль о торжестве справедливости, однако епископ посчитал ее недостойной и прогнал прочь. Однако следом пришли другие недостойные мысли.
Несомненно, из ватиканских архивов пропали документы. Слухов на этот счет ходило множество, в том числе противоречивых, однако повод их был очевиден. Катена пришел к заключению, что похитили письмо сестры Лусии, третью тайну Фатимы. И не кто иной, как Кроу. Который затем улетел в Америку.
— Трепанье, — высказал догадку Харрис.
— Но почему?
Харрис кашлянул.
— Быть может, Кроу решил, что Трепанье лучше распорядится бумагами.
Теперь, когда это предположение было высказано вслух, Катена ощутил нечто вроде облегчения. С тех самых пор, как Жан Жак Трепанье ворвался на сцену, епископа не покидало чувство, что над братством нависла угроза. Он слишком долго пробыл в Европе и растерял свойственный американцам дар предпринимательства, умение подавать себя. Его общество превратилось во что-то столь же пыльное и несущественное, как дикастерии Римской курии, которые оно критиковало. Боже милосердный, подумать страшно, как поступит с тайным посланием благословенной Девы Марии фигляр Трепанье!
— И деньги, — добавил Харрис.
Деньги. Катена пристально посмотрел на Харриса. Тот закрыл глаза и кивнул — настоящий будда в человеческом обличье, маленький и толстый. Три искушения грозят человеку, посвятившему жизнь служению Господу: женщины, алкоголь и деньги. И тот, кто совершенно неуязвим перед двумя первыми, практически неизменно беспомощен перед третьим. Соблазн чувственного наслаждения, обузданный и подавленный в одной форме, способен неожиданно проявиться в другой, поработив душу. Неусыпная бдительность — вот ключ. Что касается пристрастия к выпивке, сейчас его более или менее объясняют болезнью, а не моральным дефектом. Однако оба этих порока, тяга к женщинам и к алкоголю, представляются конкретными, земными, гораздо больше свойственными человеку, чем искушение абстрактными деньгами.
Ибо деньги по сути абстрактны, в чем мы всё больше убеждаемся. От кусочков благородных металлов определенной формы и чеканки, которые нужно было носить с собой, — монеты прежних цивилизаций разбросаны по всему миру — мы пришли к бумажным сертификатам, к числам, записанным в книжке, и, наконец, — к набору цифр на экране компьютера. Теперь деньги каждого конкретного человека нигде и в то же время везде. Через любой банкомат в мире можно почерпнуть из своей казны, но где она? Этот вопрос больше не имеет смысла. Так почему же нечто столь эфемерное сбивает с пути истинного?
Катена размышлял вслух, а Харрис его внимательно слушал. Они встали и двинулись по гравию парковых дорожек, медленно из-за дородного брюшка Харриса. Они задержались у центрального фонтана, вода из которого скорее не текла, а нерешительно капала, затем прошли к дальней стене с вмурованными в камень терракотовыми фигурами.
— Отец Берк возвратился в Рим, — сказал Харрис.
Катене нужно было подумать. Молодой человек, вместе с которым Кроу улетел в Америку на личном самолете. И тут его осенило!
— Нет, — сказал Катена, словно развивая мысль. — Не Трепанье. Игнатий Ханнан.
Пораскинув мозгами, Харрис нашел предположение дельным.
— Поговори с отцом Берком, — поручил Катена. — Пришло время решительных действий.
— Берк живет в доме Святой Марфы. За ватиканскими стенами. — Харриса, убежденного седевакантиста, так и передернуло.
— Ты должен. Необходимо во что бы то ни стало развеять проклятую неопределенность. В чьих руках третья тайна и как с ней собираются поступить?
Харрис доехал до Ватикана на автобусе номер 64. Садился и выходил он с трудом из-за своих габаритов. Прибыв на место, Харрис постоял на виа делла Кончилияционе, глядя на величественный собор и изгиб колоннад, тянувшихся к нему двумя огромными руками. Харриса посвятили в духовный сан в соборе Святого Петра; сделал это сам Папа, настоящий Павел VI, а не двойник с непомерными мочками ушей.
Харрис направился налево, вошел под колоннаду и двинулся между огромными столбами. Дойдя до конца, он приблизился к воротам, которые охраняли двое швейцарских гвардейцев. Они козырнули, один шагнул вперед и попросил предъявить документы. Харрис достал из внутреннего кармана дароносицу. Юноша отпрянул, осенил себя крестным знамением, и Харрис прошел внутрь. Разыгравшаяся сцена показалась ему олицетворением того, во что превратилась церковь.
Он шел вперед, и вдруг громадные колокола собора забили полдень. Тотчас же вблизи и вдалеке его звон подхватили часовни и церкви. Харрис никогда прежде не видел дом Святой Марфы. Иоанн Павел II построил его для прелатов, как постоянно живущих в Риме, так и приезжающих на время, но здесь жили и простые священники, в том числе Джон Берк. Входные створки бесшумно раздвинулись, и Харрис оказался внутри.
— Отец Берк на обеде, — ответила женщина за столиком, указывая на закрытые стеклянные двери.
— Я подожду.
— Вас проводить в часовню?
Женщина отвела Харриса и оставила одного. Он подошел к окну, за которым виднелась старая внешняя стена Ватикана. Затем уселся в дальней части и, глядя на скинию, поймал себя на мысли, что не чувствует, будто находится в оплоте врага. Враг должен быть далеким, безликим. Во время войны солдаты братались в окопах, разом теряя воинственный пыл при виде таких же, как они, перепуганных мальчишек. Харрис закрыл глаза. Как же он устал. Как же он постарел.
— Святой отец?
Харрис вздрогнул, очнувшись. Молодой священник положил руку ему на плечо.
— Извините. Это вы меня спрашивали? Я Джон Берк.
— Да, да. Знаете, кажется, я задремал.
Лицо Берка чуть заметно омрачило разочарование.
— Ах, вы не ирландец.
Он объяснил, что имел в виду, покидая часовню, — Харрис услышал, как глухо стукнули о мраморный пол колени; сам же ограничился поклоном. Они прошли в пустынную столовую. Как оказалось, Берк решил, что Харриса прислали из Ирландии, чтобы узнать новости о священнике, который недавно умер в Америке.
— О Брендане Кроу, — сказал Харрис.
— Вы его знали? — Искра надежды.
— Далеко не так хорошо, как хотелось бы, — осторожно произнес Харрис.
Его не покидало ощущение, будто он разговаривает с человеком, который находится по другую сторону баррикад.
— Вы обедали?
Харрис неопределенно отмахнулся, но Берк подозвал маленькую деловитую женщину.
— Сестра, преподобный еще не ел. Сейчас не слишком поздно?
Открытая лучезарная улыбка. Можно принести суп и макароны. Тем временем Берк взял со стола бутылку и налил Харрису бокал вина.
— Надеюсь, вы не возражаете против красного.
— Вы спасли меня от голодной смерти. — Харрис улыбнулся, чувствуя себя самым желанным гостем.
— А теперь давайте к делу, — предложил Берк, проследив, как Харрис опорожнил тарелку супа и изрядно подъел макароны.
Снова наполнив бокал Харриса, он налил половину и себе.
— Вы упомянули Брендана Кроу, — заговорил Харрис. — До нас дошли очень тревожные слухи, будто он забрал с собой в Америку один в высшей степени важный документ.
— Какой документ?
— Еще раньше нам стало известно, что этот документ пропал из архива.
Похоже, Берк был искренне озадачен.
— Вы говорите «нам».
