— Спасибо вам, доктор.
Пола уже нельзя было оставлять одного даже на короткое время, поэтому в туалет она отправилась бегом, умылась, привела себя в порядок и поспешила обратно. В больнице не замечалось, день сейчас или ночь, но как раз был перерыв между сменами дежурств и стояла относительная тишина. А больничный коридор даже напоминал часть затерянного между двумя вселенными пространства. Элли мгновение помедлила перед дверью в палату Пола, как она всегда делала перед дверьми маминой спальни, чтобы набраться сил и побороть свои страхи. Тогда она, бывало, шептала слова придуманного заклинания, того, о котором ни разу даже не намекнула Мэдди. И страшно боялась, что кто-нибудь умрет прямо при ней. Иногда ей даже снилась сама смерть, и она слышала, как та произносит какие-то слова. Бывало, что ночью смерть будила ее, и кожа ее тогда холодела. Она выбиралась из кровати и босиком отправлялась смотреть, как мать себя чувствует и не умерла ли она. То заклинание, что она шептала, больше походило на молитву:
Я сделаю все, что ты мне прикажешь.
Я не буду делать ничего, что ты мне не разрешишь.
Только, пожалуйста, пусть никто сегодня не умрет.
Доктор Крейн предупредил ее о том, что на выздоровление Пола надеяться нельзя и все надежды на хороший исход тщетны. Эта болезнь — безжалостная, загадочная — играет по своим правилам. Стоит вам начать думать, что человек на пути к выздоровлению, как все стремительно заканчивается. Здесь нет нужды носить маску, и незачем защищать больного.
Пола снедала лихорадка. Выглядел он неотразимо прекрасным, словно свет лился из него. Свет падающей звезды. Элли взяла влажное полотенце и вытерла ему лоб. Чувствовала, как он горит, даже через сложенное полотенце ощущала жар его тела.
«Пожалуйста, пусть он не умрет сегодня».
— Элли, я прошу тебя. — Он заговорил, как только понял, кто рядом с ним. — Уходи домой. Оставь меня.
Она присела на край кровати.
— Мы собираемся пожениться.
— Ты свободна. Все, что ты могла сделать для меня, ты сделала. Я — конченый человек.
— Я знаю. Но люблю тебя именно таким.
Он не рассмеялся, хоть она именно того и добивалась.
— Я на самом деле плохой, Элли. Ты не знаешь, что я наделал. Мне даже самому стыдно. Я никогда не рассказывал тебе об этом, чтобы ты не обиделась. Я не соглашусь, чтобы ты выходила за меня.
Она давно обо всем догадалась. Достаточно было посмотреть на лицо сестры, когда та явилась на примерку. Она всегда понимала Мэдди, как никто другой.
— Для меня не важно, что ты когда-то сделал. Я очень хочу выйти за тебя. Прямо сегодня.
— Я думал, что свадьба должна быть двадцатого.
Что она могла ему сказать? Элли промолчала.
— Понятно, — тихо сказал он. И добавил: — Бедная моя девочка.
Тот мужчина, койка которого стояла около дверей палаты и мимо которого посетители должны были проходить, уже скончался. Другому пациенту в палате Пола, его кровать стояла около окна, врачи недавно ампутировали ногу. Это был молодой американец, только что закончивший университет в Нью-Джерси. Приезд его родных ожидался со дня на день, но до сих пор ни один человек ни разу не навестил его. Потому, как только Пол закрыл глаза, показывая, что хочет отдохнуть, Элли подошла к кровати американца. Звали его Роб Розенблюм. Он дремал, оглушенный сильным болеутоляющим средством.
— Привет, — с трудом произнес он. — Как ваш друг?
Робу было лет двадцать пять. Тощий, длинноногий, с синими глазами и темными волосами. Он проходил курс стажировки в Лондонской Высшей экономической школе, когда вдруг однажды нащупал небольшую опухоль на ноге. Не заподозрил ничего плохого, а так как был большим любителем гребли и как раз участвовал в соревнованиях в составе городской команды Лондона, то решил, что просто растянул мышцу. Но оказалось все гораздо страшнее.
Оказывается, Пол почти каждую ночь разговаривает во сне. Иногда даже плачет. И хоть американец был принужден лежать и слушать эти стоны несчастного, он рассказал об этом не для того чтобы пожаловаться.
— Сегодня должна состояться наша свадьба, — предупредила его Элли. — Прямо здесь. В палате. Боюсь, что это причинит вам некоторые неудобства. Вы не станете возражать?
— Разумеется нет.
— Спасибо. К тому ж народу соберется немного… шумно не будет. Только его родители и мои. Но мне все-таки досадно, что мы можем помешать…
— Он так сожалеет о том, что много раз поступал плохо.
У Роба было открытое располагающее лицо и тело атлета. Выглядел даже моложе своих лет. Он работал в одной из фирм на Манхэттене, они-то и отправили его на полгода в Лондон, предложив небольшую стипендию. Но теперь стал калекой.
— Он считает, что недостоин вас.
— Вы умеете читать мысли? Откуда вам так много известно про Пола? Он даже мне никогда не говорил ничего подобного.
— Мне ведь часто приходится выслушивать все, что он говорит. — Он смотрел на женщину так, будто знал ее уже много лет. — Он раскаивается, Элли.
