Вышеперечисленные пункты были повторно названы мне фюрером как основа для соглашений с Англией. Помимо них, не были уточнены никакие другие пункты».
Тем не менее Саймон стал уточнять. Например, какова будет судьба Ирака? Гесс заявил, что «Ирак не может быть оставлен на произвол судьбы», но не мог объяснить Саймону, что означает эта формулировка, сославшись лишь на то, что таковы были слова Гитлера (как раз тогда немецкая разведка организовала антибританское движение в Ираке).
Далее Саймон стал настойчиво задавать вопросы о судьбе Голландии и Норвегии, а также Греции. Он хотел знать, намерен ли Гитлер полностью исключить и эти страны из британской сферы влияния? Затем был поставлен вопрос, болеем всего интересовавший Гитлера: о его тылах на Западе во время похода на Восток, Саймон спросил: «Являются ли все внутренние дела континента германскими?» Гесс ответил: «Мы, как господствующая держава Европы, не должны находиться в постоянном ожидании, что Англия станет вмешиваться в дела других европейских государств. Это главное, что сразу должно быть сказано в пункте о сфере интересов Германии».
Смысл ответа был ясен: Гитлер требовал, чтобы Англия дала ему обязательство не вмешиваться в его «дела» с Советским Союзом! Затем Саймон спросил, означает ли «германское господство» над Европой, что Италия подчиняет свой суверенитет Германии. Гесс Спохватился и исправил в тексте меморандума слово «Германия» на «ось». Получилось: «сфера интересов оси — это Европа» и т. д. На вопрос, что это означает, Гесс ответил, что это дело Германии и Италии, которые сами выяснят свои взаимоотношения.
Заканчивая беседу, Саймон сказал:
— Я, конечно, самым точным образом доложу все, что вы сказали, г-н Гесс. Я очень рад, что имел возможность выслушать вас. Вы хотели говорить с представителем британского правительства. Эта честь выпала на мою долю, и мне это тем более приятно, так как мы встречались раньше.
Однако здесь Гесс заявил:
— Теперь я хотел бы дополнительно передать еще кое-что для кабинета, но я могу сказать это только д-ру Гатри. Могу ли я это сделать?
Саймон ответил:
— Но вы должны говорить очень медленно.
Как принято говорить, на самом интересном месте протокол обрывается.
Что же сказал Гесс Саймону наедине? Поставить этот вопрос нас принуждает еще одно обстоятельство. В протоколе есть неясное место. Когда Киркпатрик настойчиво пытался выяснить, имеются ли в высших германских сферах другие (кроме самого Гесса) сторонники компромисса с Англией, Гесс, видимо, не без раздражения заявил:
— Я хочу сказать, и это я твержу вам уже второй день и говорил то же самое герцогу Гамильтону: я редко даю честное слово, ибо привык рассматривать его как святое дело. А сейчас я даю честное слово; документ, написанный мною, отражает то, о чем фюрер говорил мне в многочисленных беседах…
Второй день? Разве беседа продолжалась два дня? Об этом нет никаких письменных свидетельств. Или Гесс имел в виду прежние встречи с Киркпатриком? Вопросов много, но смысл возможных ответов один: речь шла о столь щекотливых делах, что их предпочли не фиксировать в официальных английских документах.
Однако на английских документах свет клином не сошелся. Если обратиться к запискам гитлеровского адъютанта Отто Гюнше, то там смысл предложений изложен определенно: «В разговорах о полете Гесса в штабе Гитлера под большим секретом передавалось, что Гесс взял с собой в Англию меморандум об условиях мира с Англией, составленный им и одобренный Гитлером. Суть меморандума сводилась к тому, что Англия предоставляла Германии свободу действий против Советской России, а Германия, со своей стороны, соглашалась гарантировать Англии сохранение ее позиций в колониальных владениях и господство в средиземноморском бассейне. В этом меморандуме, кроме того, подчеркивалось, что союз «великой континентальной державы Германии» с «великой морской державой Англией» обеспечит им господство над всем миром».
Да, это куда яснее! Не может быть сомнения, что Гесс довел до сведения англичан свои идеи в самом развернутом виде. Принимавший участие в событиях того времени английский эксперт по вопросам психологической войны Сэфтон Делмерс сообщил уже после окончания Второй мировой войны, что в сентябре 1941 года состоялась беседа Гесса с другим членом английского правительства — лордом Бивербруком; Саймон, как утверждает Делмерс, был неспособен расположить Гесса к полной откровенности, и эту задачу выполнил Бивербрук. Гесс прямо сказал ему, что его цель — побудить Англию заключить мир с Германией, чтобы затем совместно действовать против СССР.
Несколько лет спустя появились и мемуары самого Бивербрука, в которых он обнародовал часть записи своей беседы с Гессом. В ней Бивербрук фигурировал под псевдонимом «д-р Ливингстон», Гесс — снова под инициалом «Джей» (нам знаком этот метод записи по протоколу Саймона)[34].
«Дж. Англия сейчас ведет очень, очень опасную игру с большевизмом.
Д-р Л. Очень опасную игру с большевизмом?