Момент истины. Харрис предполагал, какого здесь мнения о братстве Пия IX, если вообще есть какое-то мнение. Несомненно, радушие и гостеприимство испарятся бесследно, если он ответит искренне. К счастью, их прервал священник-коротышка, ростом чуть больше пяти футов, с длинными седыми кудрями, закрывающими уши.
— Отец Пувуар, — представил Джон Берк. — Вот кто нам нужен. Отец Харрис некоторыми вопросами поставил меня в тупик.
Берк поднялся из-за стола и улыбнулся Харрису.
— Отец Пувуар работает в архивах. Передаю вас в его надежные руки.
— Благодарю, отец Берк. Большое вам спасибо. — Харрис даже приветственно поднял бокал с вином.
Отец Пувуар подсел и посмотрел на Харриса бледными, безжизненными глазами.
— Вы поступили крайне неблагоразумно, придя сюда.
IIСвященник в семье!
Реми родился седьмым из тринадцати детей в семье, влачившей жалкое существование на маленькой ферме между Монреалем и Квебеком. Он рос тихим ребенком, раздражительно тихим: мальчик словно наблюдал со стороны за семьей, членом которой являлся. Подобно многим детям, маленький Реми представлял себе, будто его мама с папой на самом деле вовсе не его мама с папой, а братья и сестры — не братья и сестры. Он воображал себя подкидышем, которого взяли домой и воспитали, словно подобранную на улице собаку. Постоянное молчание Реми злило отца, и тот регулярно лупил сына, но, с другой стороны, он лупил всех своих отпрысков, а мать тем временем всхлипывала и молила о том, чтобы наказание поскорее закончилось. Возможно, имея в виду себя.
В школе Реми так и не вылез из своей раковины. Именно там, с удивлением узнав, что сверстники находят уроки трудными, он обнаружил, что ему знания даются легко. Но лучше было об этом молчать, и Реми молчал, изо всех сил стараясь занизить свои успехи до уровня одноклассников. Лишь аббат Гарнье догадался, что Реми не похож на остальных. Началось с того, что мальчик за какой-нибудь час выучил все латинские фразы, которые должен знать прислужник в алтаре, и бойко затараторил, словно на родном языке. Отец Гарнье навел справки в школе. Реми Пувуар? Успеваемость средняя, может быть, даже ниже средней. Священник отвел Реми к себе в кабинет и угостил кофе.
— Ты хочешь изучить латынь?
Реми насторожился. Доброта и ласка были для него внове. Подумав, он все же кивнул.
И началось. Реми и священник словно заключили сговор. Пувуарам незачем было знать, что в их семье вырос по крайней мере один одаренный ребенок. Реми изучил латынь и греческий, и отец Гарнье с трудом скрывал радость, когда мальчик по прошествии года читал в подлиннике «Илиаду». Теперь он иногда заводил с воспитанником разговоры о духовном сане.
Отец Гарнье делал упор на знание, на пути, которые откроются перед Реми. Где еще мальчик из бедняков получит такое образование? Только в семинарии. Визит представителя церкви сразил Пувуаров наповал.
— Реми?
— Господь призывает его в священнослужители, — торжественно промолвил аббат Гарнье.
Священник в семье! Внезапно все годы нужды и лишений показались ненапрасными.
Реми поступил в младшую семинарию в Квебеке, а затем и в старшую. Как и в школе, он заметил, что другие испытывают трудности, которые были ему неведомы. Разумеется, Реми не говорил об этом вслух, но теперь уже не старался подражать окружающим. Без особых усилий он постиг философию, а затем богословие, шаг за шагом приближаясь к духовному сану. Впервые увидев сына в сутане и с тонзурой, выбритой на макушке, родители стали относиться к Реми с благоговением. Он нисколько не удивился бы, если бы они попросили у него благословения. Через несколько лет, в двадцать три года, Реми был рукоположен в священники — для него ввиду возраста было получено особое разрешение. Духовный сан явился не конечной целью, а смыслом существования. Ему нравилось учиться. Его отправили в Католический институт в Париж. Затем Реми поступил в Национальную школу хартий.[93] Он часами просиживал в Национальной библиотеке. Именно там Реми познакомился с Фернаном.
Благодаря Фернану он выучил арабский, показавшийся ему проще, чем древнееврейский. Несколько лет подряд Реми ходил по улицам Города света, из общежития на занятия или в библиотеку, ничего не замечая вокруг. Фернан дал ему некоторое представление о столице, но Реми казалось непростительной тратой времени часами просиживать в кафе, беседуя ни о чем и наблюдая за прохожими. Сам он говорил мало, но слушал много. Сначала франко-канадское произношение вызывало вопросы, но уже через неделю Реми говорил правильно, как парижанин. Во время учебы он будто надевал маску, превращаясь в совершенно другого человека, и со временем настоящий Реми Пувуар потерялся среди ролей, которые выучился играть. Фернан отвел его в масонскую ложу. Вот в чем заключалась его задача: в разрушении христианского мира, в изгнании суеверий, чтобы потом вести немногих избранных к совершенству, к поклонению Великому архитектору. До сих пор знакомство Реми с масонством ограничивалось «Войной и миром» и де Местром.[94] Он согласился на посвящение с той же целью, с какой согласился поступить в семинарию: чтобы учиться. Когда Фернан возвратился в Каир, Реми очень переживал разлуку.
В общежитии, где жил Реми, поселился Ладислав, священник из Польши, который приехал поступать в Национальную школу хартий. Он обратился за советом к Реми, и тот с наслаждением сыграл роль наставника, хотя на самом деле был лишь на несколько лет старше Ладислава. В те времена поляков редко отпускали учиться за границей. Ладислав относился к коммунистическому режиму без враждебности. И неудивительно. Новичок рассказывал, о том, как партия отправляет молодежь учиться на священнослужителей, чтобы в будущем контролировать церковь, и у Реми возникало ощущение, что Ладислав говорил о себе самом. Молодые люди чувствовали, что находятся по разные стороны баррикад. Получив диплом и попав в Ватиканский архив, Реми по-прежнему поддерживал связь с Ладиславом — впрочем, скорее наоборот. После избрания Иоанна Павла II Ладислав приехал в Рим, надеясь теперь, когда его соотечественник занял престол Святого Петра, получить должность в Ватикане. Увы, Кароль Войтыла знал о связях просителя с польскими спецслужбами; для Ладислава архивы были закрыты.
— И что ты будешь делать?
Ладислав задумался. Польша изменилась; теперь ему не хотелось туда возвращаться. Но куда устроиться безработному палеографу? Ладислав устроился в Гёте-институт в Риме. Они с Пувуаром ужинали вместе по крайней мере раз в неделю.
IIIИ они вылетели в Фатиму
Перед тем как отправиться с Зельдой в Фатиму, Габриэль Фауст устроил то, ради чего и был назначен директором фонда «Приют грешников».
Инагаки повторил название.
— Похоже на тюрьму.
— Ни в коей степени, дорогой мой друг. Больше того, как раз наоборот. Мы забудем заботы, которые до сих пор обременяли нашу жизнь.
Молчание в трубке. Фауст постоянно наказывал себе сдерживаться, однако недавние перемены в финансовом положении разбудили в нем давно спавший восторг, заставив забыть об осторожности — о том, к чему сам призывал Инагаки.
— Вот что тебе предстоит сделать, — сказал Фауст.
На столе перед ним лежал список, составленный Бренданом Кроу. На втором пункте Инагаки его прервал.
— Ты хоть представляешь, где находятся эти картины?
— Раз уж об этом зашла речь, представляю. — Фауст зачитал приведенные города и музеи.
— А первые две отделяют друг от друга шесть тысяч миль.