— Вам, наверное, уже пора завтракать, Роб? Хотите я позвоню дежурной? Сегодня на завтрак отличная овсянка.
— Спасибо. Не надо пока. Сегодня я прекрасно себя чувствую.
— Конечно. И я. — Элли рассмеялась. — Мы с вами оба почти здоровы. — Она с трудом подавила рыдание. — Знаете, я даже перестала надеяться, что смогу полюбить. Не думала, что способна на это.
— Сегодня отличный день для свадьбы. — Роб вздохнул. — Я бы хотел предложить себя в качестве шафера, если бы мог стоять на ногах.
Она была потрясена. Молча подошла к юноше, наклонилась над изголовьем и поцеловала в лоб. Его лицо осветилось радостью.
— Вы даже не можете представить, как отчаянно он раскаивается, — повторил Роб.
Она не выдержала и расплакалась. Так и стояла над юношей, с мокрыми от слез щеками и хлюпающим носом.
— Извините меня. — Она громко высморкалась. — Просто распадаюсь на части.
Роб нашел в себе силы рассмеяться и даже пошутил:
— А я думал, что это я распадаюсь на части.
— Не обижайтесь, пожалуйста.
— Не надо извиняться. Видеть рядом с собой красивую женщину приятно.
Элли позвонила дежурной, чтобы принесли завтрак для Роба.
Завтрак был очень легкий: овсянка, яблочное пюре и сваренное всмятку яйцо.
Пол напрочь лишился аппетита, оказавшись в больнице, и доктор Крейн предположил, что все его внутренние органы начнут постепенно выходить из строя: зрение, пищеварительный тракт дыхательная система.
Глаза Пола были открыты. Он пребывал в том состоянии полусна-полубодрствования, которое иногда дают наркотики. Элли прилегла рядом. Пол что-то пробормотал, но она не смогла разобрать, что именно, хотя ее ухо почти касалось его губ. Послышалось, будто он произнес слово «пересмешник». Сейчас, когда она так любила его, каждая высказанная им мысль, каждый обрывок знания о любимом, например его любовь к птицам, казались ей чрезвычайно важными. Она хотела бы запомнить навсегда каждое его слово.
— Сегодня наш день, — прошептала она ему, чувствуя ком в горле.
Первыми прибыли ее родители. Оба выглядели ужасно. Было видно, что мать провела всю ночь без сна, а лицо отца было красным и опухшим. Боб Хеллер, как обычно, держал себя в руках и ничем не проявлял своих эмоций. Элли даже не могла представить его плачущим. Увидев такое, она бы растерялась и не знала, что ей делать. Вообще, сегодня она не могла думать о других, именно потому и не пригласила сестру. Хотелось только, чтобы все произошло как можно проще и быстрей. Только так она могла справиться с собой. Справиться с каждым шагом, который ей предстояло сделать.
По дороге в больницу Люси заехала к дочери и привезла сюда ее свадебный костюм. Она даже захватила с собой нитку бирюзовых бус, когда-то принадлежавшую ее матери, и купила в одном французском магазинчике пару туфель без каблуков, поскольку знала, что Элли так и не успела получить туфли, которые заказывала для свадебного торжества.
— Но я не собиралась наряжаться, — удивилась ее дочь и жестом указала на джинсы и свитер, в которых была. — Хотела остаться в этом. Здесь не нужны маски и притворство.
— А я бы вам посоветовал надеть этот костюм, — неожиданно раздался голос американского юноши.
— Господи, это еще кто? — удивился отец Элли.
— Это Роб Розенблюм. Он из Нью-Джерси. И понятия не имеет о том, что громко давать советы в больнице неприлично. Уж такие мы, американцы, неучтивые.
— Я хотел всего лишь помочь, — пробормотал Роб в порядке извинения.
И семейство Хеллер направилось к нему для знакомства и обязательных даже для неучтивых американцев извинений о причиненном беспокойстве.
Неожиданно Элли решила послушаться совета Роба; в конце концов, он был человеком со стороны и, следовательно, имел более разумный взгляд на то, что ей самой казалось глубоко неразумным. Свадьба в больнице — что может быть более ненормальным? Она обсуждает с родителями, что именно ей надеть, вместо того чтобы рыдать над Полом.
И Элли отправилась в дамскую комнату для того, чтобы переодеться. Медленно сняла джинсы свитер, глянула на себя в зеркало. В этот самый момент какая-то женщина неожиданно вошла в туалет и замерла, растерявшись.
— У меня сегодня должна состояться свадьба. Здесь, в больнице, — смущенно пробормотала Элли.
Костюм лежал в стороне, на ней были только бюстгальтер, трусы и теплые носки. Нет, в такой экипировке она положительно не была похожа на невесту. Женщина подошла и обняла ее. В больнице обстановка подчас напоминала фронтовую — никакой скрытности, все знали всё обо всех. Личная жизнь становилась предметом для медицинского анализа, без оплакивания и сожалений. Голым фактом болезни.
— Да благословит вас Господь, — прошептала женщина.
Элли лишь вздохнула. Затем осторожно высвободилась из объятий и продолжала одеваться. Тщательно причесала волосы. Когда женщина выходила из дамской комнаты, она обернулась на пороге, окинула Элли одобрительным взглядом и кивнула: