абатывая множество данных по сотням и тысячам индивидуумов: работа носила чисто статистический и математический характер. Она понимала: если изобретенный ею способ поиска окажется неудачным, то и все дальнейшие ее изыскания ничего не будут стоить. Тогда ей останется только стать стюардессой, как Пенни Уотермидоу.
Она удивилась, увидев, что у двери ее ждет Аннет Байглоу. Аннет была студенткой-выпускницей, и Джинни курировала ее дипломную работу. Только сейчас она вспомнила, что на прошлой неделе Аннет приняла ее предложение поработать в следующем году в лаборатории генетических исследований и они назначили встречу на сегодня, чтобы обсудить все детали. Джинни решила отменить встречу: у нее были более важные дела. Но затем, увидев, с какой надеждой смотрит на нее девушка, и вспомнив, насколько важны были такие встречи для нее самой в студенческую пору, улыбнулась и сказала:
– Извини, что заставила тебя ждать. Проходи, сейчас все обсудим.
К счастью, она успела внимательно прочесть предложения Аннет и даже сделать пометки. Та планировала тщательно изучить все существующие данные по близнецам и посмотреть, можно ли обнаружить у них корреляцию в области политического мировоззрения и моральных устоев. Предложения показались Джинни достаточно интересными, план имел под собой солидную научную основу. Джинни внесла несколько предложений и, обнадежив, отпустила девушку.
Когда Аннет уже уходила, в дверь кабинета заглянул Тед Рэнсом.
– Что это вид у тебя такой воинственный? Точно яйца кому-то собралась открутить!
– Не волнуйся, не тебе, – улыбнулась Джинни. – Заходи, кофейку попьем.
– А вот это дело! – обрадовался Рэнсом.
Он нравился ей больше всех мужчин на факультете. Адъюнкт-профессор, изучающий психологию восприятия, он был счастлив в браке, имел двоих маленьких детей. Джинни знала, что он находит ее очень привлекательной, но сам он на эту тему с ней ни разу не заговаривал. Их влекло друг к другу, но они никогда не переступали границ.
Джинни включила кофеварку и рассказала Теду о звонке из «Нью-Йорк таймс» и о Морисе Оубелле.
– Возникает один интересный вопрос, – добавила она. – Кто мог настучать в газету?
– Должно быть, Софи, больше некому, – сказал он.
Софи Чэппл была единственной, кроме Джинни, женщиной на факультете психологии. Ей было уже под пятьдесят, она давно получила звание профессора, но, тем не менее, почему-то видела в Джинни соперницу. Ревновала ее ко всему и всем с самого начала семестра и рассказывала всем подряд, что Джинни носит мини-юбки и паркует автомобиль где попало.
– Неужели она способна на такое? – удивилась Джинни.
– Да запросто.
– Наверное, ты прав. – Джинни не переставала удивляться мелочности и склочности, свойственной порой даже большим ученым. Как-то раз в кафетерии ей довелось наблюдать совершенно ужасающую сцену: один из самых выдающихся физиков Америки устроил скандал в очереди в буфет. – Может, мне стоит спросить у нее?
Тед удивленно приподнял брови.
– Так она тебе и скажет.
– Но если у нее будет виноватый вид, я сразу все пойму.
– Тогда это война.
Зазвонил телефон. Джинни сняла трубку и жестом показала Теду, что он может разливать кофе.
– Алло?
– Это Найоми Фрилэндер.
– Не уверена, что мне следует говорить с вами.
– А я уверена, что вы уже прекратили использовать медицинские базы данных в своих исследованиях.
– Нет.
– Что это значит – «нет»?
– Это значит, что я ничего не прекращала. Ваши звонки вызвали споры и обсуждения, но никакого решения пока еще не принято.
– Я получила факс из канцелярии президента университета. И там сказано, что руководство приносит свои извинения тем людям, в чью частную жизнь вы вторглись, и обещает, что программа будет свернута.
Пальцы Джинни так и впились в трубку.
– Так они распространили этот пресс-релиз?
– А вы разве не знали?
– Я видела лишь набросок. И выразила несогласие по многим пунктам.
– Стало быть, они свернули вашу программу, не удосужившись уведомить вас?
– Они просто не могли так поступить.
– С чего это вы взяли?
– Я подписала с университетом контракт. И они не имеют права нарушать условия договора.
– Так вы что же, хотите сказать, что будете продолжать исследования вопреки решению университетских властей?
– У них нет права командовать мной. – Джинни покосилась на Теда. Тот поднял руку и делал ей предупреждающие знаки. Он прав, подумала Джинни, с прессой так говорить не стоит. И она изменила тактику. – Послушайте, – сказала она уже более спокойным тоном, – вы же сами говорили, что опасность вторжения в частную жизнь носит в данном случае потенциальный характер.
– Да.
– И вам не удалось найти ни одного человека, который бы имел по этому поводу претензии ко мне и к моей программе. А потому у вас нет никаких оснований утверждать, что программа будет закрыта.
– Знаете, я не судья. Я журналист.
– А вы вообще имеете представление, что это за исследования? Я пытаюсь выяснить, отчего люди становятся преступниками. Я первый человек, который нашел весьма перспективную методику изучения этой проблемы. И если все получится, я узнаю, как сделать Америку более безопасным местом для ваших же детей и внуков.
