2. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша…»
Этот ответ был в тот же день немедленно передан по телефону Бенешу — в тот самый решающий момент, когда правительство Чехословакии на своем заседании обсуждало ответ на англо-французский ультиматум от 19 сентября и первоначально склонялось к отрицательному решению. 21 сентября С.С. Александровский посетил Бенеша и устно вновь подтвердил позицию Советского правительства, о которой он говорил накануне. Президент выразил свою благодарность и заявил, что поставит вопрос в Лиге наций[6]. В тот же день, выступая на пленарном заседании Ассамблеи Лиги наций, М.М. Литвинов официально и торжественно подтвердил верность Советского Союза своим обязательствам по отношению к. Чехословакии, предложив немедленную встречу военных ведомств СССР, Франции и Чехословакии, а также немедленное проведение совещания европейских великих держав и других заинтересованных государств для выработки коллективного демарша.
Но предательство уже совершилось. В 5 утра 21 сентября в Пражском Граде снова собрался кабинет, а днем Крофта вручил послам Франции и Англии новый ответ: Чехословакия капитулирует.
Получив желаемый ответ из Праги, Чемберлен 22 сентября поспешил на очередную встречу с Гитлером. На этот раз она состоялась в Бад-Годесберге. Разумеется, присутствовал неизменный сэр Горас Вильсон. Он же рассказал нашему знакомому Фрицу Хессе о том, что произошло:
— Гитлер обращался с Чемберленом как с камердинером…
Действительно, Чемберлену пришлось пережить в Бад-Годесберге еще одно унижение. Он рассчитывал, что, дав от имени Англии, Франции и Чехословакии согласие на передачу Судетской области Германии, удовлетворит вес претензии Гитлера. Но это была очередная иллюзия «умиротворителей». Они никак не могли — или не хотели — понять, что любая уступка толкает Гитлера на дальнейшие агрессивные шаги. Как мы уже знаем, Гитлер был прекрасно проинформирован о всех перипетиях дискуссий в Лондоне.
Изо дня в день Гитлеру на стол клали перехваты телефонных переговоров между Лондоном и Прагой, из которых он мог видеть: Чемберлен не заступится за Чехословакию. Вот лишь некоторые выдержки из сообщений Масарика Бенешу, переданных по телефону:
16 сентября. Лорд (Лондондерри. — Л. Б.) показал мне письмо, которое он получил от толстого фельдмаршала (Геринга. — Л. Б.). Тот писал: «Отдайте территории и разорвите союз с Россией. Тогда все будет спокойно».
19 сентября. Эти типы (Даладье и Чемберлен. — Л. Б.) еще заседают и никому ничего не говорят. И речь идет об уступке территорий. Знайте об этом!
20 сентября (перед вторым полетом Чемберлена в Германию). Старик снова пакует чемоданы и совсем озверел… Скоро все свершится.
Что именно? Оказывается, Масарик передал Бенешу английский совет: вести себя тихо, на все соглашаться. А кроме того, из телефонных перехватов стало ясно, что Чемберлен решил согласиться на требования Германии и собирается в Годесберге лишь «изобразить» упорство. О последнем Гитлер несколько лет спустя с издевкой рассказывал в кругу своей свиты:
— 22 сентября Чемберлен во время переговоров ломал комедию и даже грозил отъездом, но все же согласился уступить Германии…
Так трагедия стала превращаться в трагикомедию. Чемберлен был в полном смятении. Гитлер сказал ему, что отделение Судет его уже не интересует. Должны быть удовлетворены претензии Венгрии и Польши. Новую границу необходимо установить немедленно. 1 октября германские войска должны войти в Чехословакию. Тут же Чемберлену была передана карта с новыми границами. 24 сентября Чемберлен уехал из Бад-Годесберга, оказавшись в сложной ситуации: он готов был уступить, но форма и тон германских требований были неприемлемы для общественного мнения Англии и Франции.
Чемберлен искал выхода. Задачу «спасать положение» поручили тому же Вильсону, который немедленно вылетел в Берлин.
…Фриц Хессе рассказывал об этом визите Вильсона в весьма красочных выражениях. Сэр Горас прилетел в Берлин накануне речи, которую должен был произнести Гитлер в «Спорт-паласте». От содержания и тона речи фюрера зависело, естественно, и поведение Вильсона[7]. В случае «примирительного тона» Гитлера, Вильсон не будет агрессивен. Если Гитлер произнесет «воинственную речь», Вильсон должен был вынуть из портфеля документ, предупреждающий его о том, что Англия поддержит Чехословакию и готова мобилизовать армию.
Однако Гитлер разрушил планы сэра Гораса. Он начал беседу в самом резком тоне и набросился на Вильсона с такими резкими упреками по поводу мнимого «английского поощрения» позиции Бенеша, что Вильсон побоялся вручить ему свое «серьезное предупреждение». После этого фюрер уехал в «Спорт-паласт», оставив высокого гостя в полной растерянности. На следующий же день, когда Вильсон стал читать раздраженному Гитлеру привезенный документ, тот не обратил на него никакого внимания. Расстались они после того, как напуганный Вильсон пообещал «образумить чехов».
