— Прости, — произнесла она виноватым голосом. — Я веду себя как идиотка.
— Наша свадьба состоится прямо в больнице. Я так хотела, чтобы это происходило около нашего старого дома, под сикомором. Мы бы навязали бантов и колокольчиков на его ветвях. — В книжке Элли именно это и должна была сделать жена-цапля, чтобы вернуть супруга домой. — Придется еще расплатиться с поставщиками за цветы, и все такое. Но мы предусматривали такой вариант, потому-то я и не разрешала маме с отцом платить за меня.
— Так значит, отец тоже все знал? Господи, Элли, оказывается, все на свете знали, кроме меня.
— Пол просил не говорить тебе об этом.
— Именно мне? Прямо так и сказал: «Только Мэдди ничего не рассказывай»?
— Конечно не так. Он же такой упрямый. Он вообще из тех людей, кто откажется навестить старых друзей, а возьмет и пригласит одинокую пожилую даму в театр или на обед. Боялся, что его болезнь может разрушить мою жизнь. И делал все, чтобы я бросила его. Я не понимала, думала, он злится на меня за что-то. Только позже догадалась, что он хотел освободить меня от себя.
— Ты хочешь сказать, что он обречен и скоро умрет? — При этих словах Мадлен изменила голос.
Свадебный костюм болтался на Элли как на вешалке, до того сильно она похудела.
— Да, он умирает, — кивнула она.
В дверь заглянула Джорджи. Окинула их внимательным взглядом, потом вошла.
— У вас все нормально? — спросила она. Обняла Элли, бросила взгляд на Мадлен. — Ты рассказала ей?
Та кивнула.
— Нельзя больше ждать, давайте отошлем портного, — предложила Джорджи.
— Нет, черт возьми. Я должна быть уверена, что все сделано как надо.
Когда она вышла в гостиную проверить, все ли в порядке с нарядами девушек, Мадлен обернулась к Джорджи:
— В какой он больнице?
— В больнице Святого Варфоломея. Там же, где он лежал осенью. Мы с Ханной по очереди дежурили у него, когда у Элли иссякали последние силы.
— Я понятия не имела об этом, — медленно выговорила Мадлен.
— А ты спрашивала?
— Только не надо говорить так, будто это я виновата. Элли никогда бы не приняла моей помощи.
— Ну, не знаю. Во всяком случае, ваша мать помогала ей всю весну и лето. И помощь ее была очень важна.
Мадлен была задета, но еще больше озадачена.
— Удивлена, что он не рассказал тебе это сам. — Джорджи произнесла эти слова очень многозначительным тоном, и Мадлен стала понятна причина ее недоброжелательности. — Думаешь, я не догадалась о том, что между вами произошло, когда увидела вас тогда в такси? Прекрасно все поняла по вашему виноватому виду. Будем только надеяться, что Элли ни о чем не узнает.
Мадлен спаслась бегством в гостиную и поскорей нырнула в голубое платье. Присутствующие молчали, словно набрав в рот воды. Только портной и его помощница болтали без умолку. Ее платье вовсе не нуждалось в переделке, сидело по-прежнему прекрасно. Портной так и сказал:
— Превосходно.
— Ты потрясающе выглядишь, — подтвердила и Элли. — За платья уже заплачено, и, если не требуется переделок, вы можете забрать их. Каждая из вас сможет надевать их по другим поводам.
Портной и помощница принялись собирать пакетики с иголками и булавками.
— Хочешь, я останусь с тобой? — обратилась Мадлен к сестре. Но в ответе не сомневалась.
— Я вызову тебя, если мне понадобится твоя помощь.
Обеим было ясно, что этого никогда не произойдет.
Мадлен на такси добралась до своего отеля, оставила платье у портье и, вернувшись к ожидавшей ее машине, попросила отвезти в больницу Святого Варфоломея. Автомобильный поток был очень плотным, и когда она наконец добралась туда, время приближалось к обеду. Лечебное заведение оказалось подлинным лабиринтом, по его запутанным коридорам сновали многочисленные посетители. Мадлен всей душой ненавидела больницы. Не добившись ни от кого из служащих толку, она с трудом, но сумела самостоятельно отыскать палату Пола. В дверях ее остановила медицинская сестра и заставила надеть голубую марлевую повязку. Когда Мадлен наконец оказалась в палате, глаза ее заметались и первым она заметила сидевшего на постели, едва переводившего дыхание старика. Слезы подступили у нее к глазам.
На соседней кровати лежал Пол. Погруженный в полудрему, с лицом пепельного цвета, он вполне выглядел на четвертую стадию этой болезни.
— Элли, это ты? — спросил он неуверенно.
У него были поражены зрительные нервы, и он был в состоянии различать лишь тени предметов. Мадлен могла бы догадаться об этом еще при прошлой встрече, но она была слишком занята собственными мыслями и своею ненавистью к нему, чтобы разглядеть то, что происходит в реальности. А этот человек был безнадежно болен.
— Нет. Это я.
— А, младшая сестренка, — усмехнулся Пол. Теперь он отнюдь не выглядел моложаво, от прежней юношеской красоты не осталось и следа. — Не забыла принести цветы и конфеты, чтобы навестить больного как положено?
— Поверить не могу, что ты такой скрытный. — Мадлен присела на один из жестких стульев, что стояли в палате. Взяла его руку в свои и почувствовала, какой холодной и влажной она была. — Тебе следовало рассказать мне.
