ляла гитлеровскому командованию много хлопот, оно продолжало концентрировать основное внимание на Восточном фронте. Так, 9 и 11 июля протокол оперативного совещания у Гитлера фиксировал: «Тема совещания: стабилизация положения в центральной части Восточного фронта, где сложилась крайне серьезная обстановка». На другом совещании Гитлер, долго и подробно анализируя ситуацию группы «Запад», все-таки резюмировал:
— Если говорить о том, что меня больше всего беспокоит, то это проблема стабилизации Восточного фронта…
Да, о взаимодействии двух фронтов думали и в Москве. 8 июля 1944 года Г.К. Жуков по вызову Верховного Главнокомандующего прибыл в Москву. На завтраке у И.В. Сталина шла речь о задачах завершающего этапа войны. «Обсуждая возможности Германии продолжать вооруженную борьбу, — вспоминал Г.К. Жуков, — все мы сошлись на том, что она уже истощена и в людских и в материальных ресурсах, тогда как Советский Союз в связи с освобождением Украины, Белоруссии, Литвы и других районов получит значительное пополнение за счет партизанских частей, за счет людей, оставшихся на оккупированной территории. А открытие второго фронта заставит наконец Германию несколько усилить свои силы на Западе.
Возникал вопрос: на что могло надеяться гитлеровское руководство в данной ситуации?
На этот вопрос Верховный отвечал так:
— На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету…
— Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, — добавил В.M. Молотов.
— Это верно, — сказал И.В. Сталин, — но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, которые потеряли всякое доверие своего народа, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства».
Справедливые опасения?
Смысл заговора
Как-то в Бонне я смотрел любопытную телевизионную передачу. Ее авторы задались вопросом: если бы в 1944 году в Третьем рейхе существовало телевидение, то как бы выглядели его передачи 20 июля? Этот прием позволил сценаристам зримо представить все перипетии этого бурного дня, начавшегося взрывом бомбы в восточно-прусской ставке Гитлера, подложенной отважным Клаусом фон Штауффенбергом, и кончившимся разгромом заговора и расстрелом его руководителей во дворе здания генштаба на берлинской улице Бендлерштрассе. Кстати, одним из действующих лиц этого телеспектакля был майор Отто-Эрнст Ремер, батальон которого сыграл решающую роль в срыве путча в Берлине и спас жизнь Геббельсу. Тот самый Ремер, который 41 год спустя стал одним из лидеров западногерманского неонацизма.
События 20 июля действительно драматичны. Но за их драматизмом, за отважными действиями Штауффенберга и группы его молодых друзей стоит не менее серьезная политическая драма, которую составляла подготовка и попытка путча. Его историки обычно начинают с конца 30-х годов, когда у небольшой группы консервативных военных и не менее консервативных политиков появились первые сомнения в успехе нацистских замыслов. До этого они помогали укреплению фашистской диктатуры, росту военной мощи рейха, разработке планов агрессии. Но вот стали зарождаться сомнения: а зачем Гитлеру ссора с Англией и Францией? Не лучше ли напасть на СССР в союзе с ними? Эти вопросы обсуждались в аристократических гостиных, в весьма узком кругу, но дискуссии результатов не имели. Держа, как говорится, «кукиш в кармане», господа генералы и послы продолжали служить Гитлеру или, удалясь в отставку, заниматься в своих поместьях составлением бесчисленных политических прожектов.
Но положение резко изменилось, когда вермахт стал получать сокрушительные удары от Красной Армии. Поражения под Москвой и Сталинградом стали сигналом для «прожектеров», которые начали искать пути к замене Гитлера каким-либо более приемлемым для них (и для Запада) режимом. Затем к ядру формировавшейся в 30-х годах политической фронды присоединились молодые офицеры-фронтовики, которые, побывав на советско-германском фронте, поняли неизбежность краха авантюрных замыслов Гитлера и его генштаба.
Заговор созревал очень долго, медленно. Сначала его участники вообще не хотели предпринимать насильственных действий и, упаси бог, трогать фюрера. Затем у тех же молодых офицеров родились планы террористических актов (например, планировался взрыв самолета, в котором летел Гитлер). Однако главные деятели — генерал Бек и его друзья-фельдмаршалы, «теоретик» заговора Гёрделер — всячески оттягивали решительные действия. Лишь энергия графа Штауффенберга сломала это пассивное сопротивление и дала возможность произвести взрыв в «Волчьем логове».
