Дампер, родившийся в 1992 году, спустя тридцать лет накопил достаточно материала, чтобы обосновать свою теорию. Она дала общественности серьезное оружие, но сумеет ли наша общественность добиться победы – это еще вопрос.
Согласно одной из гипотез Дампера, нас не только будут атаковать шумы прошлых двух столетий, но и обрушатся лавины звуков, как казалось раньше, давным-давно похороненных. Тишина на планете продолжает исчезать, хотя мы все больше превращаемся в безмолвные тени, сводим счеты с каждым децибелом, выбиваясь из сил, толкаем назад цивилизацию, развитие которой сопровождалось громом и треском. Вот он – завет дедов: повернуть историю вспять, чтобы выжить! В наше время тишина сохранилась только на самых высоких вершинах, в горстке пещер, на океанском дне да в верхних слоях атмосферы, но и там мы разрушаем ее. Дошло до того, что звон разбитой тарелки мы принимаем за пуск ракеты!..
В ожидании обеденного перерыва Стапен Кройд припоминал рассуждения Халиджа. Голова его при этом покоилась на письменном столе. Аромат воспоминаний витал в кабинете, казалось, он проникал в его мозг, дразня, напоминал, что где-то в необъятных хранилищах библиотеки затаился том, шепчущий кристальные слова безмолвия. Кто услышит их, кто отправится на его поиски?
Волоча ноги, как побитая собака, директор спустился в бар, без особого желания проглотил стандартный обед и, вернувшись в кабинет, снова принял прежнюю позу, завидуя Гарольду Лерензу и его последователям, безмятежно спящим сейчас в своих стратосферных убежищах.
У Кройда не было никакого желания трудиться, но, поскольку за патроны приходилось платить, он не смел покидать рабочее место. Стапен думал о том, что в этот самый момент спецподразделения борьбы с шумом (а в них влилась почти десятая часть населения планеты) гоняются за звуками, выуживая их из самых укромных уголков планеты, подобно пчелкам, по каплям собирают тишину, откапывая ее в самых невероятных местах – в стволах деревьев толщиной в дом, в скалах, в цветах, в рыбах, в солнечном свете. Во времена его молодости в моде были сурдокамеры – встретить их можно было на каждом углу. Целые жилые корпуса и отдельные квартиры перестраивались в сурдожилища; позднее появились патроны, они оказались дешевле, их установка не требовала перестройки жилья. Для людей с видным общественным положением тишина порциями доставлялась из космоса при помощи ракет, цивилизация все больше и больше усилий затрачивала на то, чтобы заштопать прорехи, оставленные предшественниками…
Наконец он вернулся домой! Халидж сдержал свое слово – в прихожей висел новехонький серебристо-вороной патрон. Стапен Кройд блаженно растянулся на кровати и почти сразу же провалился в сон. В его отключившемся сознании последней мелькнула мысль о том, что жена и дочь наверняка завалились дрыхнуть сразу же, как только патрон был доставлен людьми Халиджа. Ему снилось, что он перечитывает Кольриджа, своего любимого автора, и его слух тревожит лишь легкий шелест страниц и собственное ровное дыхание…
Проснулся он на заре. Жена и дочь продолжали сладко спать. Воскресное утро Кройд встретил с томиком Кольриджа в руках. В тиши кухни все звуки доставляли ему неизъяснимое удовольствие – закипавшая в чайнике вода, чистый звон приборов… Едва нарушавшие полную тишину звуки эти казались ему драгоценным сокровищем, извлеченным из глубоких сундуков памяти…
В выходной день Кройд решил сходить на могилу родителей и доехал на аэромобиле до кладбища Аболидо. Оно было защищено от эффектов Дампера и ограждено звуконепроницаемым барьером, за создание которого проектировщик был удостоен Нобелевской премии (его сооружение обошлось городским властям в астрономическую сумму). Над входом горели лазерные буквы надписи: «Если вас не похоронили на этом кладбище, вы жили напрасно». Кройд знал, что кладбищенские аллеи были любимым местом отдыха многих горожан, но в последнее время сюда стали пускать только по специальным пропускам, и то в строго определенные часы.
Осень щедро разукрасила пышные цветы и листву деревьев, чьи кроны в лучах солнца блестели золотом, багрянцем и тусклой зеленью. В воздухе распространялась устойчивая смесь запахов влажной земли, грибов, воска и роз. Вдоль аллей в цветочницах из автопокрышек цвели дикая герань и жимолость. В голове Кройда мелькнула мысль, что эти покрышки еще могут отделаться от цветов и, тряхнув стариной, устроить гонки. В кристальном воздухе витали приглушенные, идущие откуда-то издалека стоны, всхлипывания, вздохи. Однако их перекрывал стук кирок, крушивших пластмассовые надгробные плиты, шуршание разбрасываемой земли, надсадное дыхание людей, обливающихся потом от тяжелой работы. Кройд с удивлением обнаружил, что из многих развороченных могил торчали торсы или только макушки каких-то людей. В раскопках виднелись пожелтевшие кости.
Остановившись возле одной могилы, он поинтересовался у ковырявшегося в ней мужчины в трусах и майке, к чему вся эта затея. Тот печально взглянул на него и сообщил, что по городу ходят слухи о том, что совсем недавно спецподразделения борьбы с шумом разместили на кладбище установки для выкачивания тишины из могил. Что многие жалуются на то, что возле могил близких больше не спасешься от шума и эффектов Дампера. После этого мужчина продолжил деловито копать и выбросил наверх вместе с землей побелевший череп размером в айву, пустые глазницы которого были набиты жирным черноземом.
