Глава седьмая
Мы опоздали. Кто-то прямо перед нами взял из лотка последнюю коробочку черники. Это была девушка с длинными золотистыми волосами, явно мне знакомыми. Я остановилась так внезапно, что Мия наехала на меня продуктовой тележкой.
– Эй! – воскликнула она.
Девушка с черникой обернулась. Это действительно была Анабель. В отличие от меня, она не особенно удивилась тому, что мы встретились здесь. Только улыбнулась, а у меня по коже пробежали мурашки и сердце заколотилось.
– Вот ведь пакость! – сказала Мия.
Она имела в виду не Анабель, а тот факт, что у нас перед носом утащили последнюю чернику.
Я некоторое время не могла сказать ни слова, только уставилась на Анабель. Если я и ожидала встретить её, то лишь во сне, где чувствовала себя сравнительно сильной и уверенной, понимая при этом, что вероятность встретиться с ней достаточно велика. Мы жили в одном районе, и у нас было много общих знакомых. Будь я внутренне готова к встрече, я бы улыбнулась так же спокойно, как Анабель, и мне не пришлось бы преодолевать приступ иррационального страха, от которого я заледенела.
Хотя… мой страх был не таким уж иррациональным. Последний раз, когда мы с Анабель встретились в реальной жизни, она пробила мне голову железной ручкой факела, так что мне пришлось наложить четыре шва. И это было ещё самое безобидное, что произошло в тот вечер.
Пока я с трудом пыталась успокоить свой пульс, Анабель невозмутимо положила чернику в свою тележку и посмотрела на меня свысока.
– Прикольный у тебя наряд, Лив Зильбер, – сказала она, и от звука её слащавого голоса у меня опять холодок пробежал по спине. – Выглядишь романтической крестьянкой. Чтоб было совсем уж стильно, у тебя ещё и земля под ногтями! – Взгляд её перенёсся на Мию. – Какие вы крутые! И у неё то же.
Теперь я жалела, что мы так спешили, уходя из дома. Самыми стильными на нас были резиновые сапоги. Анабель была права: у нас под ногтями была грязь и для полного сходства с Мией немного грязи прилипло у меня к волосам и очкам. Нам просто представилась возможность поскорей удрать после работы в саду, и мы ею воспользовались.
Кончался обычный субботний день, пришлось возиться с незнакомыми цветами из семейства ирисов. Мы с Мией всегда работали в саду с удовольствием, не в последнюю очередь для того, чтобы обуть эти красивые резиновые сапоги, которые Лотти заказала нам всем в интернете.
Это желание чуть уменьшилось после того, как мы в январе захотели преподать урок Рысе из-за её упрямой зловредности и оставили её без любимого Господина Исполина – знаменитого на всю Англию самшитового дерева в виде павлина. То есть мы его всего лишь основательно подрезали, превратив в другое животное, но у нас получилось плохо. Уже тогда мы, наверно, могли бы понять, что наши пальцы не так искусны, как нам казалось. (На месте, где стоял Господин Исполин, теперь была памятная доска).
Но с романтическим представлением о садовниках мы на этом не распрощались. Нельзя было начинать сразу с такого важного предмета, как «обрезание самшита». Так сказал и Эрнест, сам страстный садовник. В саду было много работы, но не хватало рук, готовых помочь. И вот сегодня Эрнест с торжественной серьёзностью пригласил нас в сад, дал нам новенькие, специально для нас купленные лопаты, предназначенные для женщин, с лезвиями ручной работы и удобными дубовыми рукоятками. Почти такими же изящными, как мои резиновые сапоги. Мы тут же с восторгом принялись за работу.
К сожалению, мы тогда не могли предвидеть, что наш будущий отчим – обычно терпеливейший и терпимейший человек – в саду, своём святилище, становился педантом, способным испортить всякое удовольствие. Наверно, эту способность он унаследовал от Рыси, пусть и без её зловредности, это надо признать. Напротив, в саду он бывал в особенно хорошем настроении, но, что бы мы ни делали, ему совершенно не нравилось. Так что наше первоначальное воодушевление таяло с каждой минутой, когда он выражал нам своё недовольство (в дружеской вежливой английской манере). Окантовка лужайки должна была выдаваться не больше чем на полсантиметра, листва располагаться с востока на запад, а не как попало, и оранжевые монтбреции[17] ни в коем случае не могут соседствовать с розовыми флоксами. Чего монтбреции, должно быть, не знали: они чаще всего всходили в местах, где не подходили по цвету. Эрнест называл их «зловредными садовыми террористами» и велел нам их выкапывать и уничтожать, где бы мы их ни находили. Впрочем, лишь до тех пор, пока он не заметил, что мы не можем отличить зловредные монтбреции от его любимых ирисов. Дело было, думаю, в том, что ни те ни другие сейчас не цвели, а листья у них очень похожи (на наш взгляд, абсолютно одинаковые). Тем не менее я уже проникалась ненавистью к этим до сих пор неизвестным мне «террористам». Они были не просто зловредными, но крайне изощрёнными, потому что вместо них мы вырывали ни в чём не повинные ирисы.
– Нет ли у тебя носового платка? Мне кажется, он плачет, – шептала Мия, когда Эрнест рассматривал вырванные нами растения и успокаивающе к ним обращался.