— Рассказать тебе? О чем? О том, как катастрофически я обделался? О том, что безнадежен в глазах Господа и всех его ангелов? О том, что я разрушил свою жизнь и погубил жизнь Элли? Я места себе не находил от злости на нее.
Его обед стыл рядом, на подносе, совершенно нетронутый. Суп, стакан выдохшейся содовой воды, ломтик хлеба с тонким слоем масла. Сухие губы Пола были покрыты болячками.
— Она не любила меня, — продолжал он.
— Хочешь пить? — предложила Мадлен.
— Виски с содовой, пожалуйста. Двойную порцию.
Она взяла пластиковый стаканчик, поднесла его к губам, и Пол стал тянуть через соломинку.
— У девушек сегодня проходила примерка. Элли выглядела потрясающе.
— Может, одолжишь ей чан с черной краской для траура? Она заслуживала лучшего.
Мадлен опять поднесла стакан к его рту, но он отмахнулся.
— Знаешь, из-за чего я особенно злюсь? Я знал, что это случится, так оно и произошло. Я не могу пошевелить ногами. Ничего не вижу. Я не вижу и тебя, детка.
Мадлен убрала питье и взяла в руки тарелку с супом.
— Ты должен хорошо питаться.
Он смог проглотить всего три ложки супу.
— Все, хватит. У меня будет кровавая рвота, если я съем больше.
Она убрала поднос и, вернувшись, присела на кровать рядом с ним и положила голову ему на грудь. Услышала, как бьется его сердце.
— Бедняга Элли, — произнес Пол. — Достается же ей… В детстве возилась с больной матерью, теперь со мной. Жизнь, проведенная у больничной койки. И я заканчиваю именно тем, что клялся никогда не делать. Она страшно напугана.
— Элли никогда не бывает напугана, — заверила его Мадлен.
Пол резко рассмеялся и тут же закашлялся.
— Ты совсем не знаешь ее, хоть уверена в обратном. Она ужасно боится.
— Тебе вредно разговаривать. Помолчи, пожалуйста. Отдохни.
— Еще отдохну. Только не говори мне, пожалуйста, что я обязательно поправлюсь. — Он устало прикрыл глаза. — Пусть хоть один человек будет честен в этом.
— Примерно так, как ты был честен со мной?
— Я не врал тебе. Ты сама обманывалась. И если ты намерена провести со мной мои последние часы, могла бы, по крайней мере, развлекать меня.
Отчего пропала ее ненависть к нему? Если она кого и ненавидит, то саму себя. За собственную глупость. За то, что предала сестру.
На лбу Пола вздулась синяя вена, прежде Мадлен ее не замечала.
— В таком случае, хочешь я расскажу тебе одну историю? — начала она. — Причем абсолютно правдивую. В отеле, где я остановилась, живет привидение.
Пол тихонько рассмеялся, взгляд стал явно заинтересованным. Глаза его так сильно слезились!
— Серьезно, — продолжала она. — Оно преследует одного человека, а тот ежедневно приходит в бар этого отеля и проводит там целые вечера.
— Милая сестренка. Ты — сама невинность. Похоже, веришь всему, что тебе рассказывают. Следующий раз ты мне расскажешь, что видела черта около моей кровати.
С первой койки, у двери, донеслись громкие стоны старика.
— Задерни эту идиотскую занавеску, — попросил Пол. — Люди имеют привычку умирать очень шумно. Хоть могли бы, кажется, подумать об остальных.
Мадлен поднялась, чтобы выполнить его просьбу, и бросила быстрый взгляд в сторону того, другого. Поняв по страдальческому виду, какая страшная боль его терзает, она внутренне поежилась и снова обернулась к Полу. С другой стороны его кровати тоже имелась занавеска, но она была задернута, поэтому девушка не видела, есть ли за ней еще один пациент, только широкий поток света струился с той стороны, по-видимому, там находилось окно. Пол подтянул колени к груди, он был так худ, что кровать казалась пустой. До этого момента она еще не верила, что он умирает.
Никогда она не научится ухаживать за больными. Как только дело доходит до этого, ею овладевает желание сбежать. Сейчас она вспомнила те обидные слова, которые когда-то говорила матери: «Если у тебя не рак, с чего мне с тобой нянчиться», и просто возненавидела себя за них. Человек, у чьей кровати она сейчас сидела, не имел ничего общего с тем, с кем она переспала весной. Этого Пола она почти не знала. До чего ей хочется сбежать из этой палаты… А потом она будет идти дальше, дальше и ни разу не остановится, пока не дойдет до того островка белых роз, который она видела в парке.
Но Мадлен взяла себя в руки и вместо побега придвинула стул к кровати. Испуганно подумала, не обидела ли она его чем-либо.
— Я решила, что после того, что произошло между нами, я имею право ухаживать за тобой.
Пол снова рассмеялся, короткий сухой смешок тут же угас.
— Ты что, вообще? Перед собой ты видишь доедаемого раком злобного самовлюбленного эгоиста. На черта он тебе нужен?
Говорить он не смог, стал задыхаться, хватать ртом воздух. Отвернулся от Мадлен, его больное тело, казалось, сейчас распадется на составные части, будто мускулы больше не связывали его. Опухоль распространялась вдоль позвоночника, и конец должен был наступить катастрофически быстро. Каждая кость превратилась в рваную ткань, до такой степени она была изглодана болезнью.