Предлагалась и программа переговоров (цитирую Гогенлоэ):
«а) Взаимоотношения политики «агрессивности и окружения».
б) Немецкое жизненное пространство.
в) Широкий экономический компромисс и сотрудничество.
г) Возврат колоний».
В ответ принц поставил такие условия для переговоров: «Признание за Германией положения великой державы, то есть невмешательство других стран в исторический район Германии. Никаких ограничений для развертывания ее естественных возможностей в мировой торговле. Никаких ограничений в ее правовых притязаниях на то, что было потеряно вследствие Версаля. Никаких мер по ущемлению или устранению того, что сегодня означает величие и мощь германского народа. Примирение с изменившимся соотношением сил в Европе и вне ее».
Внимательно взглянем на те предложения, которые были сделаны принцу Гогенлоэ 10–14 июня 1939 года английскими официальными лицами. В сокращенном изложении Гогенлоэ они выглядели точно так же, как предложения сэра Гораса Вильсона, высказанные им в июне и июле при встрече с Вольтатом: здесь и раздел сфер влияния, и уступки в колониальном вопросе, и метод тайных переговоров с руководящими деятелями гитлеровского рейха. Так мы получаем еще одно подтверждение двойной игры Чемберлена на пороге войны.
В июле Гогенлоэ снова в Лондоне. Очередной доклад поступает на этот раз на имя Геринга. В нем принц дословно повторил то, что уже докладывал Хевелю: о готовности определенных лиц в Англии к «генеральному соглашению». После этого принц добавлял:
«Все же (в Англии. — Л. Б.) выражают надежду, что в конце концов Германия и Польша найдут мирное решение, после чего наступит существенная разрядка общего положения и создастся возможность для Германии и Англии в течение осени начать разработку конструктивного плана широкого масштаба, особенно в экономической и торгово-политической области…»
Опять полная «парафраза» идей Вильсона!
Казалось, что сговор вот-вот будет достигнут. И уже не Вольтат, а его хозяин Герман Геринг вступил в игру, изъявив желание… самому полететь в Лондон. Невероятно? Но это был реальный план, который был разработан весьма подробно. Так, английский посол в Берлине сэр Невиль Гендерсон докладывал в Лондон 21 августа 1939 года: «Приняты все приготовления для того, чтобы Геринг под покровом тайны прибыл в среду 23-го. Замысел состоит в том, чтобы он совершил посадку на каком-либо пустынном аэродроме, был встречен и на автомашине отправился в Чекере. В это время прислуга будет отпущена, а телефоны отсоединены. Все идет к тому, что произойдет драматическое событие, и мы ждем лишь подтверждения с немецкой стороны».
Телеграмма снова наводит на сравнение с детективом, но сэр Невиль был далек от этого жанра. В те дни шла напряженная работа «умиротворителей» всех рангов с обеих сторон, дабы свести Англию и Германию в один антисоветский блок. И речь шла не только о Геринге. Несколько дней — с 10 по 15 августа 1939 года— в Берлине предпринимались энергичные усилия заполучить Англию на свою сторону. Так, 11 августа Гитлер принял бывшего комиссара Лиги наций в Данциге, швейцарского дипломата Карла Буркхардта. Буркхардт уже не раз выполнял закулисные миссии, и на этот раз в Лондоне с нетерпением ожидали результатов встречи. К нему после визита сразу поспешили представители Форин офиса. Они составили секретный отчет, состоявший из двух частей: в первой содержались общие высказывания Гитлера о том, что «ему нужно пространство на Востоке» и что он ничего не хочет иметь от Запада, кроме «свободы рук на Востоке». Вторая же часть предназначалась только для Чемберлена и не была сообщена в Париж. Тут были зафиксированы такие слова фюрера: «Я хочу жить в мире с Англией и заключить с ней пакт, чтобы гарантировать неприкосновенность всех английских владений и сотрудничать с ней». Более того: Гитлер высказал пожелание встретиться с глазу на глаз, без переводчика, с одним из видных английских деятелей, говоривших по-немецки.
Лишь после войны выяснилось, что в докладе Буркхардта была еще одна, третья часть. В ней заключалось знаменитое признание Гитлера, адресованное Чемберлену: «Все, что я делаю, направлено против России. Если Запад так глуп и слеп, что не может этого понять, я буду вынужден договориться с русскими. Затем я ударю по Западу и после его поражения объединенными силами обращусь против Советского Союза. Мне нужна Украина»[17].
Иными словами: Гитлер «открытым текстом» сообщал в Лондон всю подноготную своих действий, включая прямой намек на то, что он собирается предложить Советскому Союзу пакт о ненападении.
Конец миссии
…Сидя в удобном кресле, Гельмут Вольтат довольно скупо отвечал на мои вопросы. Нет, об этом он не помнит. Ах, это действительно было так, но всех обстоятельств встречи он уже не сохранил в памяти. Ведь прошло столько времени! В конце войны его послали в Токио с очередной военно-экономической миссией, там он оставался до начала 50-х годов, после чего стал одним из членов дирекции концерна «Хенкель». Мемуары? Нет, это не его дело…
Я не собирался уличать г-на отставного тайного советника. И без него я узнал многое, о чем он умолчал в долгой беседе на дюссельдорфской вилле. Весь комплекс закулисных интриг, в которых Вольтат играл немалую роль, уже вырисовывался и без его помощи.
