Вольтат сразу понял важность этого предложения и задал совершенно конкретный вопрос своему собеседнику:
— У Германии большие долги. Полагаете ли вы, что три страны способны разработать план промышленного развития, а Англия и США окажут помощь капиталами?
Хадсон заверил, что он беседовал на эту тему в мае со «своими американскими друзьями» и в американской помощи можно не сомневаться. Что же касается Англии, то у него есть сомнения, хотя и небольшие.
Воодушевленный этим прямым предложением об экономической коалиции США, Англии, Германии, Вольтат рискнул поставить «щекотливый вопрос»:
— А что будет с колониями?
Хадсон не ушел в сторону. Оговорившись лишь, что высказывает свое личное мнение, он ответил следующее: Англия не пойдет на физическое возвращение бывших немецких колоний, но…
Формула хитроумного Хадсона гласила:
— Я не думаю, что проблема эта неразрешима…
Но и тут Хадсон не остановился. Он стал развивать идею созыва международной конференции по вопросам совместной эксплуатации ресурсов Африки и создания там кондоминиума европейских стран (включая Германию).
— Могу ли я передать об этом фельдмаршалу Герингу? — переспросил Вольтат, видимо, немало удивленный этим великодушным предложением.
Хадсон не возражал, лишь повторив оговорку о «личном характере» своей идеи.
…Передо мной страницы из толстого досье, на котором стоят сигнатуры лондонского Ведомства официальных публикаций. Вот документ за апрель 1939 года, номер F 0.371.23064. Это протокол обсуждения советского предложения от 17 апреля.
Получив советский проект, постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Александр Кадоган составил для правительства меморандум, который начинался с любопытнейшего признания:
«1. Это русское предложение (имеется в виду предложение СССР о встрече трех держав) ставит нас в крайне затруднительное положение.
2. Чего можно ожидать от этого? Мы должны взвесить преимущества письменного обязательства России вступить в войну на нашей стороне и минусы открытого союза с Россией.
3.. Ущерб от открытого союза с Россией явно выразится в позиции Польши, которая заявила нам, что решительно его отвергает.
4.. Не говоря уже о реакции наших потенциальных противников — Германии, Италии и Японии, которые в своих странах завопят о «красной опасности», Португалия, Испания и Югославия уже предупредили нас, что союз с Советами лишит нас их симпатий».
Далее делался вывод, что советское предложение надо отвергнуть. Однако, повторяя свое предупреждение, автор меморандума писал: «Будет очень трудно отказаться от советского предложения. Мы утверждали, что Советы проповедуют «коллективную безопасность», но не вносят никаких практических предложений. Теперь они внесли их и будут нас критиковать за то, что мы их отвергаем».
19 апреля откровенный документ Кадогана обсуждался на заседании важнейшего правительственного органа — внешнеполитического комитета английского кабинета министров. Премьер-министр Чемберлен заявил, что вообще не придает значения возможной советской военной помощи. Он изложил точку зрения польского министра иностранных дел Юзефа Бека, утверждавшего, будто союз Польши с Россией «спровоцирует Германию на агрессивные действия». Как видим, провокационная роль дипломатов панской Польши давала себя знать.
В результате было решено: выдвинуть тезис, что для военного союза время еще не пришло, но изложить сей тезис «туманно». В протоколе, кроме того, говорилось: «Весьма важно, чтобы как содержание советского предложения, так и реакция правительства Его Величества не стали достоянием гласности. Об этом следует сообщить французскому правительству. Кроме того, премьер-министр должен сделать соответствующее предостережение лидеру лейбористской оппозиции».
Эта линия, принципиально отвергающая саму идею сотрудничества, была определяющей и для дальнейшего обсуждения советского предложения. 24 апреля был заслушан секретный доклад начальников штабов трех родов войск о «военной ценности России», подписанный генералами Ньюэлом, Гортом и адмиралом Каннигхэмом. Доклад сводился к тому, что «военная ценность» Советского Союза невелика. По мнению начальников штабов, Советский Союз был в состоянии в течение трех месяцев мобилизовать 30 кавалерийских и 100 пехотных дивизий, однако из-за «трудностей экономического и транспортного характера» смог бы держать на своем Западном фронте лишь 30 дивизий… Ошибочность этой оценки явна: так, в августе 1939 года во время военных переговоров Генштаб Красной Армии заявил, что СССР может немедленно выставить 16 кавалерийских и 120 пехотных дивизий. А в ходе Второй мировой войны общее число дивизий на советско-германском фронте достигало 500!
Неудивительно, что при таких предвзятых оценках большинство членов кабинета не хотели и думать о принятии советского предложения о взаимной помощи. А 20 мая Кадоган вообще записал в дневнике: «Премьер-министр заявил, что он скорее подаст в отставку, чем подпишет союз с Советами».