Пожав плечами, Кройд двинулся дальше. Разумеется, все это досужий вымысел, непроверенные и зловредные слухи. Разве можно найти другой уголок, где кости родных и близких покоились бы в такой тишине? В одной руке он держал букетик фиалок, другой поглаживал бороду. Замыкаясь в себе, Стапен наслаждался прекрасным самочувствием и ощущением душевного комфорта. А со всех сторон несся стук кирок, треск раздираемой лопатами земли…
Его покойная мать обожала фиалки, они напоминали ей лица человечков на детских рисунках. Покойница вспоминала, что и он в детстве рисовал такие же лица…
Где-то совсем рядом журчал ручей, чистая струя языком горного хрусталя щебетала о том, как в детстве Стапен выбирался с родителями на пикники. Малыш резвился на полянке, гоняя в футбол консервной банкой, а отец в это время углублялся в лес и возвращался с корзинкой, полной брусники…
До могилы родителей оставалось буквально несколько шагов, когда Кройд почувствовал, что проваливается в бездонную шумовую пропасть, где истерически рыдают сирены, пыхтят паровозы, сотрясают небо самолеты, слышится чей-то плач, кто-то с кем-то яростно спорит, постоянно хлопают двери, в столетние деревья вгрызаются механические пилы, дерут глотки младенцы, безумолчно гремят гаубицы, с леденящим душу грохотом ползут танки, шипят сифоны, вопит радио, кто-то возмущается, что лезут без очереди, взлетают ракеты, взрываются аплодисменты, извергаются вулканы, вбиваются гвозди, отчего в голове у него елочными хлопушками стали рваться кровеносные сосуды…
По лицу женщины, склонившейся над соседней могилой, Кройд понял, что это не галлюцинации и не индивидуальная шумовая ловушка, хотя последнее вряд ли показалось бы ему подарком судьбы. Швырнув на землю фиалки, он помчался назад. Из ближайшего видеофона-автомата позвонил Халиджу. Несмотря на то, что ему удалось вовремя вырваться из ловушки, в которую он попался, эффекты Дампера продолжали преследовать его с удвоенной прытью, поэтому в ожидании связи со Штабом спецподразделений борьбы с шумом он неверной рукой нацарапал записку, которую и сунул прямо под нос Халиджу, как только физиономия того появилась на экране. Записка гласила:
«Могила моих родителей разграблена – из нее выкачали тишину. Прикажи немедленно восстановить порядок. Участок 87, аллея 202».
Голова у Кройда разламывалась, непереваренный до конца завтрак подступал к горлу, ему казалось, что мир рушится и никакие специальные фильтры не спасут ни его самого, ни Халиджа, ни его хваленый штаб. На показанном Халиджем листочке был написан ответ:
«Тишину на участках 60–100 пришлось выкачать. Восстановление невозможно».
«Неужели, – осмелился написать Кройд, – патроны, доставленные вчера, наполнены тишиной с этих участков?»
«Все без исключения, – ответил начальник штаба, бросив на него удивленный взгляд. – Жесточайший дефицит тишины. Мы решили, что ради живых лучше слегка ущемить мертвых. Ведь и они в свое время обобрали своих потомков».
«А может, тишина в моем доме взята как раз с могилы моих родителей?»
Вместо того, чтобы написать ответ, Халидж резко отвернулся, его погоны в последний раз ослепили Кройда, и экран погас.
Где-то совсем рядом взвыла бензопила. Снабженная зубьями размером в бивень мамонта цепь резанула Стапена прямо по коленям, и он свалился на пол кабины. Ни один звук его больше не потревожил…
Ему не дано было узнать, что через несколько минут все кладбище Аболидо провалилось в Дамперову бездну. По сравнению с обрушившейся шумовой лавиной бешеный топот мчавшихся стремглав людей казался нежнейшей мелодией. Их бескровные лица сливались в одно пятно причудливой конфигурации.
За весь день никто не обратил внимания на тело директора Национальной библиотеки поэзии. Дверь в кабину видеофона-автомата была открыта, и кружившиеся в воздухе золотистые листья падали на застывшее в страшной гримасе лицо Стапена Кройда.
Летим к Гиадам
Вечером сыпал водянистый снег, поэтому Красимир осторожно прошел по мраморным плитам перед Домом культуры, а затем взбежал по ступеням и вошел в помещения клуба «Жар». Литературная встреча только началась, в воздухе еще витало вступление, произнесенное известным молодым автором. Новоприбывший поспешил устроиться в последнем ряду зала. Затрепыхал рассказ, густо приправленный импортными словечками. Чтобы в них разобраться, требовался хотя бы карманный разговорник эсперанто. Диалоги гнулись под тяжестью восклицательных знаков и невысказанных фраз, чтец подчеркивал их картинными жестами. Персонажи шествовали по сюжету, словно в потемках большого недостроенного подземного перехода. Красимир так и не сумел вникнуть, зачем проблему лихорадочных будней современных людей нужно обязательно перенести в Космос. Мысленно извинившись перед все более распаляющимся автором, он перестал его слушать. Красимир и сам писал. И как раз в этот миг к нему снова пришла идея, впервые посетившая его на фестивале фантастики на Пирине, в мае. Она тихо, на цыпочках, присела рядом, вся в немом сиянии… и Красимир забыл, где