Лев БезыменскийТретий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как быстро меняются понятия, как они возникают и исчезают! Казалось, слова «второй фронт», вошедшие в обиход с начала Великой Отечественной войны, всем понятны: речь идет о том, что помимо фронта боев Советской Армии, защищавшей свою родину с 22 июня 1941 года, должен был возникнуть еще один, второй фронт сражений вооруженных сил антигитлеровской коалиции с тем же вермахтом, который сначала захватил почти всю Европу, а затем капитулировал в зале бывшего инженерного училища в берлинском пригороде Карлсхорт.
Кто первым назвал этот фронт «вторым»? Вероятно, Сталин, поставивший уже летом 1941 года перед союзниками — США и Англией — вопрос о форме их участия в войне. Слова «второй фронт» он употребил в своем послании Черчиллю 18 июля 1941 года. С тех пор о втором фронте непрерывно говорили и писали — вплоть до 6 июня 1944 года, когда союзники высадились в Нормандии. Да и сейчас понятие второго фронта вошло в научный обиход.
Но, как и остальные военные понятия, «второй фронт» понятие неточное. На самом деле все великие державы принимали участие уже в 30-х годах в операциях, которые автор хочет назвать «третьим фронтом». На этом фронте не раздавались выстрелы, не двигались дивизии — хотя речь, в конце концов, должна была идти (и шла!) о военных действиях. Как выясняется сейчас, уже давно между странами-участницами мировой политики велись, переговоры, которые выпадали из схемы «одного» или «двух» фронтов, вроде как деливших тогдашний мир. Так в середине XX века возник некий «третий фронт», за которым было не легко уследить. И не только потому, что его участники старались скрыть свои действия (что было вполне понятно). Но и потому, что «третий фронт» постоянно менял своих участников!
Судите сами: сначала, то есть в послеверсальской Европе XX века, это были страны-победительницы войны первой. Они, основываясь на достигнутых результатах, ревностно старались не допустить успеха своих собственных союзников — не гнушаясь блока со своими бывшими врагами. Но внезапно появился и новый участник: страна, совершившая социальный поворот и переворот. Что было делать с ней? Держать в стороне от участия в мировой политике? Использовать в качестве пугала для новых союзов и комбинаций? Вариантов было предложено много, причем и в лагере победителей первой войны, и в лагере побежденных, наконец, в лагере «нового компонента», выдвинувшего необычный доселе лозунг мировой революции. Так на карте Европы (и всего мира) возникали совершенно новые комбинации, не говоря уже о том, что некогда пассивные «задворки Европы» стали выдвигать свои собственные претензии.
Все понимали — Вторая мировая война неизбежна, тем более что родившийся на свет Советский Союз так или иначе планировал новый, всемирно-революционный конфликт. Но не СССР суждено было стать его зачинщиком. Эта роль выпала стране, казалось, вышедшей в Первой мировой «в расход». Национал-социалистическая партия Германии и ее глава Адольф Гитлер стали инициатором новых стычек. Причем обозначив перед всем миром объекты своих претензий: Австрию, Чехословакию, Польшу как месть своим давним соперникам — Англии и Франции, Соединенным Штатам.
Конечно, дата 1 сентября 1939 года считается началом Второй мировой войны. Не будем дебатировать — справедливо ли это: так или иначе, 1939 год стал рубежом для всего мира. Мы же, стремясь обозначить и описать рубежи тайной дипломатии мировой войны, названные условно «третьим фронтом», приступим к описанию тех объектов, которые избрал агрессор.
Автор не раз занимался исследованием этих сложных вопросов (в своих книгах, изданных в 60—80-х годах), и теперь счел возможным свести результаты своих исследований и новых документов воедино. Здесь они представлены в неком хронологическом порядке: от операции «Грюн» (захват ЧССР) до последних месяцев Второй мировой войны. Новое поколение должно четко осознать значение великих побед России, одержанных благодаря — а иногда вопреки! — констелляции политических и военных сил минувшего века.
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ: ТАЙНАЯ ДИПЛОМАТИЯ ПЕРЕД НАЧАЛОМ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Теперь это не так сложно!..
Да, действительно, теперь это не так сложно. Вы звоните по телефону или пишете письмо, в котором выражаете пожелание встретиться и побеседовать на темы, касающиеся недавнего прошлого. Ваш собеседник (или адресат) осведомляется о том, что вас интересует, и, как правило, просит заранее уточнить вопросы. Через некоторое время вы получаете ответ: он не обязательно положительный. Однако г-н штандартенфюрер никогда не скажет, что не желает беседовать с советским писателем. Нет, он просто не располагает необходимыми сведениями или уже все сказал в беседах с другими людьми, интересующимися именно этой проблемой.
Но бывает и так, что встреча происходит. Тогда перед вами предстает пожилой человек чаще всего — пенсионер, спокойно завершающий жизненный путь на вилле под Дюссельдорфом или в тихом квартале Мюнхена. Итак, милостивый государь, что вас интересует?