– У меня нет внуков.
– Ну, знаете, это еще не оправдание…
– Я не ищу оправданий.
– Может, и нет. Но почему бы в таком случае вам не найти хотя бы один случай вторжения в частную жизнь? Разве не выиграет от этого материал, над которым вы работаете?
– Ну, знаете, это мне судить.
Джинни вздохнула. Она сделала все, что могла. И изо всех сил постаралась закончить этот разговор на мирной ноте:
– Что ж, мне остается только пожелать вам удачи.
– Спасибо, доктор Феррами.
– До свидания! – Джинни повесила трубку и пробормотала: – Вот сука!
Тед протянул ей кружку кофе.
– Как я понимаю, они объявили, что твоя программа закрыта.
– Нет, это выше моего понимания! Ведь Беррингтон сам сказал, что мы должны обсудить, что делать дальше.
Тед понизил голос:
– Ты еще не знаешь Берри. А я его знаю. Он настоящая змея, ты уж поверь. На твоем месте я бы ему не доверял.
– Может, это просто ошибка? – спросила Джинни, готовая ухватиться за соломинку. – Может, секретарша доктора Оубелла что-то перепутала и послала этот пресс-релиз по ошибке?
– Возможно, – ответил Тед. – Но я бы советовал прислушаться к моей змеиной теории.
– Как думаешь, может, мне позвонить в «Нью-Йорк таймс» и сказать, что моим телефоном воспользовалась самозванка?
Он рассмеялся.
– Думаю, тебе надо немедленно бежать к Берри и спросить его, кто распорядился насчет пресс-релиза еще до твоих переговоров с ним.
– Ты прав. – Она отпила глоток кофе и поднялась. Тед направился к двери.
– Желаю удачи! И помни, я на твоей стороне!
– Спасибо. – Она подумала, стоит ли чмокнуть его в щеку, но тут же отказалась от этой мысли.
Джинни прошла по коридору, потом поднялась по лестнице. Дверь в кабинет Беррингтона оказалась заперта. Тогда она направилась в кабинет секретарши, работавшей с профессорским составом.
– Привет, Джули! А где Берри?
– Уже уехал, и его не будет весь день. Но он просил меня договориться с тобой о встрече на завтра.
Черт! Этот мерзавец явно ее избегает. Что подтверждает правоту теории Теда.
– А когда завтра?
– В девять тридцать утра.
– Передай, что я буду.
Она спустилась к себе на этаж и зашла в лабораторию. Лиза стояла у стола, проверяя концентрацию ДНК в пробах крови Стивена и Денниса. Она уже добавила к двум миллилитрам каждой пробы по два миллилитра флюоресцентного красителя. Краситель начинает светиться от соприкосновения с ДНК, и степень свечения можно измерить с помощью специального ДНК-флюорометра с датчиком, показывающим концентрацию ДНК в нанограммах на один миллилитр пробы.
– Ну как ты? – спросила Джинни.
– Замечательно, спасибо.
Джинни внимательно взглянула на Лизу. Выражение лица сосредоточенное, как у человека, поглощенного своей работой, но стресс по-прежнему ощущается.
– С мамой еще не говорила? – спросила Джинни. Родители Лизы жили в Питсбурге.
– Не хочу волновать ее понапрасну.
– Мамы для этого и существуют. Позвони ей.
– Ладно. Может, сегодня вечером.
Лиза продолжала работать, а Джинни пересказывала ей историю с «Нью-Йорк таймс». Теперь Лиза смешивала образцы ДНК с ферментом под названием «ограничительная эндонуклеаза». Эти ферменты разрушали чужеродные ДНК, которые могли проникнуть в тело. Разрушение происходило путем рассечения длинных молекул ДНК на тысячи более коротких фрагментов. Особое значение для генной инженерии имел тот факт, что эндонуклеаза всегда рассекала молекулу ДНК в одной определенной точке. Только так можно было сравнить затем фрагменты из двух проб крови. Если они совпадали, значит, кровь взята у одного человека или у идентичных близнецов. Если не совпадали, это означало, что кровь принадлежит двум совершенно разным индивидуумам.
Это все равно, что изъять дюйм пленки из кассеты с записью оперы. Вырезать, скажем, по два пятиминутных фрагмента из начала двух разных пленок, и если в обоих зазвучит дуэт «Se a caso madama», это будет означать, что оба они взяты из «Женитьбы Фигаро». Но чтобы результаты исследования были более надежными, следует сравнивать несколько фрагментов, а не один.
Процесс фрагментации занимал обычно несколько часов, и ускорять его было нельзя: если ДНК фрагментируется не полностью, тест не получится.
Лиза была в шоке от истории, рассказанной Джинни, но сочувствия проявила меньше, чем та ожидала. Возможно, потому, что всего три дня назад испытала сильнейшее потрясение и неприятности Джинни были просто ничто в сравнении с этим.
– Если тебе придется отказаться от этого проекта, чем тогда займешься? – спросила Лиза.
– Понятия не имею, – ответила Джинни. – Просто не представляю, как можно отказаться от такой работы.