— Мисс, можете остаться в машине и подождать меня, — предложил отец. — Здешнему больному доктор не требуется. Скорее здесь нужна помощь ангела, и не того, что в черных одеяниях, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Я лучше пойду с тобой. Мне самой интересно.
Она видела, как на темном лугу блестят крупы двух пасущихся лошадей. Вообще-то Фрида ничего не боялась, но сейчас почему-то ей стало страшно. Не то чтобы она взаправду испугалась, скорее ею овладело странное незнакомое чувство. Конечно, она вовсе не думала, что лошади нападут на нее или что эти животные вообще представляют какую-то опасность. То, что она сейчас ощущала, было больше похоже на желание убежать с ними, помчаться по траве не разбирая дороги и далеко-далеко… Она любила свой дом, любила маму с отцом, но если б она сейчас убежала, она никогда бы не вернулась назад.
Фрида несла медицинский саквояж, ей это нравилось. Отец знал о природе почти все. Он был страстным любителем птиц и членом комитета по запрету охоты на лис, каковую считал настоящим варварством. Однажды он принес домой кролика, и тот оставался у них все холодные месяцы долгой зимы, но когда пришла весна, отец убедил дочь отпустить животное на волю. Они вдвоем только успели проводить его глазами, когда кролик нырнул в густой кустарник, а через несколько секунд уже превратился в едва видимую точку в далеких полях. И Фрида подумала, что ему и вправду лучше на воле. Ей даже и в голову не пришло поинтересоваться у отца, откуда он взял этого кролика. В тот вечер он вернулся из Лондона, куда ездил на медицинскую конференцию, и кролик, завернутый в теплое отцовское пальто, пригрелся на заднем сиденье его машины.
— Это отельный кролик, — объяснил он Фриде. — Довольно редкая порода, скажу я вам.
— Подобная гадость не будет жить у меня в доме, — заявила тогда мать Фриды. — Кролики — переносчики всякой заразы. И могут напасть на человека.
Девочка не особенно прислушивалась к словам матери. Ее имя — Вайолет — было таким же старомодным, как она сама, скучная, вечно держащаяся на заднем плане женщина. Ее мнения не так уж много значили в их жизни. И конечно, кролик остался у них в доме. Доктор построил для него на кухне небольшой загончик, где тот и перезимовал, питаясь морковью, листьями салата и горошком.
«Не выходи за упрямца, который прислушивается только к себе, — поучала девушку мать. — Выходить нужно за того, для кого имеют значение твои слова».
Но Фрида считала взгляды отца безусловно правильными и не обращала внимания на жалобы матери.
В доме на лугу им отворила дверь женщина. Она была довольно красива, с темными густыми волосами, но выглядела ужасно измученной. Плакала.
— Он умер, — еле выговорила она. — Оставил меня одну.
В ту ночь внимание девушки странно обострилось. Она услышала, как бьют часы, заметила, как расстелен на полу зеленый шерстяной коврик и что именно находится на деревянной каминной полке. Ее отец и эта женщина перешли в спальню, оставив ее одну. До нее доносились плач женщины и тихий голос отца, утешавшего ее. Фрида была уверена, что ничего плохого не может произойти, если рядом с ней отец, и так будет всегда, не только сегодня. Заметив, что продолжает держать в руках отцовский саквояж, она направилась к выходу и, проходя мимо двери в спальню, увидела, что отец обнимает эту женщину, которую называл Дженни, а та рыдает у него на плече. На кровати лежало чье-то мертвое тело. Запах из спальни доносился отвратительный. Простыни были в темных пятнах. А человек, лежавший на них, больше походил на восковую фигуру, лишенную души и разума. Безжизненный манекен.
Отец заметил Фриду, стоявшую в коридоре.
— Может, ты побудешь с миссис Фоули, пока я вызову машину «скорой помощи», — попросил он ее. — Нельзя оставлять Джима здесь.
Дочь бросила на него удивленный и внимательный взгляд. Обычно отец называл умерших пациентов «покойный». И никогда не упоминал их имен, рассказывая о таких случаях. Сегодняшним же вечером все было по-другому. Фрида ни в малейшей степени не боялась остаться в одном доме с мертвецом. Это ведь всего лишь безжизненное тело. Уж если ей кто и внушал тут страх, то это была жена этого Джима — уж очень та громко горевала. Фрида не любила таких сильных проявлений эмоций.
— Благодарю вас, Фрида, — сказала женщина. Оказывается, ей известно ее имя. — Мне было бы тяжело остаться сейчас одной.
Когда они возвращались домой, отец опять запел ту же песню Синатры, но теперь его голос звучал печально. Да и луны не было видно на небе, лишь небольшое сияние над купами деревьев.
— Я доволен тем, как ты себя вела, — наконец нарушил молчание доктор, к тому времени они уже миновали мост. — В тебе есть что-то своеобразное. Ты склонна размышлять над явлениями, вдумываться в их суть, а не реагировать спонтанно. Такова, например, реакция людей при виде мыши. Точно так же они реагируют и на зрелище смерти.
— Мыши мне вообще нравятся.
— Вот и я об этом! — В голосе доктора звучала гордость. — Тебе нравятся мыши. А это весьма нетипично для девушки-подростка. Явления, как правило пугающие и расстраивающие людей, не действуют подобным образом на тебя. Я не уверен, что даже ты сама понимаешь, насколько редким является такой дар.
