Фима угнездился на заднем диване, поскольку ездить спереди побаивался. Особенно со мной.
—Перед Новым Годом побывал в Думе,— сообщил он из-за моей спины.
—И как?
—В общем, все то же самое, что и летом, но в больших объемах.
—Непробиваемо?
—Да почему? Как говаривал один наш знакомый бефобастрон, на свете возможно все. Вопрос лишь в сумме, как всегда. Но вот суммы не хватает.
—Понятно. Не то, что в прошлой жизни. Хотя и в прошлой не хватало.
—Денег в любой жизни не хватает,— философски заметил Фима.— Что и стимулирует прогресс.
—Или регресс…
Мигалка мне больше не полагалась. Я включил поворотник, пропустил бритый череп в наглом джипе, культурно встроился в поток. Успел проехать сколько-то метров по мокрому, щедро политому реагентами асфальту. И тут сзади заныло, завыло, занудило, крякнуло.
—Водитель автомобиля «Форд Фьюжн», госномер 410, примите вправо и остановитесь. По периметру, значит.
—Чего нарушил?— тревожно спросил Фима.
—Да ничего. Настроение Кремля,— сказал я в сердцах.
Нас обогнала патрульная машина. Прижалась к обочине, остановилась. Из нее выбрался пухлый гаишник в огромной фуражке.
—Азохен ве-ейс,— протянул Фима.— А забавно получается.
Я опустил стекло. Сбоку хлынул поток ледяного воздуха.
—Платонически приветствую,— сказал страж МКАДа, безнаказанно ухмыляясь.
—Черт бы тебя побрал. Чего пугаешь? Я ничего не нарушал.
—А не нарушать всерьез карается,— сообщил владетель фуражки.— Потому что вызывает подозрения. Вы к Димке собираетесь? Судя по небритой физиономии.
Я почесал небритую физиономию.
—Автомобильным способом. Вопреки дорожной полиции. А чо?
Он протянул огромный, хрустящий на морозе пакет.
—Вот, держи. От меня. Тамбовские. Смотрите, по пути не смякайте, серые шапочки. А то красный волк накроет.
—Ладно, разбойник с кольцевой дороги. Еще чего-нибудь желаешь?
—Ага, правды желаю. Я Димкин роман прочитал. Слушай, ну чего он врет?
—Разве? Это про что?
—Ну не говорил я насчет кобыла сдохнет.
—По-моему, говорил.
—Не было такого! Обидно по этому вопросу.
—И чего ты хочешь?
—Пускай опровергнет печатным способом.
—Там же не твоя фамилия,— сказал Фима.— Упоминается.
Некумыкин решительно поправил головной убор.
—Фамилия еще зачем? Устным способом меня любой этот, как его. Читатель опознает. А перед своими, так и вообще… Хоть не поворачивайся. Говорю же, неприятно. По периметру оснований.
—Оснований чего?
—Чего, чего… Финансовой пирамиды. Что я ему, зять, что ли?
—Ну ты и нашел из-за чего переживать,— сказал я.— Там тираж-то пять тысяч.
—Кому надо, тот найдет.
—Брось, куда и я бросил.
—Не получается,— сказал Некумыкин.— Отвык я от полезной критики. Так что передай.
—Ну хорошо.
—Тогда проезжайте в свободном виде.
Не в шутку опечаленный, побрел он к своей полосатой машине. Вдоль полосатых столбиков. Служивый окончательно.
—Эй,— крикнул я.— Иваныч!
—Чего вам на проезжей части?
—Ты вечером свободен?
—Поменялся перекрестным способом.
—Сегодня десятое. Потому что Роберт прилетает. Напоминаю, в общем.
Некумыкин кивнул фуражкой.
—Для того и поменялся. Баб мужик настоящий. Про кобылу врать не станет.
—А причем тут зять?— спросил Фима.
Я пожал плечами. Разве постигнешь думы человека, способного править патрульным автомобилем? И замечательно, что патрульным автомобилем. По счастью, наш друг Нестор способен править Россией только в очень плохое время. А если он не премьер…
Фима, как всегда, подслушал мысли. После всех передряг эта способность у него удивительно развилась.
—Думаешь, капитан Некумыкин — это хороший знак?
Я еще раз пожал плечами. Хотелось бы верить, конечно. Как всякому нормальному атеисту.
Дальнейшее путешествие обошлось без посягательств со стороны левоохранительных органов. Почти в расчетное время мы оказались на стоянке перед воротами загородной клиники. К Диме нас проводила Тамара Саратовна, как и договаривались.
Он был в парке. Сидел на щербатой скамейке советских времен, плотно зажмурившись, подставив лицо негреющему зимнему солнышку. Я вспомнил, что когда-то так же жмурился и подставлял лицо солнцу некто господин Крючканов, которого никто больше не видел. Супершпион то ли сгинул в бифуркации, то ли глухо засекретился. Жаль, если сгинул. Очень жаль. Толковый был человек. Даже очень толковый. В ФСБ, оказывается, люди попадаются не только в камерах.
В углу Диминого рта дымилась сигарета. Руки он держал в карманах черного, потертого, давно вышедшего не только из моды, но даже из употребления пальто. Породистое, но постаревшее лицо, было особенно бледным по контрасту с пестрым шарфиком. И все же выглядел он чуток веселее видавшего виды мертвеца.
—Ну — сказал я.— Эффект просматривается.
Дима открыл один глаз и ничего не ответил. Фима вздохнул.
—Перестань дуться. Сколько можно?
—Злобные чучелы.
—О. Да он сегодня разговаривает.
—Проваливайте.