Габриэль постарался рассеять беспокойство давнишнего напарника и подельщика.
— Разумеется, дорожные расходы приплюсуют к твоему гонорару, так же как и текущие за все время выполнения работы. И, полагаю, можно будет повысить жалованье. Скажем, удвоить.
— Ты пьян.
— Нет, я женился.
— Женился! — опешил Инагаки.
— Возможно, ты вспомнишь имя. Зельда Льюис.
— Делакруа.
— Совершенно верно.
— Жена может не давать показания против своего мужа, — заметил Инагаки.
— А как поживает миссис Инагаки?
— Никакой миссис Инагаки нет.
— Что ж, теперь ты сможешь ее себе позволить.
Разговор выдался долгим: Фаусту пришлось один за другим снимать слои скептицизма и осторожности, чтобы добраться до самых потаенных глубин души Инагаки, привыкшего не доверять никому.
— Я хочу получить все в письменном виде, — сказал Инагаки.
— Разумеется, ты получишь все в письменном виде. И какую сумму указать, чтобы отметить подписание договора?
После долгих лет нищеты величественная щедрость давалась Габриэлю легко. Одна уже женитьба на Зельде, учитывая ее приданое, явилась более чем полным ответом на его молитвы. Габриэль достиг возраста, когда финансовая стабильность приобретает решающее значение. В молодости ему удавалось без труда переносить длительные полосы голого безденежья, потому что у него оставалось будущее, полное надежд и грез. Увы, жизнь показала, сколь неуловимыми бывают объекты мечтаний и надежд. Теперь ему хотелось чего-нибудь надежного, пусть и скромного. Неудивительно, что люди постоянно подстраиваются под свои счета. Когда у алтаря Санта-Сусанны Зельда стала госпожой Фауст, Габриэль буквально почувствовал, как с его плеч упала тяжесть постоянной тревоги за будущее. И вот теперь эта чуть ли не бездонная щедрость, которой Игнатий Ханнан одарил «Приют грешников». Потеряв зависимость от состояния Зельды, Габриэль открыл в себе новые глубины чувств.
— Бездонная, — сказал он, похлопывая ее по голому заду.[95]
— О Габриэль!
Вот уж правда, «О Габриэль!» Если это и есть второе детство, пусть не кончается.
И они вылетели в Фатиму. Первым классом.
В последнее время Габриэль изучил святыни, связанные с культом Девы Марии, и в первую очередь Лурд, к чему его подтолкнула копия грота перед административным корпусом «Эмпедокла». Она сохранила провинциальный дух оригинала, но, судя по фотографиям, это местечко переживало последствия бурного всплеска туристической индустрии, вызванного наплывом паломников. И дело было не только в клиниках, где тщательно проверялись мнимые целительские методики, но и в длинной узкой улице, ведущей к святилищу. Вдоль нее нескончаемыми рядами тянулись магазинчики, предлагавшие все мыслимые религиозные безделушки и сувениры. Поэтому, сойдя по трапу самолета в Лиссабоне и отправившись на заказанном автомобиле к месту явлений, Габриэль ожидал китча.
И был приятно удивлен.
Машина высадила чету у большой площади, через которую к церкви ползли пилигримы, многие во взятых напрокат наколенниках, чтобы испытание не казалось таким мучительным. Слева, у входа в церковь, высилось дерево, возле которого и происходили явления.
Войдя внутрь, Зельда опустилась на колени, и Габриэль, поколебавшись мгновение, последовал ее примеру. В состоянии эйфории, в котором он пребывал все последнее время, имитация набожности далась ему легко. Он уже привык сопровождать Зельду на мессу, и та нисколько не удивлялась, когда муж не подходил вместе с ней за причастием. Как оправдывала его Зельда?
— Мой первый супруг тоже не был католиком.
Ах вот как! Однако Габриэль сказал, что он католик.
— В каком-то смысле, — напомнила та. — Я знаю, что люди вроде бы неверующие все равно ощущают себя частью церкви.
Так, так.
— Только не стоит говорить об этом Игнатию Ханнану, — заметил Габриэль.
— Боже упаси.
Габриэль Фауст перекрестился. Он постепенно учился себя вести.
Они за несколько часов все посмотрели, везде побродили, после чего водитель отвез их в гостиницу «Синквентенариу». Там вечерами, пока Зельда читала или притворялась, что смотрит телевизор, Габриэль изучал документы, скачанные из Всемирной паутины перед отъездом. Здесь, в Фатиме, он накупил книг и убедился в том, что мысль, показавшаяся вначале безумием, на самом деле может обернуться вовсе не таким уж бредом. Но стоит ли тратить на все это силы?
Даже в нынешнем приподнятом настроении Габриэль не забывал одну фундаментальную истину: женившись на Зельде, он перешел от случайных заработков, едва позволявших сводить концы с концами, к достатку. С назначением на должность директора «Приюта грешников» его горизонты расширились экспоненциально. Однако все это его не удовлетворило. Сколько это — достаточно, когда речь заходит о богатстве? Габриэль уже ощущал некоторые странности, связанные с возможностью обладать. Состояние вложено в акции, рынок поднимается и опускается, всегда существует риск, что он обвалится, низвергнув Габриэля и всех остальных в яму, из которой он с таким трудом выбрался. Ему хотелось большего.
Поэтому он жадно читал книги и распечатки, которыми был завален стол гостиничного номера. Затем он достал перья, купил тушь и, после долгих поисков, несколько простых школьных тетрадок.
— Габриэль, что ты пишешь?
— Просто вспоминаю основы каллиграфии, любовь моя.
IV«В надежном месте»
Сначала он ездил на «тойоте» Хизер, но однажды его остановили. К машине подошел полицейский, с ног до головы в проклепанной коже. Трэгер опустил стекло.
— Это ваш автомобиль?
Трэгер протянул документы на «тойоту», надеясь, что прибегать к решительным мерам не придется. Полицейский захотел взглянуть на водительское удостоверение. Трэгер достал права.
Подошел напарник.
— Почему мы вас остановили? Эта машина числится в угоне.
— Числилась, нам ее вернули.
— Это мы уже выяснили. Извините за беспокойство.
Полицейский козырнул, второй вернул документы, не скрывая разочарования. Скучное выдалось дежурство!
После этого случая Трэгер попросил Хизер взять для него автомобиль напрокат. Вернувшись в ее дом, он долго объяснял, что да как.
— И где сейчас папка?
— В надежном месте.
Так и не дозвонившись до Дортмунда, Трэгер прямо ночью поехал к нему, чтобы выяснить, в чем же, черт побери, дело. Все секретные данные о его работе в управлении, словно кости, швырнули газетчикам. Если уж его бросили на растерзание волкам, пусть Дортмунд скажет ему это в глаза.
Дом стоял на косе в окружении четырех таких же летних домиков, но Дортмунд жил здесь круглый год. Пристань имелась, но лодки не было. Насколько знал Трэгер, Дортмунд вообще никогда ни на чем не плавал. Что тянет даже таких сухопутных крыс на берег какого-нибудь водоема? Наверное, ностальгия по материнской утробе.
Трэгер приблизился к зданию со стороны моря — добрался на плоскодонке с маленьким, но шумным мотором, которую позаимствовал у причала чуть дальше по берегу в сторону города. Когда впереди показалась цепочка домов, он заглушил двигатель. Нигде ни единого огонька, но времени — два часа ночи. Трэгер привязал лодку и крадучись двинулся вперед. Пока что высадка проходила успешно. Черт побери, где же собака Дортмунда? У него был здоровенный добродушный ретривер по кличке Марвин, которого хозяин считал сторожевым псом. Трэгер и Марвин давно подружились, так где же пес?