Сейчас, сидя в парке, Фрида подумала, что отец не одобрил бы ее. Она жила совсем не так, как хотел бы он. Ничего похожего. Что ж, в мире всякое случается, возможны самые различные перемены, они могут коснуться и самого доктора, и его дочери. Гордиться ей особенно нечем. Горничная в отеле, а не студентка университета. Девушка, которая обожает косметику и свое сексуальное черное платье. Правда, эта девушка и до сих пор любит мышей. В отеле принято раскладывать крысиный яд под кроватями и шкафами, но Фрида никогда этого не делала. Наоборот, втайне то и дело подсовывала под батарею в уголке своей комнаты ломтик сыру. К утру он обязательно исчезал.
На дальней скамье парка спал какой-то бродяга. По виду он был совсем не стар, носил длинные волосы; дыхание у него вырывалось редкими кашляющими хрипами.
«Наркотики или алкоголь, — предположила Фрида. — Передозировка, а может, пневмония на ранней стадии».
Она сдержала порыв подойти к бродяге и посмотреть, в сознании ли он. В конце концов, мир не возлагал на нее ответственности за все происходящее. Может, этот тип — третий ангел, а может, бездомный пьянчужка, Фриде до этого нет дела.
Она молода и хочет наслаждаться своей молодой жизнью. А не думать о неизлечимых болезнях, смертельных исходах, менингитах, сотрясениях мозга, циррозе печени и ангеле смерти. Ей хотелось думать о настоящей любви, которая никогда не умирает, слушать прекрасную музыку, стоять на краешке карниза седьмого этажа и не бояться упасть вниз.
В отель она возвращалась самым дальним путем по узким извилистым улочкам. Она любила заглядывать в чужие окна и воображать, что живет там незнакомой новой жизнью. По пути зашла в небольшое кафе и присела за столик у окна, заказала чай и сэндвич с сыром. Недоеденный кусочек решила сохранить и, завернув в салфетку, отнести мышам. Все это время Фрида продолжала думать о своей песне, та словно стала частью ее существа. Парень за соседним столиком начал было флиртовать с нею, предложил сливочник, затем сахарницу, а когда понял, что этим девушку не заинтересовать, принялся наводить ее на беседу.
— Вы слышали, что в здешнем отеле остановился Джон Леннон? — авторитетно заявил он, явно надеясь произвести на нее впечатление.
— Ошибаетесь. Джон Леннон в жизни не стал бы останавливаться в такой дыре.
Войти в вестибюль ей удалось, лишь локтями проложив себе дорогу сквозь толпу девчонок. Двери отеля охранял Джек Генри.
— Полный психоз, — радостно объявил он, предвкушая, как подцепит одну из этих полоумных, пообещав показать комнату, в которой, по слухам, остановился Леннон.
Фрида вспомнила, как накануне вечером этот тип обчищал бумажник пьяного посетителя, и ей не понравилось, как он осмотрел ее черное платье. Другое дело, если бы так смотрел Мик Джаггер, но этот тип вовсе не он.
Фрида поднялась к себе, достала листки со стихотворением и снова переписала его, заменяя кое-какие слова. Теперь оно выглядело ну совершенно классным. В этот раз она написала его чернилами и ручкой, позаимствованной со стойки. Когда она закончила, с дежурства вернулась Ленни, донельзя измочаленная. Они с сестрой поссорились, и теперь Мег старалась отплатить ей, назначая на самые тяжелые дежурства. Накануне Ленни работала на кухне, где ее заставили выскрести все духовки, а нынче ей пришлось убирать номер, в котором накануне происходила холостяцкая пирушка. Войдя в комнату, девушка едва нашла силы сбросить рабочий халат и повалилась на кровать.
— Какие люди все-таки свиньи, — проговорила жалобно Ленни. Она лежала на спине, закрыв глаза руками. — Почему они не могут быть хоть чуточку поаккуратнее? Например, немного за собой прибрать. Вместо этого они бросают на пол свои поганые презервативы и даже не потрудятся подобрать их. Заметь, использованные. И ведь знают, что несчастной горничной придется разгребать после них весь этот мусор. Как только могут существовать такие эгоистичные натуры?
— Забудь. — Фрида приподнялась на локте и повернулась к подруге. — Выбрось из головы эту гадость. Хочешь, я тебе что-то прочту? Закрой глаза и слушай.
В другой жизни Ленни и Фрида никогда бы не встретились. У Фриды, наверное, были бы университетские друзья, но ни один из них никогда не научился бы понимать ее так, как понимала Ленни. В комнате стояла духота, но из окна доносились дыхание легкого ветра и крики девчонок на улице.
— Заткнулись бы лучше, идиотки, — процедила Ленни, не открывая глаз. — Никакого Леннона здесь нет. Я узнала у сестры, фамилия того парня, который вчера въехал, Лемминг.
— Плюнь ты на них и послушай меня.
Фрида опустила жалюзи, в комнате настали полутень и прохлада, крики с улицы перестали казаться назойливыми. Она стала читать вслух свое стихотворение. «Призрак Майкла Маклина». Она читала его так медленно и старательно, будто от этого зависела ее жизнь. Закончив чтение, она перекатилась на спину и уставилась в потолок. Рядом тихо лежала Ленни.