—Неприветливо как-то,— заметил Ефим Львович.
Дима скрипнул зубами.
—У меня на мягком месте живого места не осталось. Врачи-убийцы.
—Подвинься мягким местом,— безжалостно сказал я.— Давай-давай.
Иногда меня слушаются. По старой памяти. Дима со стонами переместился на середину скамьи. Мы сели по бокам от него. Сочувственно помолчали.
—Я как-то ее встретил. В метро. На сата-нанции Птичьи Горы.
Мы еще раз помолчали. Чтобы не травить душу. Но Дима продолжил:
—Этакая… барыня. Ухо-хоженная. Маникюр, свежая прическа. Парфюм, французятина. У-упакованная… Курточка на «молниях». Кашне ангельской белизны. Очочки с дымчатыми стеклышками. Джинсы в обтяжечку. Ботильоны «Прадо»… с висюльками по бокам. То есть, говоря попо-врачебному, на латеральных поверхностях.
—Послушай,— сказал Фима.— Не трави себя. Ты давно уже не юноша. Ну не помнит Люба. Но и ты ведь не помнишь, какая она у тебя по счету женщина.
—Вряд ли последняя,— дружески вставил я.— Знаешь, Раушан звонила. Телефон твой спрашивала.
Но Дима гнул свое:
—А вот Ермолая она почему-то помнит.
—Какого Ермолая?
—Да Борисыча.
—А, Большое Возражение,— кивнул Фима, теребя авоську.— И что?
—Что, что… Для меня она так не выряжалась. Петрович, вот ты помнишь, чтобы она в джинсиках бегала?
Я подумал, что и задание у нее теперь, может быть, совсем другое, кто знает. Но сказал совсем не то, о чем подумал. Сказал, что не помню никакого Борисыча.
Фима внимательно на меня посмотрел, а я кивнул,— правда, не помню. А Дима протяжно вздохнул.
—Тебе-то что? Тебе можно, бывшая бацбезопасность. Во-володька.
Фима сказал:
—Да все мы что-нибудь забыли. Заварушка получилась нешуточная. Если кто не помнит, протуберанец у нас случился.
Поди, догадайся о мотивах галактического стража. Я подумал, что Любовь Егоровна и Дима, быть может, разлучены вовсе не случайно. Кто знает, кто знает. Ведь в прошлой жизни оба сгинули в одной и той же кузбасской шахте. Возможно, и нынешняя жизнь не сулила им ничего хорошего. Ну в совместном варианте.
Дима об этом явно не думал. Он с ожесточением выплюнул окурок и погрузился в молчание. Что ж, это было несколько лучше вопросов типа «что она в нем нашла». Я выждал некоторое время. Потом достал из портфеля книгу одного малоизвестного фантаста. С закладкой на нужной странице. И зачитал:
«Мы не знаем, откуда в прошлой жизни прилетела звездная бомба. Если продолжить траекторию в обратном направлении, она упрется в созвездие Гончих Псов. Однако нет никаких гарантий в том, что подарок небес придерживался все время одного курса.
Какие вселенские негодяи его снарядили? Если хотим жить дальше, мы обязаны это знать. И мы узнаем, потому что выжили. Сколько бы ни потребовалось лет и зим, мы это узнаем! Потому что нужно. Потому что не забудем».
—Ну кто вот все это написал, а потом взял да и смылся в лопухи?
—Свое дело я сделал,— очень тусклым голосом заявил на это Дима.— Прокукарекал, как мог. Теперь дело за ло-лопухами. Отстаньте.
Я подавил вздох. Приходилось признать, что попытка провалилась. Невозможно вернуть к жизни человека, если у него отсутствует интерес к жизни. Этот интерес пробудить не получилось. У меня.
—Жаль,— сказал Фима.— Думал, ты поможешь человечеству еще раз.
—Все врачи — сволочи. И вы не лучше.
—Не будь свиньей. Быть может, мы тебя спасли. Старались, во всяком случае.
—Да? А зачем? Кто просил?
—Послушай, сделай милость, ну не впадай в детские обиды. Не такой уж ты и сумасшедший, честное слово.
Дима скрипнул зубами и промолчал. Я затаил дыхание. Возможно, что назревал облом в умонастроениях, как когда-то выражался наш друг Нестор. Фима это тоже уловил.
—Посмотреть хоть можешь?
—Чего надо-то?
—Да есть одна головоломка, о которую криптографы мира…
—Криптологи.
—Ну хорошо. Криптологи мира все зубы обломали. Я подумал, что тебе сейчас все равно делать нечего… Дурака же валяешь.
—Мне далеко до вас, хитрые шизофреники. И о чем речь?
Фима не торопился, разжигал аппетит.
—Прямо и не знаю. Мозги у тебя, конечно, неплохие, но ведь поврежденные.
—Кончай спектакль. Чего тянешь? Как ме-медсестра, наполняющая шприц.
—А ты не перенапряжешься? На фоне транквилизаторов?
На лице у Димы появилось нечто, напоминающее скуку.
—Чихал я на ваши транквилизаторы. И не такое переваривал.
Это было правдой. Горькой, как пилюля. Но Фима не унимался.
—А по ночам бродить не станешь? С туманными фарами? Как тогда, на Байконуре?
—Э, на Байконуре у меня предчувствия были отвратительные. Как знаешь, они потом подтвердились. В кемеровской шахте.
—По-моему, заикаться ты стал реже,— простодушно сообщил банкир Левитин.
—Фимка! Хватит дразнить. Я же насквозь тебя вижу, аналитик. Честное слово, ки-кишку глотать заставлю. Как только перестанут считать сумасшедшим.