Но мы должны довести до конца рассказ о его миссии.
21 июля тайный советник Вольтат вернулся в Берлин после окончания доверительных переговоров в Лондоне. Но тут начались непредвиденные события. Их причина была совершенно ясна: в Лондоне, кроме завзятых «мюнхенцев» типа Вильсона и Чемберлена, были трезво мыслящие люди, понимавшие всю опасность сговора с Гитлером. Именно они и предали гласности закулисные переговоры Вольтата.
Как им удалось узнать о них? По одной версии, о переговорах узнало французское посольство и, обозленное односторонними действиями английских «умиротворителей», передало эти сведения в прессу. Эта версия вполне реальна, поскольку уже 22 июля французский посол Корбен сделал представление главе Форин офиса Галифаксу по поводу миссии Вольтата. Была и другая версия — о ней мне говорил Хессе. Он в те дни узнал, что Хадсон хотел поговорить о своих «успехах» с Чемберленом, но, будучи навеселе, спутал номер и позвонил не премьеру, а главному редактору «Дейли экспресс». Тот, являясь противником Чемберлена, воспользовался этими сведениями и не посчитал нужным молчать о них. Вольтат, в свою очередь, полагал, что источником был тот же Хадсон, который слишком громко (и опять-таки в подпитии) распространялся в обществе о своих беседах с Вольтатом, и это услышал какой-то журналист…
Так или иначе, 22 и 23 июля вся лондонская печать шумела о Вольтате. Газеты, хотя и не располагали точными сведениями о содержании переговоров, требовали: «Не допустить второго Мюнхена!» В палате общин и в печати Хадсон, Чемберлен, Галифакс и другие клялись, что слухи неверны, что сообщения вымышлены, что Хадсон ничего не обещал Вольтату. Друзья Чемберлена сваливали всю вину на «коварных немцев», нацистская пресса кричала о «коварном Альбионе». Однако никому из них не удалось доказать свое алиби.
В этих условиях было очень трудно спасти план Вильсона. Я спросил Хессе:
— Знали ли вы, что у Вольтата были специальные полномочия?
— Знал и по мере возможности помогал. Так, во время встреч с сэром Горасом я давал ему понять, насколько сложно положение Вольтата в его «неофициальной миссии». От Дирксеная знал, что переговоры шли успешно и была достигнута договоренность по ряду вопросов, в частности о колониях и кредитах. Но здесь произошли досадные события — зашумела английская пресса, скандал был огромный…
Именно после этого скандала Джордж Стюарт, через которого поддерживался контакт с Вильсоном, позвонил Хессе и сообщил, что сэр Горас хочет его видеть. Как дисциплинированный дипломат Хессе решил посоветоваться с послом. Дирксен заметил:
— У нас, собственно говоря, нет к нему дел…
Тем не менее встреча состоялась. На этот раз не в кабинете сэра Гораса, а в его квартире в Вест-Кенсингтоне. Разговор начался с сообщения сэра Гораса о том, что Чемберлен крайне раздражен неудачей и тем, что все просочилось в печать, чему «виной один из членов кабинета»[18]. В этих условиях Чемберлен не может пойти на продолжение контактов, ибо это будет истолковано как проявление слабости со стороны Англии. Тем не менее сэр Горас сказал, что Вильсона интересует: считает ли Хессе еще возможным достижение договоренности между Германией и Англией?
Хессе осторожно ответил:
— Я не могу сам этого сказать. Но если вы спросите, нужно ли продолжать переговоры, начатые Вольтатом, то я скажу «да».
Хессе категорически утверждает, что после этого Вильсон повторил ему модифицированный вариант своего плана. Он включал шесть пунктов:
— пакт о ненападении сроком на 25 лет;
— заявление о «постепенном» возвращении колоний. Вильсон повторил предложение об англо-германо-французском колониальном кондоминиуме (правда; Хадсон говорил лишь «англо-германский», а Вильсон добавил «французский», понимая опасность действий против Парижа);
— принятие Германии в Оттавское таможенное соглашение Британского содружества;
— соглашение о разграничении сфер влияния в форме заявления, что Англия «готова признать специфическую зону интересов Германии на континенте, поскольку это не будет приводить к ущемлению английских интересов»;
— «открытие лондонского финансового рынка» для Германии, т. е. предоставление английского займа Германии в размере до 1,5 млн марок;
— наконец, Гитлер «должен дать обязательство не предпринимать в Европе акций, которые бы привели к войне, за исключением тех, на которые он получит согласие Англии».
Как говорил мне Хессе, он не поверил своим ушам. Такого развернутого предложения от Лондона еще не поступало. Хессе доложил об этом Дирксену и немедленно попросил Риббентропа вызвать его для личного доклада. Через 48 часов прибыл специальный самолет, который доставил Хессе в резиденцию министра — австрийский замок Фушль.