а»! Но по существу это оно и то же. Друзья значат «любовь»! – Философские складки на лбу Джаспера опять сменились сияющей улыбкой Кена. – Ты здесь со своей сестрой, Пенелопа?
Персефона поднесла к губам стакан, а когда отстранила его, он был полупустой.
– Нет, она с моим другом, Габриэлем.
– О, я какое-то время назад послал этого Габриэля с Дэвом организовать ещё какую-нибудь выпивку. – Джаспер огляделся, словно искал его.
– Я знаю, – сказала Персефона и одним большим глотком опустошила стакан. – Габриэль, между прочим, целуется круто.
Джаспер её уже не слушал. Он заметил Грейсона на кухне и поспешил к нему. К сожалению, оба исчезли в какой-то комнате. А я бы как раз была не против спросить Грейсона, как прошёл его разговор с Эмили. Но сначала мне надо было позаботиться о Персефоне, которая опять потянулась за вином, хотя вообще-то она не переносила алкоголь. На её верхней губе вино оставило след в виде тёмно-красных усиков, но выглядела она хорошо, никаких покрасневших глаз или набухших век.
– Но ты же говорила, что губы Габриэля напоминают тебе улиток? – шепнула я ей.
Генри был занят своим смартфоном.
– Ну и что! – Персефона довольно засмеялась. – Только Джасперу не надо этого знать. Пусть он не сочувствует, а ревнует.
«Но это же глупо», – уже готова была сказать я, однако почувствовала, что эта заумная аргументация самой мне знакома: я наверняка была здесь последней, кто имел право укоризненно покачать головой – в отличие от Расмуса Габриэль существовал реально.
– Как тебе моё платье? Пандора сегодня купила его себе. Она меня убьёт, если увидит, что я его надела. – Персефона хихикнула. – Но ей надо сидеть с ребёнком наших соседей, до полуночи она здесь не появится…
– Ах ты, дрянь! – сказал Генри, который всё ещё возился со своим смартфоном.
– Ты о чём? – Я озабоченно посмотрела на него.
Надеюсь, ничего опять не случилось с его семьёй. Прошлой ночью, когда он так внезапно исчез из сна миссис Ханикатт, его мама серьёзно обожгла себе всю руку, когда готовила омлет. После того как Генри проснулся от её крика боли, он настаивал, что должен срочно отвезти её в пункт «Скорой помощи», где обработает волдыри от ожога. Хотя он прямо об этом не говорил, я считала, что человек, который в три часа ночи готовит омлет, и при этом так неудачно, не совсем трезв. Не удивительно, что Генри и сейчас пребывал в состоянии тревожной готовности на случай, если дома что-то случилось.
Но теперь было что-то другое.
– Я поискал в интернет. Одна бутылка «Шато Марго» 1972 года, которое все лихо в себя опрокидывали бокалами, стоит больше четырёхсот фунтов.
– Я только что попробовала. – Персефона покрутила вино в своём стакане и чмокнула со знанием дела. – Действительно неплохое. Бархатистое, тонкое…
Генри ухмыльнулся:
– Напоминает лёгкое ежевичное пиво.
– Действительно, – кивнула Персефона.
– Отец убьёт Джаспера. – Я быстро пересчитала уже пустые бутылки. – За несколько секунд уничтожено две тысячи фунтов. Людьми, которые вообще-то предпочитают пиво.
При слове «пиво» какой-то тип рядом с нами сразу оживился.
– Эй, а нет ещё добавки? – спросил он и поставил полупустой стакан с вином на тарелку, где лежал одинокий кусочек сыра. – Эта штука вкусом похожа на конскую мочу.
Генри захватил две последние, ещё не открытые бутылки.
– Я лучше унесу их куда-нибудь в безопасное место.
– Подожди, я с тобой. – Персефона взяла штопор и стала протискиваться сквозь толпу вслед за Генри.
Лишь теперь я заметила, что молния у неё спине застёгнута не до конца и обе половинки платья до самой талии разошлись и при ходьбе болтались туда-сюда. Я поспешила за ними. Понадобилось совсем немного времени, чтобы протиснуться из кухни в комнату, но, когда это удалось, я не обнаружила там ни Персефоны, ни Генри.
Здесь было почти совсем пусто, зато музыка звучала так громко, что дрожали оконные стёкла. Несколько человек танцевали, среди них был и Джаспер с бутылкой вина в одной руке и полупустым бокалом в другой – в опасной близости от белой софы. Оставалось только надеяться, что софа не такая же дорогая, как вино, – родителей Джаспера можно было лишь пожалеть.
Грейсон стоял прислонившись спиной к книжным полкам и устало улыбнулся мне, когда я проходила мимо.
– Что же тебе сказала Эмили? – на ходу спросила я.
Грейсон жестами показал, что не понимает меня. Я повторила вопрос как можно громче, и Грейсон прорычал в ответ что-то невнятное.
– Я разводил здесь ледяные парики! – так мне послышалось.
– Что?
– Соскреби мне белые этикетки!
– В самом деле? – спросила я, не понимая смысла.
Почему, ради бога, кто-то вообще должен это делать?
Но Грейсон сердито кивнул.
– Всё из-за нижнего белья! Пиво ни при чём! – Движением подбородка он показал на другую часть комнаты, где возле музыкального центра стояла Эмили и ногой отбивала такт. Что было для неё весьма необычно. Она никогда не любила рок-музыку.