Трэгер остановился над пластиковой желтой полоской, зажатой дверью и трепетавшей на ветру. Освободив обрывок, он в свете луны понял, что такой лентой полицейские окружают место преступления. Трэгер быстро обошел дом, но, кроме маленького обрывка, ничего не обнаружил. Что здесь произошло?
Проникнув внутрь, Трэгер сразу же понял, что никого нет — ни Дортмунда, ни ретривера Марвина. Он осмотрел гостиную, четко поделенную надвое светом и тенью. Именно здесь он беседовал с Дортмундом несколько месяцев назад, перед отъездом в Рим. Трэгер ощутил желание отчитаться перед пустой комнатой, но ему нечем было гордиться. Он все-таки сказал Дортмунду, точнее, призраку Дортмунда, что, на его взгляд, все сводится к Анатолию.
Пустая гостиная захлестнула Трэгера волной грусти. В чем смысл бесконечного крестового похода, который он, Дортмунд, и другие вели столько лет? Старший товарищ умел абстрагироваться от ужасов своего ремесла, и Трэгер старался ему подражать. Он обвел взглядом пустоту. Дом казался могилой неизвестного агента. Черт возьми, да кто знает, что они в действительности сделали? Трэгер еле прогнал горькие мысли. Он доведет до конца начатое — в знак уважения к Дортмунду.
Отправной точкой заброски Трэгера в Рим стали убийства в Ватикане. Так. Убийства — дело рук Анатолия, значит, если его прижать, задание будет выполнено. А теперь появилось ощущение, что Анатолий обвел его вокруг пальца. Стоя в гостиной Дортмунда, Трэгер чувствовал, как тает уверенность в том, что именно бывший босс бросил его на растерзание. Дортмунд скорее бросился бы сам.
«Вот он я, — хотел сказать Трэгер, — полиция разыскивает меня за убийство, совершенное Анатолием».
А теперь выяснилось, что Дортмунда нет в единственном месте, где он хотел быть, в этом домике у моря. Который, судя по всему, недавно огораживали желтой лентой, как место преступления.
Трэгер оставил лодку у пристани, вернулся пешком к стоянке перед причалом и сел в арендованную машину.
На следующий день в газете «Вашингтон пост» появилась заметка, в которой со ссылкой на анонимные источники сообщалось, что бывший агент ЦРУ, разыскиваемый в связи с убийством священника в Нью-Гемпшире, теперь также подозревается в похищении своего бывшего начальника Гиллиана Дортмунда.
Трэгер представил, как Анатолий злорадно ухмыляется, сея дезинформацию.
Ночью он снова поехал в здание, где размещалась его контора, и поднялся на лифте на седьмой этаж. Отперев замок, Трэгер шагнул внутрь, и ему сразу же захотелось выскочить обратно.
Зажав лицо носовым платком, он прошел в кабинет.
Беа сидела в кресле посреди комнаты. Ее руки примотали к подлокотникам изолентой, рот залепили; взгляд застыл от ужаса. Ее убили выстрелом в лоб.
Трэгер заглянул за стол: ковер откинут, сейф зияет пустотой.
Уходя, Трэгер оглянулся на Беа. Жизнь столь прекрасной женщины оборвалась так мерзко. Агента снова захлестнуло ощущение тщетности усилий, то самое, что он испытал в пустом доме Дортмунда. Вспомнив неясные планы о будущем вместе с Беа, о нормальной жизни после этого задания, он пожалел, что разучился плакать.
Уже дома у Хизер Трэгер размышлял, не ставит ли под угрозу и ее жизнь.
Вернувшись домой, та сказала, что в «Эмпедокл» звонил какой-то Карлос Родригес и спрашивал Трэгера.
— Я должен отправляться в Рим.
— Никогда там не была.
У Хизер была странная особенность отвечать так, будто она одновременно вела два разговора.
— Как ты туда попадешь?
Трэгер посмотрел на нее. Она не спрашивала, полетит ли он на самолете; она гадала, как он поднимется на борт. Это вернуло их к мысли о том, что она никогда не была в Риме.
На следующий день Хизер сказала Игнатию Ханнану, что хочет поехать в Вечный город. Тот лишь пожалел, что девушка не заговорила об этом раньше, когда он пытался уговорить отца Джона Берка воспользоваться самолетом компании. Хизер сказала, что тоже сожалеет. Наконец Ханнан предложил ей один из самолетов «Эмпедокла». Сообщив об этом Трэгеру, Хизер добавила:
— Вот как ты попадешь в Рим.
V«Если вы смогли украсть, сможете и солгать»
Ему позвонили на сотовый, что было странно, поскольку никто не знал телефон. Джей взглянул на определившийся номер, однако код региона ничего ему не сказал.
— Отец Трепанье слушает.
— Жан Жак Трепанье?
— Будьте добры, скажите, кто это звонит?
— On peut parler français?[96]
— S'il vous plait.[97]
— Comme vous savez le soi-disant troisième secret de Fatima a été volé de la bibliothèque du Vatican.[98]
Джей ответил, что действительно слышал о пропаже документа.
— Он у меня.
Есть проблемы, которые доставляют истинное наслаждение тем, кто изучал нравственное богословие. Вроде бы нельзя совершать зло во имя блага, но как толковать случай, когда невинную жизнь можно спасти не совсем порядочным по большому счету средством? «Par example, — говорил профессор Коте, и его взор сиял надеждой на то, что ему удастся сделать релятивистов из всех своих студентов, — например, вы даете одному мужчине слово никому не разглашать то, что он болен заразной, смертельно опасной венерической болезнью. Он не обещает вам, что останется холостяком, и вы не ставите это условием неразглашения тайны. И тут ваша единственная очаровательная дочь объявляет, что согласилась выйти замуж за этого мужчину. Сдержите ли вы в этом случае свое слово?» В то время как все однокурсники громко заявляли, что в данных обстоятельствах они сочтут себя свободными от обязательства хранить секрет, один только Джей стоял на том, что принцип держать слово не знает никаких исключений. Кипели споры, на Джея обрушивались со всех сторон, а профессор Коте с удовольствием взирал на происходящее. Как только прозвенел звонок, Джей заявил, что он лгал, что он, разумеется, тоже нарушил бы обещание. А почему он лгал? Они договорились об этом перед уроком с профессором Коте. Коте взорвался в негодовании. «Я лгу, или принимая это утверждение, или отрицая его», — торжествующе заявил Джей.
Берегитесь казуистов — вот главный урок, который усвоил Джей из курса нравственного богословия. Случаи и примеры, выдуманные для обсуждений в классе, сводят мораль к игре. Он один отверг знаменитый принцип двойного эффекта, обычную уловку, позволяющую обойти запрет на злодеяние. «Я не собираюсь убивать неродившегося младенца, удаляя злокачественную опухоль матки; я хочу спасти жизнь матери, но не хочу смерти ребенку, как бы неразрывно ни были связаны эти два события». И снова Джей один восставал против подобных отговорок. «Спасите обоих!» — кричал он.
— Это невозможно.
— Для Бога нет ничего невозможного.
— Хирург — не Бог.
— Именно это я и хочу сказать.
Однокурсники не любили Джея, а он упивался их отношением к себе. И вот впервые в жизни, в реальном мире он оказался перед подобной проблемой.
— Как документ попал к вам в руки? — спросил Джей звонившего.
— Не будем вдаваться в подробности.
— Если вы смогли украсть, сможете и солгать. Откуда мне узнать, что это подлинник?
