Я подошел и взял клинок. На мгновение мной овладело искушение сделать большущую глупость. Но за драпировками у стен наверное прятались стражницы. Я перехватил удобнее рукоять меча и вернулся к Королеве.
Она стояла с опущенной головой. Когда почувствовала мое приближение, тряхнула волосами и оголила шею, подставляя ее под удар. И я вспомнил то, что старался забыть, окунаясь в круговерть будничных забот, – перед взором всплыл образ нашей несчастной дочери, точно так же помогавшей моей повелительнице казнить себя. В глазах у меня потемнело.
Я замахнулся.
Лезвие рассекло веревку. Я нагнулся и разрубил путы на щиколотках, поцеловал ее коленку. Выпрямился и швырнул меч к ногам светлокосой хозяйки бумажного чертога, постаравшись вложить в этот жест как можно больше презрения:
– Благодарю за аудиенцию и за щедрое предложение. Только такая сделка мне не по нутру. Уж лучше умереть вместе с МОЕЙ Королевой, чем стать забавой для ЧУЖОЙ Царицы. Ты много гадости про нее наболтала, но я тебе скажу, что в моем мире мужики мечтают о таких, как она!
Я осекся, уж слишком наиграно и вычурно получилось. Неубедительно. Но я вообще не очень речистый без подготовки. И поняв, что лучше умолкнуть, я просто обнял Королеву за талию, а она вздрогнула, прижалась ко мне, лаская рукой шею.
– Трогательно, – сухо произнесла Верховная Оса. – Сплошная мелодрама. Что ж, выбор твой… Посмотрим, действительно ли вы такая идеальная пара. Неделя заточения в Костяной башне – и один из вас сожрет другого, прямо с кожей и потрохами. Здесь такие законы. И хочешь знать, на кого я поставлю? На нее!
Честно говоря, слова ее меня смутили, но я промолчал. А Королева мелко-мелко затрясла головой, склонив лоб на мое плечо, словно отвергая сказанное Царицей ос: «Неправда, милый, лжет она, лжет! Раз судьба наша иссохнуть от голода и жажды – пусть! Зато вместе, как ты сказал. Так и будет, увидишь, милый!»
Вот что, наверное, она хотела сказать. А может быть, я принимал желаемое за действительное…
Пока стража нас вязала снова, я обратился к Верховной:
– Перестань разорять напрасно муравейники! Подчини их себе, закабали, но перестань губить НАШИХ детей, стерва!
Та поджала губы. Охрана попыталась оттащить нас по одиночке, но не смогли. Мы не сопротивлялись нарочно. Просто обнимались, и, честно говоря, в этот момент я желал лишь одного – остаться наедине с моей Королевой…
Осы – вегетарианки. Пьют нектар с цветов и фруктов. Но личинки их – плотоядны, прожорливы. Костяная башня, наверное, была частью скелета какой-нибудь огромной зверушки, зажаленной под корм отпрыскам Роя, а затем обглоданной дочиста. Она высилась над землей, и, не имея крыльев, сбежать с ее вершины не представлялось возможным. По крайней мере, так считали осы…
Королева поила меня своей слюной. Я стриг ее косы острым костяным обломком.
Келья была узкой и тесной. Мы даже прилечь не могли на покатом полу, любили друг друга сидя или стоя, хотя следовало беречь силы и влагу… но мы не могли удержаться. Мы опять обрели друг друга и спешили засыпать ласками и поцелуями разверзшуюся между нами в прошлом пропасть.
Кроме того, это выводило из себя ос, и они стали реже проверять нас.
Из своих волос Королева плела тонкую веревку. Я не надеялся осуществить таким способом побег, но все же помогал, как только мог.
Она работала быстро и уверенно. Меня мучила жажда. Она облегчала ее долгими поцелуями и даже заставляла не отвергать даруемую влагу. Хмельнее вина и слаще меда была эта влага…
Глубоко во мне противный голосок страха зудел, что Королева столь самоотверженна только потому, что в одиночку ей не спастись.
На седьмой день веревка была готова. Мы выждали закат, потом выспались до самой густой темноты, какая бывает перед рассветом, и начали спускаться вниз. Королева держалась за мои плечи. Она ужасно похудела – кожа да кости, совсем легонькая. Однако судороги сводили мне руки, держаться приходилось крепко – веревка была тонкой и скользкой. Когда мои силы иссякали, Королева горячо целовала меня и издавала какие-то тихие звуки. Теперь, спустя время, я понимаю: она пыталась говорить со мной.
Что именно она хотела сказать?..
Нам повезло – веревка не оборвалась, не распустилась, длины ее хватило как раз, чтобы не разбиться.
Мы полежали на земле, чтобы немного отдышаться, прийти в себя. А потом бросились туда, где остались осколки нашей Империи.
Так начались наши сто наполеоновских дней.
В конечном итоге их оказалось всего девять.
В пограничной крепости, до которой мы добрались, мало кто уцелел. Многие наши умерли от горя. Но те, кто нас дождался, выражали неприсущую им бурную радость. Некоторые даже плакали. Королева как никогда горячо отвечала на приветствия, обнимая каждого оставшегося в живых нашего подданного.
