Вот мнение английского историка и публициста Кимче: «Легко понять нараставшее недоверие Москвы. Сначала Кремль узнал о встрече в Фазано, на которой руководящие деятели немецкой группы армий, возглавляемой фельдмаршалом Кессельрингом, решили искать сотрудничества с (западными) союзниками, чтобы задержать продвижение Советской Армии в Центральную Европу. Вслед за этим высший начальник СС и полиции в Италии появился в Швейцарии и освободил двух партизан, не являющихся коммунистами. И, наконец, Молотову сообщают, что заместитель фельдмаршала Александера генерал Лемнитцер и начальник разведки английский генерал Эйри отправляются в Швейцарию якобы для того, чтобы сказать Вольфу, что он может приехать в Казерту для сдачи. Почему, собственно говоря, это не мог сказать Вольфу с равным успехом Даллес? Конечно, шла еще какая-то игра, и о ней узнал Кремль. А спустя некоторое время Гиммлер вел аналогичные переговоры с Бернадот-том и другими шведскими посредниками… Было ли все это только случаем?»
Разумеется, ответ на этот вопрос мог быть для Советского Союза только отрицательным. Тем более что из Швейцарии поступали тревожные сообщения, сигнализировавшие о темной и нечестной игре, задуманной американцами. Поэтому нечего удивляться, как это делают некоторые западные авторы, что тон и содержание советских протестов были резкими.
Но вот другой вопрос: почему США и Англия, несмотря на эти протесты, весь март и начало апреля 1945 года так упорно держались за авантюру Даллеса? Причин было несколько. Конечно, фельдмаршал Александер с чисто военной и достаточно ограниченной своим театром военных действий точки зрения с удовольствием принял бы капитуляцию группы «Ц» и итало-фашистских войск. Бои 1944 года не принесли фельдмаршалу больших (и легких) лавров. Но, судя по всему, не эти соображения решали дело — Александер лишь выполнял указания объединенного верховного главнокомандования и обоих правительств. Соображения последних Б. Смит и Е. Агаросси излагают так:
«Постепенно складывалось мнение, что широкая немецкая капитуляция в Италии будет иметь далеко идущие последствия. Так как немецкое сопротивление на Западе уже было подавлено, то потеря 20–25 дивизий на Юге могла бы привести к полному развалу немецкого фронта перед англо-американскими войсками. В любом случае такая капитуляция дала бы западным державам возможность быстро продвинуться на север и восток… В то время как Советы продолжали бы наталкиваться на неизменно прочное сопротивление немцев на Восточном фронте, западные державы смогли бы прорваться через уязвимые районы Северо-Адриатического побережья и войти в Центральную Европу. Тем самым война завершилась бы динамичным англо-американским наступлением, которое дало бы Западу в руки многие территории, судьба которых еще не была определена. Оно дало бы в руки Западу значительную часть тех зон Германии и Австрии, которые подлежали советской оккупации».
Переведем это на язык «большой политики». Если стоять на позиции Ялтинских соглашений, если придерживаться совместной линии и совместных планов разгрома фашизма, если стремиться к соблюдению уже принятых решений в послевоенной Европе, то, конечно, не было резона цепляться за план Даллеса — Вольфа. Но если ставить перед собой иные задачи, а именно — ревизовать Ялтинские решения, не уважать собственных союзников, да еще вдобавок раздавить поднимающиеся демократические режимы, тогда, разумеется, «капитуляция» в Северной Италии приобретала колоссальное значение. Те политические крути в Лондоне и Вашингтоне, которые со скрежетом зубовным воспринимали рост авторитета и мощи Советского Союза и его армии, не желали согласиться с восторжествовавшим в Ялте курсом на военное и политическое сотрудничество стран антигитлеровской коалиции, связывали с планами УСС многое. Тем более что после встреч в Цюрихе и Асконе Даллес и Доновен создали у военных руководителей США и Англии впечатление, будто капитуляция группы армий «Ц» — дело двух-трех дней. Более того, они заверяли, что скоро капитулирует весь Западный фронт во главе Кессельрингом. Ради этого, рассуждали в УСС (и не только в УСС), стоит идти на риск и продолжать игру с Вольфом, жертвуя добрыми отношениями с СССР. Недаром Дин и Гарриман доказывали Рузвельту, что участие СССР в переговорах «затянет их»…
Здесь-то мы и подходим к особенно провокационному аспекту замысла Даллеса. Он сводится к тому, что своими действиями и докладами он вместе с Доновеном (или Доновен вместе с ним) вводил высшее руководство США и Англии в заблуждение. Они рассчитывали на капитуляцию, но для этого-то оснований не было! Это выяснилось очень скоро.
После Асконы
Что же происходило после того, как Вольф покинул Швейцарию? Лемнитцер и Эйри остались там, ожидая результатов его поездки к Кессельрингу. 23 марта неутомимый Парилли Сообщил, что Вольф не смог, как было условлено, 20-го вылететь к Кессельрингу и поедет машиной 21-го. Затем последовало сообщение, что надо ждать еще два-три дня и союзники «не должны захлопывать двери». Оба генерала двери не захлопнули и терпеливо ждали у Вайбеля в его поместье под Люцерном, коротая время за картами. Лишь 30 марта Вольф вернулся в Фазано[89] — однако с мизерными результатами. Кессельринг, хотя и одобрил его действия, но заявил, что на Западном фронте он капитулировать не собирается. Поэтому Вольф решил утешить своих партнеров, по-другому: он, наконец, обратился к Фитингофу, надеясь хотя бы здесь заручиться поддержкой.