Задавая последний вопрос, Джей уже пересек черту, и он это сознавал. Он торговался с вором, но ведь речь шла о третьей тайне Фатимы!
— Вы в этом убедитесь, — заверил его неизвестный.
— Что вы хотите?
— Четыре миллиона долларов.
— Это же абсурд! — рассмеялся Джей.
— Далеко не все так думают.
— Подождите!
Не все, но кое-кто, и Джей знал этого кое-кого. Его мысли лихорадочно метались от предположения к заключению, но позади маячило лицо этого кое-кого.
— Мне нужно время.
— Двадцать четыре часа.
Соединение разорвалось. Отняв телефон от уха, Джей уставился на него так, как Адам смотрел на яблоко, от которого только что откусил кусок. Наконец он убрал аппарат в карман.
Первым делом Джей направился в часовню и, преклонив колени перед изваянием Богородицы Фатимы, спросил у нее совета. Однако на самом деле решение Джей уже принял и сознавал это. Выйдя из часовни, он сел в машину и осторожно, двумя большими пальцами, набрал номер Игнатия Ханнана.
Лора Берк соединила Джея со своим шефом, несмотря на первоначальное заявление, что мистер Ханнан занят. Настойчивость в голосе Трепанье убедила ее в жизненной важности вопроса. Джей подождал. Бытие и смерть: те, кто работал в «Эмпедокле», недавно прочувствовали контраст между этими противоположными понятиями.
— Ханнан слушает.
— Это отец Трепанье. Я должен немедленно встретиться с вами.
— Святой отец, решите это с Лорой. Она заправляет всеми моими контактами.
— Она соединила меня с вами. Я скажу только вот что. — Джей сделал глубокий вдох. — Третья тайна Фатимы. — Еще один вдох. — Она у меня.
Простительное предвосхищение будущего события.
— Это невозможно.
Невозмутимый тон Ханнана спустил Джея с небес на землю. Почему он уверен, что у таинственного незнакомца действительно есть то, о чем он сказал? Не слушая доводы рассудка, Джей решил, что, если он хочет заручиться содействием Игнатия Ханнана, ему нужно будет объясняться подробнее. Кто еще не моргнув глазом выложит четыре миллиона долларов?
Как можно спокойнее Джей рассказал Ханнану о звонке. Напомнил, что известно о последних событиях в Риме. Незачем делать упор на значении документа. С тайной в руках они докажут, что так называемая публикация 2000 года была лишь частичной.
— Вас обманули, — с выводящим из себя спокойствием сказал Ханнан.
— Я убежден в том, что у этого человека действительно есть то, о чем он говорит.
Скептицизм Ханнана только подкрепил уверенность Трепанье.
— У него ничего нет.
— Да откуда вы знаете?
— Потому что документ уже у меня.
Джей ехал по шоссе в трансе. Проверяя зрение, пациента просят посмотреть прямо в луч света, при этом ослепленный глаз перестает видеть. Джей вел машину так, словно направлялся вот в такой же луч. Неужели он вскоре возьмет в руки тонкую школьную тетрадку, в которую сестра Лусия записала своим четким и аккуратным почерком сообщение, предназначавшееся для понтифика, сообщение неоценимой важности для католической церкви и всего мира? Кто согласится, что в публикации 2000 года содержалось нечто столь уж важное? Все действия Ратцингера, похоже, были направлены на то, чтобы принизить значение откровений, явленных простым верующим, чтобы настоять, будто ничего принципиально нового в послании нет. В катехизисе куда больше полезной для христиан информации, чем в этом якобы обнародованном документе. Казалось, благословенную Деву Марию просто отчитали за то, что Она напрасно отнимала их время. И единственный способ исправить подобное положение дел — сравнить преданное огласке с самим документом. С тем самым документом, который, по невозмутимому утверждению Ханнана, в настоящий момент находился у него в руках.
Охрана у ворот отказалась пропустить Джея без предварительного звонка в управление. Понятное дело, после недавних событий меры предосторожности многократно усилили. Джея попросили посмотреть в объектив видеокамеры.
— Все в порядке, — сказала Лора Берк, и ее голос донесся словно из ниоткуда. — Добро пожаловать, отец Трепанье.
Поблагодарив видеокамеру, Джей въехал в ворота и направился к административному корпусу.
Как больно в такой исторический момент оставаться сторонним наблюдателем. Словно простому зеваке, Джею хотелось протиснуться в первые ряды и оказаться у самого стола. За столом стоял Габриэль Фауст.
— Мы ждали только вас, отец Трепанье.
С этими словами Рей Синклер отступил в сторону, подпуская Джея ближе.
Фауст начал с лекции. Он напомнил собравшимся о происхождении коллекций музеев, даже самых известных: захватчики тащили домой награбленные предметы искусства, военные трофеи. Способы, которыми галереи завладели многими ценностями, при ближайшем рассмотрении не выдерживали никакой критики. Фауст упомянул Амброзианскую республику в Милане.[99]
— Я подвожу к тому, что не намерен обсуждать, каким образом этот документ попал в руки «Приюта грешников». Главное, что он сейчас здесь, в целости и сохранности.
— Нет никаких сомнений в том, что этот документ подлинный?
Фауст кивнул, словно признавая справедливость вопроса Джея.
— Мики Инагаки, ведущий специалист в этом вопросе и, кстати, мой друг, провел тщательное всестороннее исследование. — Фауст улыбнулся. — Это подлинник.
— Можно его осмотреть?
— Я понимаю ваше любопытство, святой отец, — заговорил Игнатий Ханнан.
Любопытство!
— Но, учитывая споры, кипящие вокруг документа, думаю, никто из нас не вправе его осматривать. Я собираюсь вернуть бумаги туда, где их законное место. В Ватиканскую библиотеку.
Джей не мог поверить своим ушам. Отдать спасенного ягненка обратно волкам? Да это же безумие! Теперь, когда появилась возможность раз и навсегда прояснить вопрос о полноте документа, обнародованного в 2000 году тогдашним кардиналом Ратцингером, ныне Папой Бенедиктом XVI. Джей заговорил тоном диктора с канала «История», перечисляющего сведения, которые телезрителям известны не хуже, чем ему самому.
Игнатий Ханнан оставался непреклонен. Он одобрил покупку, для того чтобы возвратить документ в Ватикан. Обсуждать больше нечего.
— Надеюсь, отец Трепанье, вы все понимаете.
— Вы меня переоцениваете.
Джей проводил взглядом Габриэля Фауста, отнесшего драгоценную тетрадку во временное хранилище, в служебный сейф «Эмпедокла». Подали напитки — казалось, все празднуют крушение надежд Трепанье. С ноющим сердцем Джей незаметно ускользнул, однако, когда он уже выходил из здания, его окликнули.
— Святой отец, можно вас на пару слов?
Это был Габриэль Фауст.
VIОжидая, он размышлял
Анатолий не стал перезванивать Жану Жаку Трепанье. Он набрал номер телефона священника, сидя напротив входа в «Фатиму сейчас!» в машине, купленной по ту сторону границы. Разговаривая с Трепанье, Анатолий наблюдал за священником и понял, что рыбка на крючке. При любых обстоятельствах он собирался выжать хоть что-нибудь из этой безрадостной цепочки событий. Анатолий был из тех, кто шел к цели по головам. Он не давал своим действиям нравственной оценки, просто так его учили всю жизнь. Но проделать весь этот кровавый путь и обнаружить, что доставшийся ему документ — совсем не то? Воистину, это явилось суровым испытанием для угрюмой сосредоточенности и терпения, с которыми занимался все эти годы своим ремеслом Анатолий.