В Лондоне собрался консилиум: Хессе, профессор Конуэлл-Эванс (представитель английской разведки), немецкий дипломат Кордт. Настроение было мрачное, ибо речь Гитлера дышала решимостью начать войну, Хессе вдруг сказал:
— Почему? Ведь мы недалеки от мирного решения.
Собравшиеся удивились. Хессе объяснил свой оптимизм: он только что получил экстренное сообщение из Берлина. Гитлер готов согласиться на поэтапное очищение Судет.
Конуэлл-Эванс воскликнул:
— Это колумбово яйцо! Надо немедленно сообщить об этом сэру Горасу!
В 2 часа ночи в квартире Хессе раздался телефонный звонок. Профессор Конуэлл-Эванс просил Хессе в 8 часов 30 минут прийти на условленное место («на угол») для обсуждения срочных вопросов. Когда Хессе прибежал «на угол», подъехало такси, в котором сидели Конуэлл-Эванс и сам сэр Горас. Серьезный разговор превратился в пикировку. Вильсон стал упрекать Хессе в том, что «все рушится» и он напрасно советовал Чемберлену встречаться с Гитлером. Тот не остался в долгу:
— Нет, виноваты англичане. Надо было не угрожать мобилизацией, а соглашаться на поэтапное очищение.
— А вдруг Гитлер начнет свой марш?
Хессе заверил, что если передаст в Берлин о согласии Чемберлена, то все будет в порядке. Однако, продолжал он, нужен еще один посредник.
Удивленный Вильсон спросил:
— Кто же?
Хессе ответил:
— Муссолини!
Вильсон сразу же согласился: он вызвал итальянского посла Гранди и инспирировал «посредничество» Муссолини. Так, если верить Хессе, родилась идея мюнхенского совещания. Я должен оговориться: существуют и другие версии, и вполне возможно, что немецкий дипломат-разведчик приписал себе незаслуженные лавры. Например, Геринг не раз хвастался тем, что не кто иной, как он, дал «спасительную идею» — предложил Муссолини стать «посредником». Итальянские источники, разумеется, приписывают инициативу дуче. Однако последние исследования говорят о том, что идея эта все-таки принадлежала англичанам…
Дальнейшая предыстория созыва мюнхенского совещания не лишена налета опереточного фарса. Утром 27 сентября в приемной Риббентропа раздался телефонный звонок. Итальянский посол Аттолико сообщил, что у него есть срочное послание, которое следует немедленно вручить министру. Адъютант сразу направился в имперскую канцелярию, где был Риббентроп. Войдя в зимний сад, он увидел его вместе с Гитлером и доложил о звонке посла. Гитлер, помолчав, сказал:
— Хорошо, пусть приходит в половине двенадцатого. В 11 у меня французский посол, потом он…
Адъютант не знал, что незадолго до этого на стол Гитлеру уже положили перехват телефонного разговора Муссолини с Аттолико, в котором дуче сказал об английской просьбе о «посредничестве». Таким образом, особой сенсации визит Аттолико для немецкого руководства не предвещал. Так и оказалось, однако Гитлер разыграл небольшой спектакль. Изображая «государственную мудрость», он не сразу дал ответ. Вслед за этим Аттолико получил принципиальное согласие, а через некоторое время прибыл английский посол Гендерсон с официальным предложением Чемберлена о «встрече четырех».
Трагикомедия продолжалась. Появившемуся снова Аттолико Гитлер продиктовал условия, которые Муссолини якобы «от своего имени» должен был выдвинуть на предстоящей конференции. О том, что они будут приняты Чемберленом, в имперской канцелярии не сомневались. Премьер-министр уже телеграфировал, что Германия может «получить мирным путем все, что хочет».
К середине дня все было решено: встреча состоится завтра в Мюнхене. Были поспешно посланы приглашения в Лондон и Париж. Но не в Прагу!
Мюнхен, 28 сентября 1938 года
Мюнхенское совещание описано не раз. К сожалению, Д-р Фриц Хессе ничего не мог добавить к уже известному: в это время он оставался в Лондоне. Зато другой мой собеседник в том же Мюнхене предъявил такое неопровержимое свидетельство, что я мог смело поверить в его присутствие на совещании. Действительно, на фото были изображены «глазные действующие лица» — граф Чиано, Даладье, сидящие в креслах, за ними — сэр Горас Вильсон, какие-то дипломаты, военные и высокий молодой человек.
— Это я! — сказал мне ныне седовласый, но еще сохранивший признаки отличной выправки человек. Его имя Рейнхардт Шпитци. Во время Мюнхена Шпитци был адъютантом Риббентропа, и, в частности, именно он в имперской канцелярии 27 сентября доложил Риббентропу и Гитлеру о звонке посла Аттолико…
Вместе со всеми он в то время был в восторге от предстоящего совещания.
— Для меня война Германии с Англией и Францией, — говорил Шпитци, — представлялась катастрофой. Вместе с этими странами мы прекрасно могли поделить мир, разумеется, за счет России…
Эти откровенные слова можно, на мой взгляд, поставить в качестве эпиграфа к описанию всего мюнхенского совещания.
Вечером 27 сентября 1938 года специальный поезд фюрера покинул Берлин. К рассвету он прибыл на небольшую станцию, где уже стоял по