Фитингоф занял двойственную позицию. Он одобрил шаги Вольфа, но, в свою очередь, отказался капитулировать. Во-первых, заявил генерал, он не хочет «предавать» войска, сражающиеся в Югославии и севернее Альп; во-вторых, капитуляция казалась ему невозможной при жизни Гитлера. Единственное, на что Фитингоф был готов, сводилось к фактическому невыполнению приказа о «выжженной земле». Сообщая об этом, Вольф подчеркивал свои личные трудности: Гиммлер приказал сделать заложниками членов семьи Вольфа, а Кальтенбруннер неоднократно пытался скомпрометировать деятельность Вольфа в глазах рейхсфюрера СС. Вольф просил еще 10 дней, чтобы «принести капитуляцию на серебряном подносе».
Для «упрощения связи» он просил прислать связного офицера союзной ставки прямо в свой штаб.
Лемнитцер, Эйри и Вайбель стали обсуждать новую реальную ситуацию, которая резко отличалась от радужных для заговорщиков надежд Асконы. В результате возникли два послания Вольфу (чем не переговоры?), которые Парилли должен был заучить наизусть. В первом союзные генералы сообщали, что «понимают трудности» Вольфа, и — как будто бы ничего не произошло! — предлагали, чтобы «акция, наконец, началась», т. е. чтобы Фитингоф прислал парламентеров через линию фронта (или через Швейцарию). Более того: они приглашали Фитингофа и Вольфа снова прибыть в Швейцарию. Второе послание напоминало об обещании предотвратить разрушения и расправы с пленными и заложниками. Оба генерала сочли свою миссию законченной и убыли в Казерту.
Однако на этом переговоры не окончились: 6 апреля в Швейцарию в очередной раз прибыл оберштурмфюрер Циммер, 8-го — барон Парилли. Через них Вольф сообщал союзникам о принимаемых им мерах. В частности, он предупреждал, что будет вынужден реагировать на «наступательные действия и акты саботажа со стороны партизан». Наконец он, ссылаясь на Фитингофа, сообщил условия, на которых тот готов был бы пойти на капитуляцию:
«1. Процедура сдачи оружия должна происходить в торжественной, солдатской форме и носить характер почетного военного ритуала.
2. Офицеры и солдаты должны сохранить личное оружие и пояса с пряжкой, что должно быть вознаграждением за их храбрость и за их волю прекратить военные действия и предотвратить дальнейшее бесполезное кровопролитие.
3. Группа армий «Ц» должна остаться в плену на территории Италии и заняться полезными восстановительными работами».
Наконец, Фитингоф потребовал, чтобы ему был прислан проект акта о капитуляции. Это показалось чрезмерным даже Даллесу и Александеру. Поэтому Фитингофу ответили, что дело может ограничиться лишь посылкой немецких парламентеров в Казерту. Со своей стороны союзники решили направить «для бесперебойной связи» радиста в штаб Вольфа в Фазано. Располагая американскими шифрами, он должен был поддерживать связь прямо со штабом Александера. Вольф согласился, и вскоре радист начал работу (это был чех, хорошо говоривший по-немецки). На календаре стояло 10 апреля 1945 года.
Итак, что же дал месяц даллесовской интриги? Капитуляцией и не пахло. Вольф не смог выполнить своих обещаний, Кессельринг вообще вышел из игры, Фитингоф ставил вызывающие условия. Войска группы армий «Ц» оказывали значительное сопротивление, когда после долгих проволочек 9 апреля фельдмаршал Александер все-таки решился начать наступление (на его отсрочку, бесспорно, повлияли швейцарские переговоры). Войска продвигались очень медленно. Зато отношения внутри антигитлеровской коалиции были значительно омрачены. Продолжался обмен резкими посланиями, в которых припертые к стенке Рузвельт и Черчилль были вынуждены оправдываться. Казалось, пришло время отбросить операцию «Санрайз» в сторону и заняться главным: завершением разгрома фашизма! Все шло к тому, и даже Черчилль стал сомневаться в пользе закулисных интриг.
Но не Даллес и не УСС! Сообщения Парилли — Вольфа были причесаны и изображены как «наивные предложения», в которые, мол, сам Вольф не верит и заботится лишь «о военном статусе» будущих военнопленных. Зато в штаб-квартире УСС в Вашингтоне на первый план выпятили готовность Вольфа и немецкого командования предотвратить разрушения; все условия Фитингофа были утаены, сохранился лишь намек на то, что подняты «вопросы военной чести».
Даже в Казерте рассуждали более реалистично, чем Даллес и Доновен. Вернувшиеся туда несолоно хлебавши Лемнитцер и Эйри стали задумываться: если Фитингоф действительно хочет военной капитуляции, почему он не пошел на предложение послать парламентеров через линию фронта? Они направили Даллесу письмо для Вольфа, считая необходимым вернуться к требованию о безоговорочной капитуляции (Даллес именно этого условия не передал!). Фельдмаршал Александер 12 апреля отправил в Вашингтон и Лондон телеграммы, в которых заявил, что перспективы достижения капитуляции при помощи операции «Санрайз» безнадежны. 14 апреля Черчилль послал в Вашингтон реко