Он хотел получить отчет о покушении на Иоанна Павла II. Анатолий был убежден: тщательное расследование покажет, что Кремль не имел никакого отношения ни к его планированию, ни к организации. Профессиональную гордость агента оскорбляло то, что КГБ приписывали столь неуклюжую операцию. Ну как мог убийца рассчитывать затеряться в толпе на площади Святого Петра? Разумеется, Агджу немедленно схватили. Анатолий знал, как сам осуществил бы операцию. Он частенько приходил на место покушения и стоял там, глядя на одно здание на соседнем холме Яникул. Бывшая обитель августинцев располагалась совсем рядом, один из них вполне мог находиться в толпе на площади. Нет, идеальная позиция для убийцы была здесь, на крыше этого здания, в котором, как выяснил Анатолий, теперь размещался Североамериканский колледж. Консьержем работал соотечественник, который давно перебрался в Рим, но по-прежнему радовался любому случаю поговорить по-русски. Он проводил Анатолия наверх и вдруг принялся шарить по карманам. Куда же подевались ключи?
Анатолий помог ему в поисках, но, как оказалось, тщетно. Наконец консьерж поднял руки: что ж, есть еще один комплект.
Анатолий ушел с ключами в кармане.
Он словно сам шаг за шагом готовился к покушению. Если бы хоть кто-нибудь осмелился выступить с открытыми обвинениями, не составило бы никакого труда доказать, что действовали полные дилетанты.
Уже в Штатах, заверив перепуганную женщину в кабинете Трэгера, что он сохранит ей жизнь, если она покажет, где сейф, Анатолий откинул ковер за письменным столом и долго смотрел на циферблат. Затем выстрелил в замок и открыл дверцу. И вот наконец этот документ! Должно быть, Анатолий улыбался, когда обернулся. Над залепленным изолентой ртом глаза женщины широко раскрылись от ужаса, не отрываясь от дымящегося дула пистолета. Анатолий не хотел дольше ее мучить. Он подошел, приставил пистолет к ее голове и спустил курок.
И только тогда выяснил, что у него в руках оказался рассказ об откровениях, явившихся какой-то крестьянской девушке в Фатиме!
Ярость Анатолия немного улеглась, лишь когда он напомнил себе, что кое-кто хочет получить эти бумаги так же страстно, как он сам — отчет о покушении на Иоанна Павла II.
Анатолий представил себе, как снова проникает в Ватикан и предстает перед тем, кто занял место покойного Брендана Кроу, предлагая обмен. Он улыбнулся, восхищаясь своим дерзким планом. Расстался с ним Анатолий очень неохотно. Это было бы не умнее попытки Агджи смешаться с толпой на площади Святого Петра.
Но если не баш на баш, то деньги. Огромные деньги. Деньги решают большинство проблем: от человеческой алчности никуда не денешься. За последние несколько недель Анатолий узнал об Игнатии Ханнане намного больше, чем ему было нужно, и вот теперь это оказалось полезным. Однако и здесь напролом идти не стоило. Никто по своей воле не возвращается на место преступления. И тут Анатолий подумал о Жане Жаке Трепанье.
И Трепанье, заглотив наживку, отправился к человеку, располагавшему суммой, которую запросил Анатолий. Агент следовал за священником по шоссе, но в отличие от него не стал въезжать на территорию «Эмпедокла». Проехав дальше, он развернулся и стал ждать.
Ожидая, он размышлял о способах обмена. В таких случаях передача всегда — головная боль, вот почему похитители обычно приходят за вознаграждением, только убив заложника. Четыре миллиона долларов. Анатолий усмехнулся, вспоминая, что сумма пришла ему в голову во время разговора с Трепанье. Значит, то, что находилось у него в руках, действительно того стоило. Однако Анатолия не интересовали деньги как таковые. О, конечно, у него мелькнула мысль о жизни в достатке. В конце концов, он тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Счет в швейцарском банке, дача под Ялтой. Анатолий прогнал эту мысль: там он будет скучать так же, как скучал Чехов.
Анатолий жаждал отомстить — за организацию, в которой когда-то работал, за свою родину, какой она когда-то была. Он хотел показать Чековскому, как делаются такие дела. Дальнейшее будущее скрывалось в тумане, но его это не трогало. Анатолий потерял интерес к будущему.
Прошел час, и из ворот «Эмпедокла» выехала машина Трепанье. Тронувшись следом, Анатолий нажал кнопку повторного набора номера. Священник был последним, кому он звонил.
— Они у вас? — спросил Анатолий.
— Вы надеетесь получить деньги?
Интересно, на что похожи четыре миллиона долларов?
— Как вы их передадите?
Трепанье рассмеялся.
— Послушайте, я не знаю, кто вы такой и какой спектакль разыгрываете! — Ехавшая впереди машина вильнула в сторону в такт гневной тираде.
— У меня третья тайна Фатимы.
— Вот как? А может, и четвертая? Игнатий Ханнан уже обзавелся тем, что вы так любезно предложили мне купить.
Анатолий отключил негодующий голос. Сверкнув глазами, он посмотрел на преследуемый автомобиль. Ему очень захотелось нажать на газ, протаранить священника с язвительным голосом и столкнуть его в кювет. Вместо этого Анатолий проехал мимо, даже не взглянув на него, но в зеркало заднего вида проводив очередную исчезающую мечту.
У кого-то подделка: или у Ханнана, или у него. В таких вопросах Анатолий был несведущ. Нужно отправиться к тому, кто в них разбирается. К Реми Пувуару.
VII«Лора, я имела в виду совсем не это»
Похоже, Хизер очень не понравилось предложение Лоры отвезти ее в аэропорт, но в конце концов она согласилась.
— Лора, я и без того причинила тебе много хлопот.
— Много хлопот?
— С самолетом.
— А, это. Хизер, мы выкладываем большие деньги уже за одно то, что он здесь стоит.
Впрочем, Хизер и сама прекрасно знала финансовую сторону дела. Так или иначе, Лора заехала за ней и поразилась, увидев бородача, в котором угадала Винсента Трэгера.
— О господи! — воскликнула Лора.
— Все в порядке, — абсолютно спокойно промолвила Хизер. — Он летит со мной.
Лора с опаской посмотрела на человека, разыскиваемого по обвинению в убийстве отца Кроу, — обезумевшего агента ЦРУ, вставшего на путь преступлений. Как он заставил Хизер взять его на самолет «Эмпедокла»? Неудивительно, что девушка так упорно отказывалась от предложения подвезти ее до аэропорта. Лора вдруг подумала, что и она теперь в опасности.
Пока Трэгер укладывал вещи в багажник, Хизер отвела ее в сторону.
— Лора, все, что говорят об этом человеке, неправда.
— Хизер, он вынудил тебя взять его с собой в Рим?
— На самом деле это предложила я, — рассмеялась Хизер.
— И ты уверена…
— Лора, все это время Трэгер жил у меня.
Лора была сражена наповал. Хизер одна дома с мужчиной? Методы убеждения Трэгера приобретали новые очертания. Лора отшатнулась, поднимая руки.
— Лора, я имела в виду совсем не это.
И, к своему собственному изумлению, Лора ей поверила. Хизер по-прежнему была как не от мира сего. Наверное, она сможет сохранить невинность, даже если у нее дома разместится целый взвод солдат.
Лора отвезла Хизер и Трэгера в аэропорт, проводила до отдельного терминала для частных самолетов и представила первому и второму пилотам, Харди и Лорелу, как их называл Рей. Харди заканчивал с полетным планом, Лорел пригласил пассажиров в салон. Лоре стало стыдно, что она использует этих людей, чтобы помочь беглецу покинуть страну.
