Насколько можно судить по имеющимся свидетельствам, а также по описанию фондов, документы принадлежали к так называемому личному делу д-ра Шюддекопфа. При обыске на его квартире были изъяты различные материалы, касавшиеся разведывательной деятельности СС в странах Западной Европы (это подтвердил сам О.-Э. Шюддекопф в письме к автору книги). На основании этих документов можно составить представление как о круге вопросов, затронутых во время секретных встреч, так и о их характере. Учитывая, что материал в документах излагался не систематически, а по отдельным беседам, мне представляется целесообразным сгруппировать наиболее существенные фрагменты по основным вопросам, затронутым обеими сторонами.
Первое, что содержится в отчетах эмиссаров СС на имя высшего руководства рейха, — это характеристика самого Даллеса и описание «организационной стороны» переговоров. Они рисуют выразительную картину того, что происходило в Берне и Женеве в начале 1943 года. Так, в отчете, носившем заголовок «Беседа Паульса и м-ра Балла», говорилось о следующем:
«В середине февраля г-н Паульс прибыл в Женеву, где его сразу посетил м-р Робертс[37]. М-р Робертс хотел немедленно устроить встречу (Паульса. — Л. Б.) со своим начальником, специальным уполномоченным Рузвельта по европейским вопросам м-ром Баллом. Однако г-н Паульс предпочел сначала получить информацию у своих знакомых об обстановке. В числе других он беседовал с нынешним испанским послом при Ватикане г-ном Барсенасом. Встретив его, г-н Паульс как бы случайно навел разговор на Балла, и Барсенас сказал, что это — исключительно влиятельный человек, которого усиленно обхаживают наши союзники. Венгры, болгары, румыны (Гафенку)[38] постоянно ищут с ним контактов и не без успеха.
Барсенас приехал в Швейцарию, между прочим, и для того, чтобы познакомиться с г-ном Баллом. Эти данные Барсенаса были подтверждены другими материалами, собранными г-ном Паульсом. Посланник Кордт, г-н Кёхер и г-н фон Бибра[39], как и испанский посол в Берне и швейцарский министр иностранных дел Пиле-Гола, также охарактеризовали м-ра Балла как необычайно интересного человека.
После этого г-н Паульс решил принять приглашение м-ра Балла. Сразу замечу, что после беседы с м-ром Баллом г-н Паульс был приглашен к американскому посланнику м-ру Гаррисону, который сообщил ему, что ни в коей мере не рассматривает м-ра Балла как своего конкурента; он находится с м-ром Баллом, имеющим особые полномочия, в наилучших отношениях и получил от Вашингтона указание оказывать ему всяческую поддержку.
Из вышесказанного, а также из других данных следует, что м-р Балл является наиболее влиятельным представителем Белого дома в Европе и, по мнению швейцарцев, пользуется, например, прямой телеграфной связью с американским президентом, минуя государственный департамент. Будучи знатоком Европы и прямым представителем правительства Соединенных Штатов, он имеет задание заниматься европейскими, особенно восточноевропейскими, проблемами. Он хорошо владеет европейскими языками. Это плотный, рослый мужчина спортивного типа, лет 45-ти.
В качестве специального референта по европейским экономическим вопросам ему помогает известный нам более пожилой м-р Роберте. М-р Балл развернул довольно энергичную деятельность и постоянно принимает полуофициальных эмиссаров различных европейских государств и организаций. Его можно с уверенностью назвать своего рода специальным послом Рузвельта в Европе».
Таким образом, беседуя с «Баллом» и «Робертсом», эмиссары СС видели в них не случайных людей, а авторитетных представителей Соединенных Штатов, с которыми можно было обсуждать весьма серьезные вопросы. Центральный из них — о «послевоенном устройстве» Европы, который, как можно было понимать, для Гиммлера и его сообщников был вопросом о том, удастся ли в той или иной форме сохранить нацистский режим. Однако предварительно обе стороны дали свои оценки причин и хода войны. Это, по всей видимости, позволило и немецкой, и американской стороне обнаружить удивительное сходство взглядов. В первую очередь это касалось точки зрения Даллеса и его помощника на причины войны, явно перекликавшейся с пресловутой «мюнхенской политикой».
Так, «Робертс» заявил: «С немецкой стороны было колоссальной ошибкой довести дело до войны». По его мнению, не следовало захватывать Прагу, что привело к обострению обстановки. В ходе мирного развития Юго-Восточная Европа быстро очутилась бы фактически в руках Германии; ни Англия, ни Америка не имели ни намерения, ни сил военным путем противостоять подобному развитию событий. А если бы затем Германия в один прекрасный день овладела этими областями и освоила их, ей было бы очень легко вести войну на один фронт против России. Общественное мнение Англии и Америки никогда бы не допустило, чтобы вступление этих стран в войну помешало тотальной победе Германии над Россией. Оно было бы вынуждено волей-неволей признать превосходство Германии после ее победы над Россией. М-р Робертс заметил, что если дело не обернулось подобным образом, то об этом Германия должна сожалеть больше, чем Соединенные Штаты. Он никак не может понять, почему нацисты с таким усердием ломились в открытую дверь».