Каждая из таких встреч — пытка. Не потому, что перед вами может оказаться профессиональный палач. Скорее потому, что очень трудно перенести психологический сдвиг между эпохой Третьего рейха, к которой принадлежит ваш собеседник, и сегодняшним днем, где он — без рун СС на петлицах, без свастики на «Рыцарском кресте» — остался красноречивым свидетелем страшных 12 лет, вписанных железом и кровью в историю Европы. Он обо всем помнит, охотно рассказывает. Для него мир нацизма еще существует как нечто само собой разумеющееся, но — по странному капризу истории! — ушедшее в прошлое.
За минувшие годы я неоднократно попадал в подобную ситуацию. Первый раз это было в Мюнхене, когда посетил оберштурмбаннфюрера СС Курта Кристмана, о злодеяниях которого рассказано в повести Льва Гинзбурга «Бездна». Сюжет этой повести — преступления СС в Краснодаре, где Кристман возглавлял зондеркоманду 10-а. Я был свидетелем того, как писатель собирал материал для повести; знал, как ему удалось напасть на след сообщников Кристмана. С тем большим волнением слушал я рассказ Гинзбурга, только что вернувшегося из Мюнхена. Было это так. Он остановился в гостинице «Штахус», что на Байерштрассе, — там обычно живут советские туристы. Стоило ему лишь выйти на улицу и перейти ее, как на медной дощечке соседнего дома он увидел слова: «Д-р Курт Кристман, торговля недвижимостью». Шок был так силен, что писатель долго не смог совладать с собой.
Этот рассказ я выслушал в Москве, а на следующий день улетел в Бонн. Оттуда заехал в Мюнхен. Вместе с редактором журнала «Кюрбискерн» Фридрихом Хитцером отправился в контору по торговле недвижимостью, что на Байерштрассе. Предварительно зашел к местному прокурору, который подтвердил, что означенный д-р Кристман и начальник зондеркоманды 10-а один и тот же человек, что по его делу уже более 10 лет ведется следствие, однако прокуратура еще не нашла «состава преступления», так как якобы еще не пришли документы из Советского Союза. Поэтому Кристман находится на свободе. Когда начнется процесс? Неизвестно.
Не буду насиловать память — благо, что сразу после визита к Кристману мы уселись с Хитцером в соседнем кафе и записали содержание беседы с палачом, носящим Докторское звание. Вот текст записи:
«Начало беседы в 9 часов 15 минут, 28 августа 1967 года.
Вопрос. Г-н доктор Кристман, у нас есть к вам вопросы.
Ответ. Пожалуйста.
Вопрос. Вы — бывший начальник зондеркоманды СС 10-а?
Ответ. Да, это я. Уже давно против меня ведется следствие. Я был арестован, но выпущен под залог и должен отмечаться в полиции. Был под арестом, пока переводились документы, присланные из России. Но в них все преувеличено и раздуто. Это видит каждый.
Вопрос. Однако несколько лет назад вы, д-р Кристман, в беседе с советским журналистом Григорьянцем отрицали, что являлись начальником команды?
Ответ. Да, потому что он не предъявил своих документов. Мы можем говорить откровенно. Мне нечего скрывать. Я был начальником, я служил в гестапо. Однако обвинения, выдвинутые против меня, преувеличены. Я всегда был корректен и гуманен. Шла война, и подчас на войне случаются плохие дела. Об этом можно сожалеть, и я также сожалею. Но что я должен был делать? Мои подчиненные и сегодня могут подтвердить, что я был корректен. Нет, эти преувеличения неверны. И с евреями я дела не имел. Я им ничего не сделал.
Вопрос. Это значит, что вы уничтожали только русских?
Ответ. Нет, только партизан и агентов. Я занимался борьбой с партизанами и агентами. Вообще я был новичком в этом деле. По профессии я лыжник, спортсмен и родом из мирного Зальцбурга. Меня хотели послать как лыжника на Кавказ. Но мы не дошли до Кавказа, и я попал в зондеркоманду. Как я мог этому помешать? Против течения не поплывешь. Ну, здесь и случалось всякое. Я занимался делами лишь между прочим, бумаг я не любил. А все злодеяния совершились еще до меня. Конечно, я сожалею о случившемся. Но то, что написано в ваших материалах, большей частью раздуто.
Вопрос. Г-н Кристман, вы говорите о материалах из СССР. Однако здешние власти утверждают, что Советский Союз не предоставил материалов.
Ответ. Материал пришел по линии международной правовой помощи. Но я уже сказал, что в нем много преувеличений. Я сам юрист и всегда корректен. Я обращался с русскими хорошо.
Вопрос. Почему вы считаете советский материал преувеличенным?
Ответ. Я не могу вам это сейчас объяснить в подробностях, это долгая история.
Вопрос. Мы говорим не о подробностях. Вы считаете весь материал предвзятым?
Ответ. Все это выдумало русскими, которые служили у нас. Они хотели себя выгородить. Ведь у вас уже состоялся один показной процесс против меня[1]