Она подождала, пока самолет вырулит к взлетно-посадочной полосе. Затем, еще через полчаса, наконец увидела, как он побежал по бетонке, набирая скорость, и изящно поднялся в воздух. Не так давно она сама летела в Рим вместе с Реем в этих же креслах, сочетая дело и греховное наслаждение. Выполняя задание Ната. Сейчас только она и Нат знали о поручении, данном Хизер. Лора сомневалась, что Хизер расскажет Винсенту Трэгеру.
По дороге в «Эмпедокл» Лора размышляла обо всем, что произошло после той судьбоносной поездки в Рим. Больше всего она поражалась, с какой легкостью приняла объяснение Хизер относительно Винсента Трэгера.
«Все это время Трэгер жил у меня». Пока полиция, ФБР и, вне всякого сомнения, родное ведомство Трэгера пытались выследить человека, которого описывали как обезумевшего убийцу, чьи навыки, в прошлом поставленные на службу родине, теперь — и так далее, и так далее… В неудержимом потоке информации трудно было не поверить, будто Трэгер повинен в смерти Брендана Кроу, хотя и оставалось неясно, как именно он его убил. В «Эмпедокле» других версий и не рассматривали. Несомненно, Хизер слышала все разговоры, знала о негодовании Ната, об усилении мер безопасности — слышала, но молчала. И Лора поверила словам Хизер о том, что Трэгер не чудовище, каким его представляют в прессе.
Однако беспокойство Лоры возрастало прямо пропорционально расстоянию от аэропорта, и к тому времени как она въехала в ворота «Эмпедокла», мысли ее уже были заняты текущими проблемами. Теперь всю свою созидательную энергию Нат направлял туда, где предстояло возвести «Приют грешников». Значительную часть земли «Эмпедокла» занимал лес, и архитектор выбрал идеальную площадку меньше чем в миле от административного корпуса, в дальнем конце территории. Нат сходил туда с Дунканом Стройком, выслушал его объяснения, затем хорошенько все обдумал, посоветовался с Лорой и велел приступать.
И разумеется, приступать немедленно. Новый комплекс должен был состоять из музея, часовни и административного здания. На первое время. Габриэль Фауст вел себя так, словно решения принимались где-то на противоположном конце земного шара. Странный человек. Сначала он показался стеснительным, понурым — безделушкой, привезенной Зельдой из поездки, но постепенно превратился в темпераментного эксперта, объясняющего непосвященным премудрости своего ремесла. Рукопись третьей тайны явилась настоящей удачей.
— Как вы о ней узнали? — спросил Нат, когда Фауст сообщил о похищенной из Ватикана папке. Естественно, Лора при этом присутствовала.
— Позвонили по телефону.
— Какой-то чудак?
— Именно так я и подумал. И положил трубку.
Фауст объяснил, с обилием ненужных подробностей, о мерах предосторожности, которые предпринял для встречи с неизвестным. На этом этапе он пригласил на сцену Ната. Продолжение было в высшей степени странным. Нат без разговоров выписал четырехмиллионный чек на получателя, и Габриэль Фауст в одиночку отправился на свидание. Все было обставлено мудрено, как при похищении. Фауста предупредили, что если приведет кого-нибудь еще, то поплатится жизнью. Через полтора часа герой вернулся в «Эмпедокл», сверкая глазами и прижимая к груди сокровище. После проверки он сделал заявление. Бедный отец Трепанье, казалось, вот-вот разрыдается от счастья.
И что теперь? Габриэль завел об этом речь с Игнатием Ханнаном.
— Это ведь краденая вещь?
— Ну, вы рассуждаете слишком прямолинейно. Как я уже говорил, в музеях полно экспонатов, скажем так, с очень сомнительным происхождением.
— Краденых?
Фауст пожал плечами.
— Краденых! — воскликнул Нат Ханнан. — Послание благословенной Девы Марии! Вот почему это преступление особенно кощунственно.
К этому Фауст оказался не готов. Объявляя о приобретении, новый директор «Приюта грешников» готовился купаться в лучах славы, ему же устроили настоящую взбучку.
— Почему не спасенных?
— Доктор Фауст, вы подготовили отчет? — вмешалась Лора. — С указанием на содержание документа?
— Немедленно этим займусь.
— Разумеется, сами вы прочитали послание, — продолжала Лора.
— Естественно.
— А эксперт, к которому вы обращались?
— Инагаки? Да.
— Кто-то еще?
Короткая пауза.
— Нет.
— Вы ответили не сразу, — заметила Лора.
— Я считаю жену своим вторым «я», а не кем-то еще.
— Зельда читала послание?
— О, нет. Нет! Но мы с ней его обсуждали. Как муж с женой.
Габриэль удалился, чтобы подготовить заявление, о котором говорила Лора.
— Ну?
Нат смотрел на нее, но Лора давно научилась определять, когда ему действительно нужен ее совет.
— Что ты собираешься сделать? — спросила она.
— Возвратить документ.
Возвратить не читая. У Игнатия Ханнана не было ни малейшего желания увидеть послание Богородицы, переданное через сестру Лусию и предназначавшееся Папе. Он искренне назвал кощунством то, как документ попал к нему в руки. После торжественного собрания драгоценный документ отправился в служебный сейф «Эмпедокла».
Габриэль Фауст принес отчет о новом приобретении. Нат его поблагодарил и попросил Лору переписать заново.
VIIIОн рассказал ей про Беа
Отец Джон Берк встретил гостей в римском аэропорту на ватиканской машине. Он сел вперед к водителю, и первым делом они отвезли Хизер в монастырь бригиттинок на кампо дей Фиори, где она остановилась. Затем направились в каса дель Клеро рядом с церковью Сан-Луиджи дей Франчези. Берк уладил все вопросы. Он поднялся вместе с Трэгером в комнатку, больше похожую на шкаф, с комодом, письменным столом и кроватью, на вид шириной фута два. Трэгер бросил чемодан на постель.
— Спасибо.
— Здесь все очень скромно. Лора особо подчеркнула, что место должно быть тихим, а что может быть тише обители для священников?
Берк заверил, что соседи не будут приставать к гостю с вопросами и вообще не обратят на него особого внимания.
— Временные постояльцы то и дело меняются, а постоянные жильцы держатся вместе. Борода — это неплохо.
Что ж, последняя фраза все прояснила. Трэгер гадал, известно ли отцу Берку, что тот укрывает беглеца. Судя по всему, Лора рассеяла все сомнения брата, если они у него и были. Отец Берк протянул Трэгеру визитку.
— Здесь есть и номер моего сотового.
Трэгер поднес карточку к виску на манер салюта. И остался один.
Ванная размерами лишь немногим уступала самой комнате. Опустив чемодан на пол, Трэгер растянулся на кровати. Очень высокий потолок. Он принялся мысленно вычислять площадь в квадратных футах, сравнивая высоту стен с шириной комнаты. Положить бы ее набок.
Трэгер не жаловался. Живя у Хизер, он много размышлял. Требовалось еще время. Образ Беа, привязанной к креслу, возникал и исчезал. Дорогая, несчастная женщина. Работая в ЦРУ, Трэгер постоянно тревожился, как бы не навлечь опасность на Беа, но обошлось. Выйдя в отставку, он совершенно зря перестал волноваться.
Неужели Дортмунда тоже нет в живых, неужели он стал очередной вехой на кровавом пути Анатолия и подтверждение его смерти — лишь вопрос времени? Дортмунд уже много лет в игре, он пережил бесчисленные необъявленные сражения и заслужил тишину и покой домика у моря. Теперь Трэгеру казалось, что Дортмунд, отправляя его в Рим, чувствовал, что они оба возвращаются на поле боя.
