— На Одере прошли крупные бои. Мы подбивали в день по 150, 200, даже по 250 русских танков. Такого кровопускания не выдержит даже Россия. Ведь она в значительной мере зависит от американских и английских поставок, прибывающих морским путем…
Я не удержался и переспросил Вольфа:
— Гитлер действительно так думал? Ведь так утверждают сегодня лишь некоторые западные историки, желающие приписать Западу лавры, которые ему не принадлежат, и принизить роль советских войск?
— Не знаю, верил ли в свои слова Гитлер, — ответил мой собеседник. — Но точно так им было сказано. «Россия не вынесет таких потерь», — повторил он.
Дальше Вольф изложил гитлеровскую концепцию заключительного этапа войны. Вот она:
— Я намеренно создал три основные зоны сопротивления, — сказал Гитлер. — Первая — имперская столица Берлин. Я останусь здесь и буду ее оборонять. Вторая — в Альпах, под командованием Кессельринга. Третья — в Дании и Норвегии, под командованием Буша. Немецкие войска концентрически будут отходить в три зоны. При этом я преднамеренно оставляю между зонами свободные пространства — от Гамбурга до Берлина, от Берлина до Альп. Там столкнутся противоестественные союзники — коммунистические Советы и сверхкапиталистические американцы. Конечно, Сталин не удовольствуется тем, что было условлено в Ялте. Он захочет ринуться вперед и всеми своими войсками перейдет условленную демаркационную линию. Вот тогда-то англо-американцы дадут отпор. Американцы и без того слишком далеко запустили русских в Европу. Они будут вынуждены их отбросить назад. И тогда настанет момент, когда я получу наивысшую плату за мое участие в войне!
Вольф точно помнил, что лицо Гитлера в момент произнесения этих слов приняло торжественное выражение. Я же вспомнил о другом: о тех шаблонах, которые буквально пудами извергаются западными пропагандистами, дабы оправдать политику НАТО. Разве не приняли бы они в свои ряды Адольфа Гитлера с его бредовыми вымыслами о русских, которые вот-вот пересекут демаркационную линию и вторгнутся в Европу, где им дадут отпор доблестные американцы?
Случилось так, что я приехал на беседу с Вольфом из соседнего города Ашаффенбурга, где по случаю десятилетия со дня ратификации исторического Московского договора между ФРГ и СССР два дня дискутировали советские, западногерманские и американские политики, журналисты и историки. Здесь шла речь и о войне, и о послевоенном периоде, причем некоторые ораторы усердно распространялись на тему о «советском экспансионизме», об «угрозе советского вторжения в Западную Европу». В этом же ключе выступал и главный американский участник дискуссии — бывший помощник государственного секретаря США м-р Сонненфелдт, повторявший дежурные прописи администрации президента Рейгана и старавшийся изобразить весь период международной разрядки 70-х годов как «роковую ошибку». Советским ораторам было не особенно трудно вскрыть ложность подобных рассуждений, ибо даже многие представители ФРГ (в их числе — депутат бундестага социал-демократ Эгон Бар, христианско-демократический политик Вальтер Лейслер Кип, бывший статс-секретарь Пауль Франк) энергично защищали политику разрядки, заявляя, что ей нет никакой разумной альтернативы. Тем не менее нам пришлось напомнить аудитории о том, что вымыслы о «красной опасности» имеют за собой долгую и позорную историю, не делающую их более убедительными, а, наоборот, разоблачающую провокационный характер этой «лжи века».
Вот почему я с большим вниманием слушал и записывал рассказ Карла Вольфа, который невольно дал еще одно убедительнейшее свидетельство «анамнеза» антикоммунистической пропаганды. То, о чем в полубреду говорил в своей берлинской клетке нацистский фюрер, — разве это не был сценарий третьей мировой войны? Разве не об этом же в 1943 году рассуждал Аллен Даллес, говоря, что эта война «само собой разумеется, разразится» между США и СССР?
…Я было уже хотел прервать дармштадтскую беседу, однако Вольф продолжал рассказ. Оказывается, на прощание Гитлер сказал ему следующее:
— Вы знаете, насколько тесно я был связан узами дружбы с моим заместителем Рудольфом Гессом. Я всегда следил с большим участием за его жизненным путем. Тем тяжелее мне было пережить удары судьбы, которые он получил. Нет, я не мог его защищать! В интересах Германии я должен был его предать. Ведь что бы сказали итальянцы и японцы по поводу того, что заместитель фюрера полетел к противнику без согласования с союзниками?