Дж. Очень опасную.
Д-р Л. Однако я не понимаю, почему Германия напала на Россию.
Дж. Потому что мы знали, что Россия нападет на нас.
Д-р Л. Но зачем было бы России нападать на Германию? С какой целью?
Дж. С целью революции. Мировой революции».
Разумеется, затасканный тезис о «превентивной войне» не смог убедить Бивербрука, и тот иронически заметил, что у СССР «едва ли хватило бы сил для достижения такой цели». Как утверждает Бивербрук, Гесс вручил ему «длинный меморандум, в котором предлагал, чтобы Великобритания поддержала Германию против России».
Много лет спустя комендант тюрьмы в Шпандау любознательный полковник Бэрд не раз спрашивал Гесса: сообщил ли он англичанам дату нападения на Советский Союз? Знал ли он ее? Бэрд повторял свой вопрос по различным поводам. Гесс то говорил, что «не знал», то отговаривался тем, что «ничего не помнит». Наконец Бэрд потерял терпение: он изложил «показания» Гесса таким образом: «Гесс мог выдать гитлеровский план нападения на Россию. Он был одним из немногих, кто знал об этом нападении, которое должно было произойти через шесть недель. Гитлер был вне себя от страха, что Гесс может его предать».
Записав этот абзац, Бэрд перечеркнул его и показал рукопись Гессу. Тот спросил:
— Почему вы зачеркнули этот абзац?
— Я думал, что это было так, — ответил Бэрд. — Однако вы это отрицали во время бесед. Поэтому я все перечеркнул.
— Полковник, я хочу, чтобы вы все оставили в таком виде.
— Но вы понимаете, что это значит? Вы тем самым признаете, что знали о «Барбароссе» до отлета в Шотландию?
— Полковник, я прошу вас все оставить так, как вы написали.
— Итак, вы знали о «Барбароссе»?
— Да, я знал.
— Тогда расскажите мне поподробнее.
— Нет, не сейчас…
Но то, что Бэрд не узнал от Гесса, мне довелось услышать от другого человека. Я уже упоминал о моих беседах с бригадефюрером СА Вернером Кёппеном.
Будучи в Мюнхене, я встретился с Кёппеном. Тогда я больше всего интересовался Борманом и наиболее подробно выспрашивал моего собеседника о том, что представлял собой этот зловещий человек. Однако Кёппен рассказал мне и о других своих «знакомых».
— Кстати, — заметил он, — знаете ли вы, что я один из последних, кто видел Рудольфа Гесса перед его отлетом в Англию?
Нет, я этого не знал и с тем большим интересом выслушал рассказ Кёппена.
Когда в Нюрнберге Международный военный трибунал вскрывал все обстоятельства нацистской агрессии, основные усилия подсудимых были направлены на то, чтобы отрицать предумышленный характер заговора против мира, который был составлен гитлеровской Германией. Но уже в дни Нюрнберга часть за частью прояснялась картина планомерной и систематической подготовки нападения на Советский Союз. И не только самого нападения, но и всех возможных последствий!
Одним из тех, кто занимался разработкой подобных «возможных последствий», был рейхслейтер нацистской партии, особый уполномоченный фюрера по вопросам национал-социалистского воспитания Альфред Розенберг. Д-р Вернер Кёппен рассказывал, как Розенберг готовился к расправе с Советским Союзом:
— Еще задолго до войны с Советским Союзом Розенберг приступил к разработке планов «переустройства» Советского государства после военной победы. Для этого был создан так называемый «Исследовательский институт континентально-европейской политики». Конечно, это был не научный институт в обычном смысле слова, а практический штаб планирования. Он разместился в здании, где раньше находилось югославское посольство, в Берлине.
Кёппен продолжал:
— Розенберг видел в этой задаче средоточие своих давнишних замыслов, сводившихся к восстановлению порядка, существовавшего в России до 1917 года…
Об этом говорят и документы. 2 апреля 1941 года в дневнике Розенберга появилась запись: «Розенберг, пробил ваш час!» — такими словами фюрер закончил беседу со мной, длившуюся два часа… Я развивал перед ним мои представления о расовом и историческом положении в Прибалтике, на Украине, мои представления о борьбе против Москвы, о необходимой экономической связи этой борьбы с Кавказом… Фюрер выслушал с удовлетворением». Запись 11 апреля: «Практически фюрер доверил мне судьбу пространства, которое, по его собственным словам, со своими 180 миллионами населения представляет «целый континент». Не менее 180 миллионов человек будут непосредственно затронуты нашими действиями». 1 июня 1941 года: «Я приступаю к решению задачи всемирно-исторического масштаба: создать противовес Москве и России…»
РАЗДЕЛ ПЯТЫЙ: СНОВА ТАЙНАЯ ДИПЛОМАТИЯ ПРИНЦА ГОГЕНЛОЭ
Дверь приоткрылась, и пожилая женщина, отставив в сторону швабру и ведро, переспросила меня:
— Почему в квартире № 6 не открывают? Их сиятельство, наверное, ушли на службу. Они бывают дома с утра и поздно вечером. Да, да, они в городе…