Это были драгоценные редкости, которые назывались «Бонни бейб»[18] или «Маллоу драматик»[19].
– Всё очень плохо? – спросила я робко.
– Нет-нет, не волнуйся, – сказал Эрнест, стараясь скрыть отчаяние. – Все м-м-м… уже нормально. Несколько ризом[20] я, наверно, смогу спасти… – Он опять посмотрел на растения и забормотал: – Если повезёт, ещё вырастут, правда ведь?
– Не напоминает ли он тебе двоюродную бабушку Вирджинию и комнату с надутыми стеклянными зверями? – прошептала Мия.
– Да, жутковато. – Я с тоской посмотрела на Грейсона, который моющей машиной чистил камни мостовой.
Даже если взгляд у Грейсона был мрачный (он, наверно, думал об Эмили), его работа могла доставлять удовольствие, и я бы охотно с ним поменялась. Я опёрлась, вздохнув, на рукоять лопаты и наблюдала за порхающей лимонницей, для появления которой было, кажется, слишком рано, но которая тоже всё-таки явно получала удовольствие. Был один из тех прекрасных солнечных дней, когда на улице можно уже не надевать жакет. Флоранс сидела у себя в комнате на подоконнике у распахнутого окна и читала учебник химии. Или делала вид, что читает, – на самом деле она внимательно наблюдала за соседским садом, где Матт как раз собирался первый раз косить лужайку.
Кнопка, боявшаяся моющей машины, осталась у Лотти на кухне. С тех пор как Лотти объявила, что хочет вернуться в Германию, Кнопка не спускала с неё глаз и следила за каждым её шагом. Некоторые думают, что собаки не понимают человеческого языка. Зато мы умеем делать вид, будто ничего не слышали, наверное, потому, что, если об этом заговорим, не сможем сдержать слёз. Оставалось утешать себя тем, что папа как раз переехал из Цюриха в Штутгарт, откуда до Оберсдорфа, как думала мама, рукой подать, а значит, мы хотя бы на каникулах сможем навещать Лотти.
Лотти вначале тоже хотела помогать в саду. Но как раз сегодня она замесила тесто, требовавшее постоянного наблюдения. Теперь она, конечно, была рада, что обошлись без неё. У мамы, проверявшей за кухонным столом школьные тетради, с самого начала хватило ума сказать, что она не годится для работы в саду. Как будто догадывалась.
Мама открыла дверь террасы.
– Что-то не так? – спросила она, преодолевая шум механизмов.
– Мы убили ирис, – сообщила ей Мия. – Эрнест как раз смотрит, можно ли его оживить.
Мама испуганно схватилась за сердце. Прошло мгновение, прежде чем до неё дошло, что ирис – это не кличка соседской кошки.
– Ах, так… – сказала она, бросив на Эрнеста осторожный взгляд. – Наверно, пора закругляться. Такая хорошая погода. Можно просто полежать с книгой в шезлонге…
– Так можно говорить, только если ты в душе не садовник. – Эрнест положил одну руку на плечо Мии, другую – мне на плечо и улыбнулся маме. – Девочки не очень это умеют, они выросли без сада. Если немного поучатся и наберутся терпения, они получат простейшие знания. Мне надо лишь понаблюдать за ними.
Ему явно хотелось ещё поработать с нами, чтобы приучить к работе в саду.
– Для нас это удовольствие, шезлонг с этим не идёт ни в какое сравнение. Я правильно говорю, девочки?
– Да, последний раз я такое же удовольствие получила, когда надо было помогать бабушке Вирджинии чистить от пыли её стеклянных зверей, – сказала Мия. И вполголоса добавила: – Или, может, когда моя резинка для волос упала в умывальник и надо было открывать сифон. Там оказалось много волос, ещё не совсем разложившихся, – суперудовольствие! Но, конечно, никакого сравнения с этим.
Мама и Эрнест, к счастью, её не слышали – они не могли оторвать друг от друга влюблённых взглядов.
– Ты такой очаровательный… очаровательный человек, – сказала мама и чмокнула его в лысину. – И в твоём саду всё в таком английском стиле. Мне кажется, что мышатам здесь особенно удобно: можно причинять меньше вреда. – Она подмигнула нам. – Мне ведь помимо всего надо послать девочек в магазин. Лотти хочет утром для свадебного завтрака испечь пирог с черникой. Надо купить ягод и маскарпоне[21].
Естественно, мы тут же сменили наши лопаты на корзины для покупок и с облегчением, даже не умываясь, убрались из сада, пока Эрнест ещё не перестал сладко улыбаться маме и не заметил, что для покупки коробочки черники и маскарпоне вовсе не нужно двоих.
Мы не предполагали, что через двадцать минут встретим у полки с фруктами Анабель.
Присмотревшись, я заметила, что и Анабель выглядела не так уж стильно, точно как мы. Без сомнения, в реальной жизни она была загляденье, хотя джинсы на её худых ногах казались великоваты. Её волосы, растекавшиеся мерцающими волнами по плечам в коридорах снов, здесь, в искусственном освещении супермаркета, казались немного матовыми. Под глазами необычного бирюзового цвета лежали тёмные тени, ногти, хотя были и чище наших, но явно обгрызены.