– Логистика пикши! – кричал Грейсон.
Мне уже становилось ясно, что, если мы будем продолжать при такой акустике, ни к какому пониманию не придём. Поэтому я, пританцовывая, всё решительней продвигалась мимо Джаспера и других к музыкальному центру и, не обращая внимания на Эмили, как умела, сделала звук тише. Никто не возразил, и я ещё уменьшила громкость. Стало ненамного лучше, но, во всяком случае, оконные стёкла больше не дребезжали и на уши не так давило. Я даже могла понять Эмили, когда она наклонилась ко мне и пренебрежительно сказала:
– Не будь всё же такой мещанкой, Лив. Здесь вечеринка, люди хотят танцевать, а не разговаривать.
Достаточно странно было слышать эти слова от человека, которого уже прозвали «враг удовольствий». Может, притопывая в неприлично коротком платье, она давала понять, что из скучной учительницы превратилась в украшение вечеринок? Тогда ей надо бы ещё отказаться и от своей кислой усмешки.
Я видела, что на ней больше нет цепочки, которую она прежде выставляла кокетливо напоказ, и вдруг поняла, что мне хотел сказать Грейсон. «Соскреби мне белые этикетки» на самом деле должно было значить: «Я вернул себе эти… побрякушки». Ха!
– Что ты говоришь?! – воскликнула я. – К сожалению, я ужасно плохо тебя понимаю: музыка слишком громкая. «Нижнее бельё и логистика пикши»?
– Проклятая корова, – опять сказала Эмили тоном старухи.
– Спасибо. Также и тебе! – Танцевальными движениями я удалялась от неё, не переставая улыбаться.
Дальше, у книжных полок, я возле Грейсона опять обнаружила наконец Генри и Персефону, а Джаспер остановил музыку, чтобы ещё раз обнять обоих друзей и сказать им, как он их любит. Вино он давно оставил на белом пианино. Так что отец его по меньшей мере сможет увидеть следы прекрасного вина в форме красного венка на лаковой поверхности.
На мгновение могло показаться, что Джаспер от избытка чувств сейчас обнимет и Персефону, которая специально пододвинулась к нему поближе, но в тот самый момент, буквально в ту же секунду, зазвучала новая композиция, а именно «Sympathy for the Devil»[23].
В комнату вошёл Артур и привлёк общее внимание к себе. Подмышкой у него было три упаковки по шесть пластиковых бутылок пива, и выглядел он ангелом с рекламы пива. Похоже, все были этому рады.
Все, кроме Грейсона, Генри и, конечно, меня. Мы инстинктивно придвинулись друг к другу. А Генри схватил меня за руку и с упреком сказал:
– Джаспер, не говори, пожалуйста, что ты его пригласил!
Джаспер развёл руками:
– Ох, друзья! А что же я всё это время вам объяснял? Что такое дружба и чему я научился во Франции? Друзья превыше всего! Мне кажется, вы достаточно долго обижались друг на друга.
– Тебе во Франции отказала память и ты совсем забыл, что натворил Артур? – Грейсон мрачно смотрел, как Артур в манере лучших санта-клаусов раздаёт банки с пивом направо-налево и всё больше приближается к нам.
Мик Джаггер пел: «Pleased to meet you, hope you guess my name. But what’s puzzling you, is the nature of my game»[24].
– Да идите же, – сказал Джаспер, – вам нужен какой-то толчок. Забудьте про этих проклятых демонов, эти глупости детских снов, проснитесь, наконец. Артур наш лучший друг ещё с начальной школы. Допустим, он совершал ошибки, но, во-первых, никто без них не обходится, а во-вторых, многое из того, что случилось тогда, выросло на почве, подготовленной Анабель…
– Правда? – спросила Персефона, которая, широко раскрыв глаза, прислушивалась к разговору. – Я же знала, что с вами что-то было. Но что именно?
Она уже бормотала не очень разборчиво. Я воспользовалась возможностью и застегнула наконец молнию на её платье, хотя мне для этого, к сожалению, пришлось отпустить руку Генри. Персефона в знак благодарности лишь слегка икнула.
– До сих пор никому не пошло на пользу желание жить старыми историями, – ответил Джаспер, не замечая, как гневно блеснули глаза Генри. – Надо просто выйти из их тени и начать сначала. Настоящая дружба когда-нибудь даст себя знать. А мы здесь лучшие друзья, какие только были когда-либо и остались сейчас на свете, ведь правда, Артур?
– Правда. Вы четверо мушкетёров… мушкетёров. – Персефона опять вмешалась разговор, бормотание её стало ещё неразборчивей. – А ты, Артур, самая славная и красивая мушка из всех. У тебя такая крутая шевелюра! И кожа такая прикольная! Нежная, как фарфор.
– Спасибо, Персефона. – Артур теперь стоял перед нами. Он успел раздать всё пиво и улыбался почти застенчиво. – Хей!
В ответ не улыбнулся никто, кроме Джаспера. Мы, онемев, уставились на Артура: Персофона – с широко раскрытыми глазами, восторженно и с любопытством, мы – с отсутствующим видом, по возможности равнодушно. Меньше всего Артуру стоило думать, что мы его боимся. Хотя про себя я, к сожалению, могла так сказать. Мне не удавалось отделаться от мыслей про бедного Тео Эллиса и про то, как Артур ему отомстил, когда тот отважился бросить ему вызов.