Многие английские политики понимали, что без Советского Союза справиться с агрессией невозможно. Так, после того как Чемберлен 31 марта выступил с весьма слабым заявлением о гарантиях Польше, его посетил Дэвид Ллойд-Джордж, один из старейших и опытнейших политиков. Ллойд-Джордж спросил Чемберлена:
— Как вы представляете участие СССР в блоке миролюбивых держав?
Чемберлен ответил, что он в принципе согласен с советским участием, но позиция Польши и Румынии делает сие «затруднительным». Польша, заверил премьер-министр, сама создаст «восточный фронт».
На это ветеран английской дипломатии без обиняков ответил:
— Никакого восточного фронта без активной помощи Советского Союза быть не может. При отсутствии твердого соглашения с Советским Союзом я считаю ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой, которая может очень плохо кончиться!
Игра была, действительно, азартной и безответственной.
Только несколько примеров
Для того чтобы описать всю сложную систему закулисных контактов, поддерживавшихся между Берлином и Лондоном весной — летом 1939 года, нужны десятки — если не сотни! — страниц, Ведь та роковая сеть, которая плелась в дни Мюнхена, не только не была разорвана, а обогатилась новыми и новыми звеньями. Расскажу лишь о нескольких, а именно о тех, которые долго оставались нераскрытыми.
Лишь в конце 70-х годов исследователи обратили внимание на поездку, совершенную в Лондон летом 1939 года майором генштаба графом Герхардом фон Шверином. Одна из версий гласила, что он провел там отпуск, другая — что выполнял специальную миссию. Вторая версия оказалась более близкой к истине, и историки, занимавшиеся исследованием деятельности абвера — ведомства адмирала Канариса, смогли о ней кое-что рассказать.
…Летом 1939 года Канарис вызвал к себе Ульриха Лисса, начальника «отдела иностранных армий Запада» в генштабе, и дал ему задание вступить в контакт с резидентом английской разведки в Берлине — заместителем военного атташе майором Кеннетом В. Стронгом. Лиссе должен был информировать его, что в Лондон будет Послан представитель Канариса для установления связи с «военными и разведчиками». Этим представителем и явился начальник англо-американской группы в отделе Лисса граф Герхард фон Шверин.
Шверин действительно поехал в июле 1939 года в Лондон. Он имел встречи — в том числе с начальником секретной службы Мензисом, Начальником морской разведки адмиралом Годфри, бывшим военным атташе в Берлине Маршалл-Корнуэллом и постоянным заместителем министра Иностранных дел Кадоганом. Как записал в своем дневнике Маршалл-Корнуэлл, Шверин предупреждал о решении Гитлера напасть на Польщу и просил Англию принять ряд «демонстративных мер», дабы отвратить Гитлера от выполнения этого решения.
Нельзя не отмстить внешнюю необычность этого шага: разведчики страны, Которая готова к агрессии, предупреждают разведчиков другой страны, которая имеет договоры о военном сотрудничестве с жертвой будущей агрессии, Однако необычность здесь чисто внешняя. Разведслужбы империалистических государств очень часто являлись каналами для проведения политико-дипломатических акций. Здесь же шла речь об акции, безусловно продиктованной антикоммунистическими и антисоветскими устремлениями разведслужб обеих стран — Германии и Англии. Канарис предупреждал Мензиса не потому, что хотел спасти Польшу, а потому, что понимал все последствия гитлеровского шага. В частности, он понимал, что идее единого антисоветского фронта будет нанесен непоправимый удар.
Для понимания механизма закулисной дипломатии мне небезынтересно было выслушать рассказ самого Герхарда фон Шверина, ныне отставного генерала, живущего под Мюнхеном.
— Как вам удалось организовать лондонские встречи?
— Я хорошо знал директора фирмы «Северогерманское рыболовство» фон Ролофа. Эта фирма входила в огромный англо-голландский концерн «Унилевер». Через Ролофа я был давно связан как с главой этого концерна д’Арси Купером, так и с членом правления Полем Рикенсом. Рикенсу было легко организовать беседы в Лондоне.
— А в Берлине?
— В Берлине подготовкой моей миссии занимались заместитель Канариса полковник Остер и два военных атташе — англичанин Кеннет Стронг и американец Трумен Смит…
Характеризуя взгляды Стронга и Смита, Шверин отметил, что оба считали необходимым довести до сведения немецкого военного и политического руководства ошибочность мнения Риббентропа, утверждавшего, что Англия «не вступит в конфликт». Однако, продолжал Шверин, оба они были не прочь втянуть Гитлера в войну.
— Они предполагали, — вспоминал генерал, — что Германия и Советский Союз будут нести большие потери, а Англия окажется в позйции «смеющегося третьего»…
— И для этого имелись шансы?
— Я считаю, что до марта 1939 года у этой концепции были шансы. Конечно, главная цель англичан состояла в том, чтобы стравить Гитлера и Сталина. Для этого они были готовы на многое, например, в колониальном вопросе. Но они не могли пойти на потерю влияния в Европе. В свою очередь, Гитлер был давним поклонником Англии и империи. Он хотел иметь Англию партнером — но, разумеется, на определенных условиях…