Трапезников АлександрТретьего не дано
Глава первая
Поста ГАИ тут раньше не было. Случайная проверка? В последнее время, из-за угрозы терактов от отмороженных чеченцев, вроде Радуева, бдительность на дорогах, особенно при въезде в Москву, якобы усилилась. Но по большому счету вся эта суета не имела равно никакого значения. Проверять документы надо не здесь, а в Кремле. Много бы любопытного обнаружилось. Да кому это надо? Днищев, не так часто ездивший по Ярославке, поморщился, завидев машину гаишников. Она стояла у обочины, возле фонарного столба и, несмотря на темень вокруг – до рассвета оставалось еще почти два часа, была хорошо освещена. Двое милиционеров в форме, с автоматами, загораживали проезд. Шоссе выглядело пустынно: ни людей, ни других автомашин, кроме жигуленка Днищева больше не было. Привыкший к любым неожиданностям, он решил вначале не останавливаться – просто проскочить на скорости мимо. Кто их сейчас разберет: гаишники это или переодетые бандиты? Может быть, в другое время он так бы и поступил, по своей природной лихости и склонности к риску. Но сейчас было не до безрассудных шуток и озорства. Не стоит связываться, решил Днищев, гася скорость. Держа руль левой рукой, он сунул правую под куртку и снял пистолет с предохранителя. Береженого Бог бережет.
Один из гаишников остался стоять на дороге, приподняв дуло автомата, другой подошел к жигулям. Днищев по привычке прикоснулся пальцами к серебряной ладанке с изображением Святого князя Александра Невского, висящей на груди, под рубашкой. Молодой, безусый паренек в форме истолковал этот жест по-своему, отшатнувшись и вскинув свой калаш.
– Спокойно, все в порядке, – сказал Сергей, опуская ветровое стекло. Вот мои документы. Водительские права, тех.паспорт.
Он вспомнил: позавчера, в районе Шатуры, кто-то расстрелял пост ГАИ, всех четверых, забрали оружие и исчезли. Теперь ищут. Поздновато спохватились. У страха глаза велики, как бы сдуру палить не стал. Все болезни, особенно смерть – от нервов. Днищев пока не стал показывать удостоверение на право ношение оружия, чтобы ребята лишний раз не дергались. Днищеву, осуществляющему охранные функции в агентстве безопасности (а параллельно и в Русском Ордене – о чем мало кто знал) было разрешено многое. Но сейчас гаишнику хватило и тех документов, которые он держал в руках. Заглянув в багажник, он успокоился и, козырнув, посоветовал держаться ближе к разделительной полосе, поскольку в полутора километрах отсюда был поврежден участок пути.
– Знаю, – кивнул Днищев. А знали бы эти ребята – с какой встречи он сейчас возвращался – как бы удивленно вытянулись их лица! Наверное, устроили бы обыск и его самого, и машины по полной программе. Хотя ничего запрещенного или секретного все равно бы не нашли. Просто час назад он дружески беседовал с человеком, которым некоторые излишне впечатлительные мамаши могли бы пугать своих деток. Его имя стояло в одном ряду с известными криминальными авторитетами, его знали в Москве и за рубежом, он имел действительную силу и власть, а также возможность влиять на экономику – в отдельных сферах и отчасти на политику в государстве. Он предпочел оставаться в России, а не жить припеваючи в каких-нибудь Нидерландах, управляя оттуда своими структурами, или вообще перевести все капиталы на запад поскольку его интересы не ограничивались тугим кошельком и не шли в разрез с национальными интересами мыслящего слоя оппозиции, понимающего будущее страны, как великой, воссоединенной с другими славянскими народами державы. Бойкие журналисты прикрепили к нему ярлык одного из отцов русской мафии. А правоохранительные органы периодически пытались завести на него какое-либо дело. Все так, но Сергея это мало трогало. Людей надо оценивать не по шлейфу слухов, и даже не по грехам их, поскольку все по земле ходят и грешнику дан шанс раскаяться, а по поступкам, по тем делам, которые приносят реальную пользу. Не себе, а своему народу, России. Если ты воин, боец, то должен быть и реалистом – кротость в сражении подобна гибели. Многие грехи простятся, безверие – никогда. Взгляды Днищева и Ковчегова во многом совпадали. Кроме того, они оказались давними знакомыми, почти друзьями – еще с армии. Оба служили на Дальнем Востоке, в морской пехоте, только Юра носил две лычки, а Сергей – одну. Потом даже вместе поступали в один институт. Днищев прошел, Ковчегов завалился. В дальнейшем их пути разошлись, хотя они и продолжали иногда встречаться, вспоминая юность. Но последние лет восемь не виделись. Телефоны давно сменились, как и квартиры, следы затерялись. Днищев и не думал, что этот страшилка (по журнальным публикациям), и есть тот самый Юрка-Ковчег, усатый верзила с веселыми, отчаянными глазами. Теперь, конечно, радости в его глазах поубавилось… За последние три месяца они виделись десятка два раз. Встретились случайно, на презентации какой-то фирмы, где Днищев наладил службу секьюрети. Сразу узнали друг друга. И неожиданно легко вновь нашли общий язык. Это можно было объяснить: не годы разделяют людей, а цели, к которым они идут. А Днищев и Ковчегов, как выяснилось сразу, шли к одной цели, только по разным дорогам. О возобновленном знакомстве Сергей ни Киреевскому, ни Кротову своим друзьям и соратникам по Русскому Ордену не сообщил. Он колебался: стоит ли посвящать Ковчегова в их тайну? Русский Орден – организация закрытого типа, не партия или движение, куда может быть принят любой желающий. Хотя несомненно, что такой человек как он, был бы весьма полезен. С его авторитетом в криминальных кругах и влиятельными связями в финансово-банковском мире.