Что ж, вот он снова прибыл в Рим, на этот раз ускользнув от ищеек, которые охотятся за ним по всем Штатам. Считая его слетевшим с катушек бывшим агентом спецслужб.
— Я не могу здесь оставаться, — сказал он Хизер, вернувшись домой после того, как обнаружил тело Беа.
— Да нет же, оставайся сколько нужно.
— Мой сейф взломали.
Хизер посмотрела на него.
— Документ пропал?
— Да.
Он рассказал ей про Беа. Странно, но существование зла нисколько не удивило Хизер.
Пока Трэгер жил у нее, она спала на кушетке внизу, в молельне, уступив ему комнату. Сама Хизер в этой комнате никогда не ночевала. Напротив была еще одна, поменьше, с голубыми стенами, ситцевыми занавесками, пейзажами в пастельных тонах и пушистым ковриком у кровати. Сначала Трэгер решил, что Хизер обычно спит здесь, но в конце коридора нашел еще одну спальню, с узкой кроватью, туалетным столиком и жалюзи на окнах. На стене, у изножья, висело очень большое распятие. На столике стояла копия статуи Богородицы в Фатиме. Через спинку кровати были перекинуты деревянные четки.
Трэгер нехотя признал мастерство Анатолия — не в убийствах, которые были по плечу любому из старой гвардии, а в том, как ловко он обработал средства массовой информации. Были ли у него помощники? И кто? После исчезновения Дортмунда Трэгер почувствовал, что остался совсем один. Быть может, определение «слетевший с катушек бывший агент спецслужб» не лишено смысла? А по-прежнему ли Карлос Родригес считает его уполномоченным представителем своего ведомства? Самое время выяснить.
Он набрал номер, лежа на спине и уставившись в потолок.
— Привет, Карлос. Я вернулся. Где мы можем встретиться?
— Помнишь Трастевере?
— Конечно.
— Закусочная рядом с «Сабатини».
— Когда?
— В два часа?
— В два часа.
Трэгер выключил телефон. Не было еще и полудня. Может ли он позволить себе заснуть? Перелет через Атлантику навстречу солнцу съел пять часов. Самолет сел в Риме на закате. Трэгер закрыл глаза.
Он отправился на Трастевере пешком, предпочитая узкие улочки вроде виа Монтероне, пересек площадь Витторио-Эмануэле и скоро оказался у моста. Центральная часть Рима, древний Рим, — очень компактное место. Трэгер несколько раз прошел мимо закусочной. Столики на улице были свободны. С третьего раза Трэгер зашел внутрь. Карлос сидел за столиком. Напротив него сидел Дортмунд.
— А я думал, тебя нет в живых, — сказал Трэгер, подсаживаясь.
Захлебнувшись волной облегчения, он захотел обнять бывшего начальника.
— Эти сволочи убили Марвина. Карлос любезно согласился предоставить мне убежище. Можно сказать, в буквальном смысле.
Дортмунд поселился в квартире при Ватиканской обсерватории, внутри Ватикана, на холме за собором.
— Меня надули, — повернулся Трэгер к Карлосу.
Тот мысленно пропустил это через словарь.
— Отымели.
— Ага.
— Перехитрили и ограбили.
Трэгер объяснил свой странный маршрут, рассказал про папку, похищенную из Ватиканской библиотеки, которую он забрал себе и которую снова украли, теперь уже из его сейфа.
— Он убил Беа, — сказал Трэгер Дортмунду.
Как легко дались ему теперь эти слова. Старик закрыл глаза.
— Что у вас тут новенького? — обратился к Карлосу Трэгер.
— А есть мы будем?
Дортмунд и Трэгер поразились аппетиту Родригеса. Если такое чувство голода будили в нем плохие известия, то что тогда будили хорошие? Закуски, сыр, спагетти, затем котлета по-милански. Вино? Карлос в одиночку прикончил чуть ли не целый литр домашнего красного. Дортмунд поковырял макароны, едва притронулся к хлебу и выпил бокал вина с минеральной водой, что в Риме не считалось преступлением. Трэгер заказал то же, что и Карлос. Пытка едой.
— Он вернулся в Рим, — объявил Карлос, откидываясь назад и вытирая лицо салфеткой.
Трэгер ждал. Дортмунд перестал ломать хлеб.
— Он хочет меняться.
— На отчет о покушении?
Карлос кивнул.
— Кардинал Пьячере отказывается. Его святейшество взял на себя обязанности государственного секретаря, но кресло занял Пьячере.
— Кажется, я могу предложить решение, — сказал Трэгер.
Именно он составил отчет ЦРУ, который теперь хранился в архивах Ватикана.
— Копия есть у меня на компьютере.
Дортмунд недовольно поморщился. В последние годы прошумело несколько случаев, когда совершенно секретные документы пропадали с машин тех, кому полагалось знать, что к чему.
— Где твой компьютер?
Трэгер указал на сумку, которую поставил под стол и во время еды придерживал ногой.
— Так что обмен возможен.
— Ты уверен, что у него есть то, что нам нужно? — спросил Дортмунд.
— Разузнать это можно только одним способом, — ответил Трэгер.
— Первым делом надо где-то распечатать содержимое твоего жесткого диска, — сказал Карлос.
Трэгер задумался.
— Давайте сначала договоримся.
Карлос подозрительно посмотрел на него.
— У тебя правда есть этот отчет?
— Есть.
— Покажи ему, — сказал Дортмунд.
Трэгер достал компьютер и через минуту вывел текст на экран. Он прокрутил несколько страниц.
— Я все устрою, — кивнул Карлос.
Вернувшись в свою комнату в каса дель Клеро, Трэгер настроился на глубокий сон в желании наверстать недели неполноценного отдыха. Конец был виден. С Дортмундом все в порядке. У Трэгера на шее висело портативное запоминающее устройство с копией отчета о покушении на Иоанна Павла II. По злой иронии Анатолий получил в конце концов третью тайну Фатимы и теперь жаждал обменять ее на доклад. Когда содержимое секретного документа тебе известно, он теряет притягательность, которую оказывает на других.
Погружаясь в сон, Трэгер гадал, как устроилась в монастыре бригиттинок Хизер. Джон Берк вызвался показать ей Рим.
Трэгер проспал всю ночь, но утром проснулся с тяжелой от усталости головой. Трэгер не стал завтракать в столовой обители. Пройдя по вымощенной брусчаткой улице к пьяцца Навона, он обратил внимание на возбуждение, царившее вокруг газетного киоска. Трэгер подошел ближе, увидел заголовки и сразу же купил несколько газет: «Темпо», «Коррьере делла сера», «Оссерваторе романо», «Геральд трибьюн». Он прошел к бару, сел за столик на улице и заказал кофе. Все вокруг читали одно и то же.
Отец Жан Жак Трепанье опубликовал полный текст третьей тайны Фатимы. Стали известны фрагменты, скрытые в 2000 году.
Благословенная Дева Мария просила молиться и каяться, не давать дорогу греху, меняться к лучшему, как каждому в отдельности, так и всему обществу. Альтернатива была мрачной. Если к предостережениям Богородицы не прислушаются, христианская Европа падет под натиском магометанской ереси и те, кто остался глух к ее посланиям, подвергнутся гонениям и попадут в рабство.
Для тех, кто еще сомневался, Трепанье пояснял, что, разумеется, предостережение не дошло до людей, потому что его утаили. И вот теперь зараза, как предсказывалось, расползалась по Европе. В заключение Трепанье задавался вопросом, не слишком ли поздно объявлять последний крестовый поход.