Карательные эскадрильи появились вечером. Мы их ждали. Рабочие подняли тучу древесной пыли, смешанной с брызгами эфирного масла из трав и цветов. И когда пикирующие разбойницы врезались в эту завесу, мы закидали их факелами. Горючая смесь вспыхнула, ревущее полотнище пламени поглотило и нескольких наших неосторожных детей, но огонь, быстро потухший, успел покалечить нападающих, особенно повредив им крылья. Осы падали с высоты, ломали себе кости. Оглушенных от пламени и дыма мы зарубили мечами. Ни одна не спаслась. И как в старые славные времена мы вновь вышли на поле боя плечом к плечу – Король и Королева.
Ночным маршем мы повели колонну к следующему муравейнику. Он пострадал еще больше. Ярость вскипела во мне при виде бессмысленного разорения, причиненного полосатыми разбойницами. Мы стали собирать войско. Армия стремительно восстанавливалась.
Увы, всего еще раз нам удалось заманить противника в огненную тучу. Десятку амазонок посчастливилось удрать, и больше на наши уловки они не попадались. Мы попробовали кидать гранаты – горшки с эфиром и смолой. Осы приноровились увертываться от них. Я попытался соорудить настоящий огнемет, но не справился, а от ожогов при испытании умерло несколько умельцев. А потом сами осы стали применять зажигательные бомбы. В яростной схватке встретились наши стрелы и их дротики, огонь против огня. Наши потери были ужасающими. Их – с каждой атакой все более незначительными…
Я понял, что так не спасти Империю, и приказал отступать вглубь гигантского леса. Налеты продолжались, ретирада превратилась в беспорядочное бегство. Только возле нас, в строю гвардейцев и наиболее крепких рабочих, сохранилось нечто вроде порядка. Ничего, думал я, настанет день, и мы рассчитаемся сполна!..
Но этого не случилось.
Я один был во всем виноват. Правильно говорила осиная Царица: в этом мире действуют неумолимые законы. Надо было думать прежде всего о том, чтобы спастись нам с Королевой. Мы были еще молоды. Мы могли бы пережить Зиму с дюжиной рабочих и солдат, с несколькими Мастерами да парой Маток. Мы бы затаились, нарожали полчища бойцов, вскормленных идеей мщения… Я же делал все, чтобы спасти как можно больше наших детей. Это было неразумно, и мы опоздали укрыться в чаще Леса.
Погода ухудшилась, и это дало небольшую передышку. Похолодало. Растения вокруг стремительно желтели. Наступала Осень.
Мы подошли к реке. Солдаты бросились было сооружать мост из собственных тел, но я приказал построить деревянный. Мы с Королевой работали наравне со всеми. И не успели… Нас накрыли, и мы были вынуждены шагать по трупам своих детей, которые прыгали в воду и сцеплялись руками и ногами мертвой хваткой. Захлебывались, коченели, но не размыкали пальцев…
Прошла еще одна ночь, а туманным утром нас догнал отряд из двадцати ос, которые ползли пешком, ибо влага склеила им крылышки. Нас же осталось всего семеро. Из пятнадцати миллионов!
Этот последний бой стал самым славным делом, в котором я когда-либо участвовал… и которое имел несчастье пережить.
Мы заметили врага и открыли стрельбу за мгновение до того, как они засыпали нас градом ядовитых дротиков. Мы залегли, я стал считать щелчки их пружинных самострелов. А потом мы ринулись в рукопашную, не давая им перезарядить оружие. Перебили всех до одной. Но какой ценой! Погибли все, кроме нас двоих, – три солдата, Матка третьего поколения, которая тоже дралась, один молодой Мастер и двое рабочих, неполноценные, разнополые. Они ночами спали вместе, держались нежно друг с другом, вероятно подражая мне и Королеве… Все они остались остывать вместе с трупами ос…
Убитые горем, мы стояли перед грудой мертвых тел, и я не заметил, что одна раненая в голову амазонка вдруг зашевелилась и направила на меня свое пружинное ружье.
Моя Королева поступила столь же неразумно и безответственно по отношению к династии, как и я. Моя милая безмолвная любимая заслонила меня от дротиков собственной грудью, а потом заколола мечом осу в горло. Лишь прикончив врага, она позволила себе упасть на колени. Грудь ее была похожа на игольницу.
Я выдернул жала, пытался высосать яд из ран, мне даже в голову не пришло, что и сам могу отравиться. Напрасно. Я только отложил исполнение приговора, но не в силах моих было отменить его.
Королева прожила еще несколько часов. Большую часть времени она провела в забытьи или мучимая лихорадкой, металась, хрипела, вскрикивала и стонала… Мне оставалось самое трудное – ждать.
А потом она вдруг очнулась и посмотрела на меня. Протянула руку, чтобы обнять. И, о Боже мой, она мне улыбнулась! Такой светлой и счастливой улыбкой, словно просыпалась в начале нового дня, полного красок и ароматов, дел и созидания, который обещает после заката сладкую ночь и еще – бесконечную вереницу счастливых дней, ибо не имеет конца любовь!..
Моя Королева и прежде была прекрасна. Но улыбающаяся – само совершенство. Она шевельнула губами, подавшись ко мне, и я поцеловал ее…
Потом она снова потеряла сознание, но боль уже не мучила ее. Она просто уснула, а спустя четверть часа в последний раз вздохнула в сне и перешла за ворота смерти.