Днищев уже проехал поврежденный участок дороги, о котором предупреждал гаишник. Мелькнул фанерный щит с перечеркивающей надпись "Тайнинское" красной полосой. Автоматически взглянул на часы: 5.25. "Сегодня ведь первое апреля, – подумал вдруг Сергей. – Надо было разыграть гаишников, сказать, что сзади пьяный Ельцин едет. Верхом на Чубайсе". И в это время, где-то далеко за спиной раздался глухой взрыв. Похоже, что кто-то "пошутил" всерьез.
Киреевский являлся помощником депутата, который возглавлял Комитет по национальной безопасности в Госдуме. Днем он находился в его кабинете, когда факс отстучал экстренное сообщение "Сегодня в половине шестого утра в поселке Тайнинское был произведен взрыв памятника Николаю II. Версии и факты проверяются…"
– Провокация чистейшей воды, – заметил кто-то из присутствующих. Будут валить на коммунистов. Наверняка выищется какая-нибудь подпольная красная бригада мстителей, которая всю ответственность возьмет на себя. Бред!
– Война монументов в самом разгаре, – сказал Киреевский. – Мавзолей против Петра I, Дзержинский – в кулачном бою с Николаем вторым. Жаль, это было хороший памятник. Надо позвонить Клыкову.
– Императора убивают третий раз, – произнес хозяин кабинета. – Сначала иудейский комиссар Юровский из своего личного нагана, по заказу хозяев. Потом – свердловский боров, взорвав Ипатьевский особняк. Теперь – снова, и опять на рассвете.
– И заказчики у всех одни и те же, – добавил Киреевский. Он хорошо помнил тот майский день прошлого года, когда открывали монумент последнему русскому царю-мученику. Было необычно светло и по праздничному торжественно, хотя где-то неподалеку каркали слетевшиеся вороны. Присутствовали представители Думы, исполнительной власти, монархических и патриотических организаций. Некоторые из них входили в Русский Орден и хорошо знали друг друга. Была тут и затесавшаяся каким-то инородным телом супруга Президента со своей свитой, чье лицо с натянутой застывшей улыбкой ничего не выражало. Телевизионщики и журналисты суетились, крикливо обмениваясь шутками, – ждали, когда спадет покрывало: их самодовольные, сытые физиономии также не смогли проникнуться благостью момента. Анатолий Киреевский бывал в мастерской Клыкова, беседовал с ним, видел макет памятника. Но сейчас, когда он предстал перед ним во всем величии и трагической предрешенности судьбы, с бронзовыми буквами на постаменте: "Государю Императору Николаю II – Русский народ с покаянием", его охватило сильное волнение, словно он вдруг оказался рядом с фигурой живого монарха; возвышенная светлая радость и грусть одновременно, боль невозвратимой утраты и надежда на возрождение… Наверное, то же самое испытывало и большинство присутствующих, исключая пришедших сюда по долгу службы или по воле хозяев. Колокольный звон стоящей рядом церкви согнал раскаркавшихся ворон, разносясь далеко по окрестностям; торжественные звуки не растворялись в весеннем воздухе, а проникали в душу, в сознание, будили дремлющий дух. Инициаторы установки памятника также хотели пробудить русский народ, он должен был стать еще одним шагом к покаянию соотечественников, не сбросивших еще с себя печать предательства своего Царя, не заслуживших пока права иметь его снова, поправших верность служения богоданному Государю… Но монументу суждено было простоять менее года.
"Вероятнее всего, – думал Киреевский, – Взрыв памятника осуществлен антирусскими силами. Теми, кто сейчас стремится добить народ, государство, православную веру. Это вызов, плевок всем нам, в том числе и "Русскому Ордену". А разве случайно, что всего через несколько недель после открытия монумента, из Тайнинской церкви было похищено тринадцать икон, а над алтарем в храме совершено надругательство? Кому-то очень не нравилось установка памятника и его освящение. Если даже взрывчатку подложил Шариков, то заказчик – Швондер. Это Швондеры всех мастей призывали "задрать подол матушке России", они, руками одураченных русских уничтожали Храмы, затевали гражданскую войну, "разрушали все до основания". Теперь действуют также изощренно и хитро: вновь делят народ на красных и белых. Одни зовут выбросить Ленина из мавзолея и умильно целуются с Гошей Гогенцоллерном, сватая его на российский престол, другие – разрушают символы тысячелетней русской истории. Цель одна – снова втянуть русских в междоусобицу.