Сейчас известно, насколько разнородным был этот заговор, созревший в верхах рейха. Лишь немногие из его участников действительно руководствовались национальными интересами немецкого народа. Группа, которую возглавлял полковник граф Клаус фон Штауффенберг, поняла необходимость связи с подпольным Сопротивлением и с Советским Союзом. Однако главные участники заговора задумали его в других целях: они хотели сохранить «великую Германию» и — самое главное! — предотвратить военный триумф Советского Союза. С этими намерениями они и стремились заручиться поддержкой антикоммунистических кругов в США и Англии. В послании Гёрделера гитлеровскому генералитету прямо говорилось: «Войну нельзя выиграть ранее применявшимися средствами и прежними методами… Однако положение можно спасти». Гёрделер разъяснял: необходимо договориться с США и Англией, «что разрешит сосредоточить все военные усилия немецкого народа на Востоке… Вермахт должен оставаться способным удержать Восточный фронт на старой восточной границе Польши».
Если группа офицеров из окружения Штауффенберга и так называемый «кружок Крейсау» (в него входил граф Мольтке) считали уход со всех захваченных территорий необходимым, а оккупацию Германии державами антигитлеровской коалиции неизбежной, то Гёрделер и его единомышленники требовали, чтобы и впредь «Германии принадлежало руководство европейским блоком», а сама Германия была сохранена в границах 1914 года. Гёрделер писал в 1943 году: «Как и Германия, обе англосаксонские державы заинтересованы в том, чтобы большевизм не продвинулся на Запад». Он разработал 11 требований, адресованных западным державам. Они предусматривали согласие на уход с оккупированных территорий «на севере, западе и юге Европы», но «продолжение обороны на Востоке».
С глубокой враждебностью группа Гёрделера, мечтавшая о возрождении монархии, относилась к левым силам и особенно к находившимся в советском плену солдатам и офицерам из патриотического движения Национального комитета «Свободная Германия». Зато заговорщики не гнушались контактов с СС и через своего эмиссара фон Попица прямо информировали Гиммлера о своих замыслах. Они стремились заручиться молчаливым согласием обер-палача.
Когда после неудачи покушения следователи СС стали разбирать обширную документацию, которую оппозиционеры хранили весьма небрежно, то в меморандуме под названием «Цель» были обнаружены такие установки:
— «укрепление немецкого влияния… сохранение единого национального государства для всех живущих вместе немцев»;
— «центральное положение Германии в кругу других национальных государств вынуждает Германскую империю содержать достаточно мощные вооруженные силы. Их сохранение должно быть достигнуто внешнеполитическими средствами. Следует обсудить, может ли немецкий вермахт стать ядром европейских вооруженных сил. Наличие сильного вермахта является обязательной предпосылкой будущего мира…»;
— «центральное положение, численность и высокая производительность обеспечивают немецкому народу руководство европейским блоком»;
— «Германия должна обладать компактной колониальной территорией в Африке»;
— «…следует достичь приемлемого взаимопонимания с английской империей и Соединенными Штатами Северной Америки»;
— «все оккупированные территории немедленно передаются под власть военных генерал-губернаторов, которым будут приданы опытные, твердые характером гражданские чиновники и уполномоченные министра иностранных дел».
Чем в принципе эта программа отличалась от обычных установок германской империалистической политики? Да ничем! Даже на уход с оккупированных вермахтом территорий не могли решиться те, кто называл себя «оппозиционерами». А когда речь зашла о европейских границах после войны, то они потребовали:
— «сохранить Германию в границах 1914 года, признав на юге решения Мюнхенской конференции 1938 года (то есть ликвидацию независимости Чехословакии. — Л. Б.) и отдав Германии Южный Тироль»;
— Эльзас-Лотарингию превратить в «автономную страну» или разделить ее между Германией и Францией;
— у Польши отнять Познань, компенсировав ее… «государственным союзом с Литвой»;
— восстановить антисоветский «санитарный кордон» 20—30-х годов.
А чтобы США и Англия смогли почувствовать себя хозяевами в Восточной Азии, Германия должна взять на себя функцию «охраны Европы от России»!
Здесь уж могли ликовать не только гитлеровские пропагандисты и политики, но с ними и их единомышленники в США и Англии! При этом трудно сказать — являлась ли эта программа самостоятельным творчеством заговорщиков или она была навеяна их беседами с американскими и английскими эмиссарами? Скорее второе, ибо Канарис своей собственной персоной на допросе в гестапо показывал:
— Мы при случае обсуждали возможности мира. В первую очередь — заключение мира с западными державами и совместная борьба с большевиками. Фельдмаршал Клюге спросил меня, какой компромисс может быть достигнут с англичанами. Я мог ему сообщить лишь то, что через месяц Валленберг изложил как английскую позицию: на востоке границы 1914 года; Польша и Литва должны образовать государственную унию и, ввиду их антибольшевистских настроений, примкнуть к Германии; Австрия и Судетская область остаются немецкими, Южный Тироль вплоть до линии Боцен — Меран снова будет немецким, район Эйпен — Мальмеди остается немецким, об Эльзасе-Лотарингии Германия будет вести непосредственные переговоры. Германский суверенитет неприкосновенен, никаких репараций, вместо них совместное восстановление Европы, экономическое объединение европейских государств без России…