Вольф сразу понял: Гитлер говорил о полете Гесса 10 мая 1941 года в Англию с целью сговора с западными державами, по поводу которого официальная версия гласила, что Гесс действовал в порыве умопомрачения и Гитлер об этом ничего не знал. Фюрер прямо сравнил действия Гесса и Вольфа:
— И вы действовали на свой страх и риск. И вы думали, что приносите Германии пользу. Но что меня особо радует — вам сопутствовала удача! Зато если бы вы потерпели крах, я бы от вас отказался, как отказался от Гесса…
Вот, оказывается, и «историческое обрамление» переговоров Вольфа с Даллесом! Таким образом, я получил из авторитетного (в данном случае) источника подтверждение долговременного и глубинного смысла всего комплекса потаенных — и сорвавшихся! — планов международного антикоммунистического сговора, в начале которого стоял Гесс, а в конце — Вольф! Судите сами: в 1941 году Гесс (с молчаливого ведома Гитлера) старался привлечь Англию к антисоветскому «крестовому походу», а в 1945 году, перед самым крахом рейха, Вольф пытался (опять же с молчаливого согласия Гитлера) добиться продолжения антисоветской войны с участием Запада…
В ответ на мою просьбу рассказать, что ему известно о полете Гесса, Вольф ответил:
— Гесс полетел якобы без ведома Гитлера. 10 мая 1941 года он вылетел на «Ме-110» в Шотландию, чтобы встретиться с герцогом Гамильтоном, знакомым ему со времен берлинской Олимпиады 1936 года. С Гамильтоном Гесс хотел — за шесть недель до нападения на Советский Союз! — вести переговоры о возможности перемирия или даже сговора с Англией (возможно, и с Францией) против России. Тогда утверждали, что в замысел Гесса входило обеспечение нейтралитета со стороны Запада, дабы прикрыть тыл и не оказаться вовлеченными в войну на два фронта. Однако в действительности целью было достижение союза с Англией и Америкой против Советского Союза. Это была главная, подлинная цель Гесса!
— Конечно, тогда об этом не говорилось. Гитлер срочно собрал всех гаулейтеров и рейхслейтеров. От СС присутствовали Гиммлер и я. Гитлер объявил Гесса жертвой умопомрачения и пристрастия к оккультным наукам, причем я еще тогда обратил внимание на то, что фюрер избегал личных выпадов против Гесса, больше обвиняя его окружение и «астрологическую критику». Кстати, эти астрологи были немедленно изолированы и брошены в концлагеря, где их услугами пользовались многие чины СС, в том числе Шелленберг. Он сам мне рассказывал, что в одном из гороскопов предсказывалось, что удел Гиммлера — спасти Германию путем соглашения с западными державами. Что же касается отношения к Гессу, то Гиммлер всегда отзывался о нем с какой-то жалостью. Он даже разрешил мне навещать жену Гесса и отвозить ей подарки к рождеству. В последующие годы Гитлер не любил возвращаться к этому вопросу. Тем больше я был удивлен, когда 18 апреля он заговорил о своем заместителе. «Гесс не сделал ничего, что могло бы затруднить проведение моей политической линии. Если он вернется, я верну ему все его посты», — так сказал Гитлер во время нашей последней беседы…
Иными словами: и Вольф усмотрел все параллели, которые видел Гитлер между событиями весны 1941-го и весны 1945 года. Мол, формального согласия Гитлер не дал, но хотел, чтобы переговоры продолжались. Не случайно же через день после отлета Вольфа из Берлина ему было присвоено высшее в СС звание оберстгруппенфюрера. На прощание Гитлер приказал Вольфу отправиться обратно, «передать привет» генералу Фитингофу и не терять бодрости.
— Возвращайтесь в Италию, продолжайте связь с американцами и постарайтесь добиться лучших условий. Не спешите с переговорами. Идти на безоговорочную капитуляцию на основе столь туманных обещаний было бы смешно…
Вернувшись в Италию, Вольф немедленно вызвал к себе Парилли, Веннера и Циммера и изложил содержание берлинских бесед (для передачи Даллесу). 22 апреля Циммер привез это сообщение Вайбелю в Швейцарию. В тот же день Даллес получил указание из Вашингтона прекратить операцию «Санрайз». Конец?
На уровне фарса
Можно себе представить, каково было удивление Вайбеля (он продолжал оставаться главным связным между Вольфом и Даллесом), когда на следующий день барон Парилли сообщил ему, что 23 апреля на швейцарскую границу прибудет Вольф, а с ним подполковник генштаба Виктор фон Швейнитц.
Что же внезапно изменилось? Почему вдруг Фитингоф, столь долго возражавший против капитуляции, послал не только Вольфа, но и своего представителя, да еще с письменными полномочиями для подписания капитуляции? Вайбель склонен искать ответ в энергии Вольфа. Однако он забывает о другом, более существенном обстоятельстве. Уже две недели продолжалось наступление союзников в Северной Италии и вырисовывались «клещи»: 8-я англо-американская армия продвигалась по восточному побережью, в то время как 5-я американская армия шла на Болонью. 19-го в городе вспыхнуло восстание, через два дня закончившееся победой. Вот почему по инициативе посла Рана 22-го в штабе Фитингофа в городке Рекоаро на экстренное совещание собрались все военные руководители, а также сам Ран и гаулейтер Тироля Франц Хофер. Собравшиеся уговаривали Фитингофа действовать пока не поздно и спасать то, что еще можно было спасти. Фитингоф уступил, однако снабдил Швейнитца такими полномочиями, которые весьма ограничивали его действия, повторяя все былые требования — от «почетной капитуляции» вплоть до использования немецких войск «для поддержания порядка». Вдобавок Фитингоф устно проинструктировал Швейнитца — ничего не подписывать, пока «действует немецкое п