Таким образом, американские участники переговоров прямо выражали сожаление, что Германия не начала «войну на один фронт против России». Они задним числом как бы подтверждали, что со стороны США и Англии такая война не встретила бы возражений. Разумеется, подобный «исторический экскурс» имел в их устах весьма определенный смысл — он прямо вел к возможности поворота в войне, причем поворота антисоветского. А ведь именно на это возлагались все надежды в тех группах германского монополистического капитала и нацистского (особенно эсэсовского) руководства, которые надеялись достичь сговора с антикоммунистическими кругами США и Англии!
Идея, что «Германия все могла бы получить мирным путем» (кстати — прямое повторение знаменитой фразы из письма Чемберлена, направленного Гитлеру перед Мюнхеном), была развита американской стороной весьма подробно. В документе, обобщающем все беседы, говорится: «По мнению американцев, немецкая внешняя политика должна была привести к войне из-за своей нестабильности и отсутствия чувства меры, что, в свою очередь, вызвало острейшую реакцию в англосаксонских странах. Допустив психологические ошибки, немецкое правительство вынудило англосаксов забить тревогу и сделать возможным введение всеобщей воинской повинности в Англии, вооружение США и их отказ от изоляционизма. Подобное поведение Германии было им тем более непонятно еще и потому, что она могла бы добиться своих целей мирным путем, не встречая серьезного англосаксонского сопротивления (учитывая слабость Франции). Ломясь в открытые двери, немцы вызвали тревогу в мире и подорвали собственные шансы. Германия сама предоставила пропагандистский материал германофобским кругам. По мнению англосаксов, война возникла не столько из-за наличия действительных оснований для конфликтов, сколько из-за психологических ошибок и непонимания Германией настроений других народов. Англосаксонские народы нельзя было бы заставить взять в руки оружие, если бы немецкая политика на Востоке была по форме более ловкой и энергичной. Последним сигналом тревоги для англосаксов было нарушение мюнхенского соглашения и оккупация Праги. Оба эти факта подорвали любую вполне понятную надежду на ограничение немецкой агрессивной политики. Германия проводила свою внешнюю политику национал-социалистскими внутриполитическими методами. Внешнеполитические заявления делались не столько для заграницы, сколько для внутреннего употребления. Однако в Германии должны были бы знать, что такие методы никогда не найдут понимания у англосаксонских народов. Ведь и они являются народами господ».
Можно предположить, что эти высказывания, выдержанные в духе расистских нацистских формулировок, были с большим удовлетворением восприняты немецкой стороной. Но не только это: в ходе бесед американские представители прямо выражали свое восхищение Гитлером и нацизмом и фактически солидаризировались с расистскими воззрениями нацизма. Например, «Робертс» рекомендовал своим собеседникам перенять англосаксонские методы расовой дискриминации, которые «приводят к практическому успеху, не вызывая шума».
Каковы же были исходные позиции Даллеса в его представлениях о «послевоенном характере» мира в Европе?
«По его же мнению, в Европе необходимо построить такой мир, в сохранении которого были бы действительно заинтересованы все участники. Нельзя снова создать деление на победителей и побежденных, т. е. на довольных и недовольных, никогда впредь не должно быть допущено, чтобы такие нации, как германская, шли на отчаянные эксперименты и героизм, из-за несправедливости и нужды. Германское государство должно сохраниться как фактор порядка и восстановления, о его разделе или отделении Австрии не может быть и речи. Однако прусское засилье должно быть сокращено до разумных размеров, и отдельным областям (гау) в рамках Великой Германии предоставлена большая самостоятельность и равномерное влияние. Чешскому вопросу м-р Балл, по-видимому, придавал небольшое значение; с другой стороны, он считал себя обязанным выступить за создание санитарного кордона против большевизма и панславизма путем расширения Польши в, сторону Востока, сохранения Румынии и сильной Венгрии. Он не разменивался на мелочи, а стоял на той точке зрения, что лучшей гарантией длительного мира и взаимопонимания народов после войны явится распределение промышленного производства при наличии обеспеченных рынков сбыта. Он особенно подчеркнул, что Америка придает важнейшее значение африканскому рынку. Претензии Германии на промышленную гегемонию в Европе м-р Балл, по-видимому, полностью признавал. О России он говорил без особой симпатии и заметил, что эта страна обладает большим внутренним рынком.