равительство»!
Не забудем: Даллес в этот момент не имел права поддаваться ни на какие маневры с немецкой стороны, ибо ему вообще было запрещено — иметь с ней какие-либо дела. Если раньше он мог лишь предполагать, какие тяжелые последствия имели его интриги для отношений внутри союзного лагеря, то теперь он все знал точно. Во-первых, еще 9 апреля Лемнитцер прислал Даллесу в Берн телеграмму, в которой настойчиво предупреждал, чтобы он не давал повода немцам утверждать, что «ведутся переговоры». 11 апреля Лемнитцер и Эйри писали ему же, что немцы преследуют цель вбить клин между союзниками и ведут сложную игру. 13 апреля Лемнитцер разъяснял Даллесу: «Мы считаем вполне возможным, что в любом случае немцы будут стараться внести беспокойство в лагерь союзников». Наконец, 15 апреля Даллес выезжал в Париж для встречи с Доновеном, который посвятил его во все подробности разыгравшегося конфликта. Но тем не менее он потребовал от Даллеса — вопреки указаниям из Вашингтона и Лондона — продолжения его контактов с Вольфом и быстрейшего осуществления капитуляции группы армий «Ц». Доновен изложил и причины: необходимо как можно скорее войти в Северную Италию, пока ее не освободили коммунистические партизанские отряды, и еще быстрее захватить Триест — до того, как он будет освобожден войсками маршала Тито…
Как видим, последовательность удивительная — последовательность политики антикоммунистов, одержимых своими идеями, идущих на обман не только «инакомыслящих», но и друг друга. К примеру, Даллес прекрасно знал, что капитуляция в Северной Италии не будет иметь никаких последствий для Триеста. Ведь Вольф лично проинформировал Даллеса, что Триест исключен из сферы группы армий «Ц» и, следовательно, даже если Фитингоф капитулирует, Триест не будет сдан американцам. Еще меньше реальности было в предположении, что если не произойдет капитуляция, то немцы останутся оборонять район Венеции, а советские войска из Венгрии (!) и Югославии войдут в Триест. Как говорится, у страха глаза велики. Но чего не случается с людьми, когда они одержимы антикоммунистическим фанатизмом!
Из указаний Доновена Даллесу было ясно, что он должен продолжать свои действия. Именно поэтому пришедший к нему приказ об отмене операции «Санрайз» не произвел на него особого впечатления. В прямое нарушение своего служебного долга Даллес принял делегацию, состоявшую из Вайбеля, Хусмана и Парилли, которая изложила ему суть новой миссии Вольфа. Последний к этому времени расположился на швейцарской территории в ймении Вайбеля близ Люцерна. Даллес же, несмотря на приступ подагры, приехал в Люцерн. Присутствовал и помощник Даллеса Геверниц. В результате совещания Даллес решил направить в Казерту телеграмму, в которой предлагал (вопреки директиве!) возобновить переговоры. 25 апреля из Казерты пришел весьма неопределенный ответ, из которого явствовало лишь одно: «парламентеры» Швейнитц и Веннер могут ждать в Люцерне. Познакомившись с этим ответом, Вольф решил вернуться в свой штаб (ведь боевые действия на фронте продолжались полным ходом) и попытаться осуществить «одностороннюю капитуляцию», т. е. без согласия на это союзного командования.
Эту идею со скепсисом встретил даже Вайбель. И действительно, Вольф не смог даже добраться до своего штаба, ибо весь район был уже в руках партизан. 25 апреля случилось то, чего так боялся Вольф и так хотело предотвратить союзное командование: началось всеобщее антифашистское восстание в Северной Италии. И вот всемогущий обергруппенфюрер попал в руки партизан! Ему не могли помочь ни отряды СС, ни собственные усилия, но помощь все-таки пришла. Откуда? От м-ра Даллеса и майора Вайбеля.
Невероятно, но факт. Под командованием Вайбеля был сформирован специальный отряд с участием бывшего американского консула в Лугано Дональда Джонса, Геро фон Геверница и… двух офицеров СС; они пробились к вилле Локателли, в которой был окружен Вольф, и вывезли его (переодетого в штатское) снова на швейцарскую территорию, откуда он направился на швейцарско-немецкую границу. Чем не фарс?
Собственно говоря, кому теперь было капитулировать? 26 апреля была освобождена Верона. Партизаны освободили Геную и целехонький город с портом передали союзникам. Никакого хаоса и беспорядка, который предсказывали Вольф и Даллес в обоснование идеи «координированных действий», и в помине не было. 26 апреля партизаны торжественно, промаршировали по Болонье перед командующим 15-й англо-американской группой армий генералом Марком Кларком. Более того, отпали даже и такие специфически даллесовские поводы для капитуляции: необходимость сохранить гражданские сооружения (они были захвачены в целости) и «предотвращение восстания». Но инерция еще действовала: 26 апреля Даллес получил из Казерты разрешение на приезд немецких парламентеров, в том числе Вольфа, в штаб Александера.
Да, подполковник фон Швейнитц и оберштурмбан-нфюрер Веннер терпеливо сидели в имении Вайбеля и ждали своего часа. Даллес принялся за дело: во-первых, он послал телеграмму о том, что Вольф уже не в Швейцарии (скрыв всю недостойную историю с освобождением захваченного партизанами генерала СС). 28 апреля парламентеры в сопровождении Геверница прибыли в Казерту.
Ну, а наш главный герой? Карл Вольф, спасенный Даллесом, прибыл в Боцен, где снова поспешно собрались все командующие. Всю ночь с 28 на 29 апреля они совещались, слушая сообщения Вольфа о его «чудесном избавлении» и вылете парламентеров в Казерту. Совещались, пока… не были сняты со своих постов. Тот самый Кессельринг, которого Вольф изображал своей главной опорой и который не раз фигурировал в этом качестве в докладах Даллеса и Доновена, объявил Фитингофа и иже с ним изменниками и снял их с занимаемых постов. Следовательно, подписывать капитуляцию — если бы даже пришло подтверждение из Казерты! — оказалось бы некому. Еще раз скажем: чем не фарс?
Вольфу в этой ситуации пришла в голову такая мысль: арестовать нового командующего группой армий «Ц» генерала Шульца и действовать без него. В свою очередь, Кессельринг метал громы и молнии: он приказал арестовать Фитингофа и собирался то же самое сделать с Вольфом. Трагикомичность положения, однако, состояла в том, что в Казерте в торжественной обстановке 29 апреля Швейнитцем уже была подписана капитуляция, и она должна была вступить в силу 2 мая в 12 часов по Гринвичу. Подписи-то стояли, но войска группы армий «Ц» не знали этого. Лишь полный разгром немецких войск предотвратил дальнейшее продолжение боев. Бои кончились, так как с немецкой и фашистско-итальянской стороны их некому было вести. Впрочем, мир гораздо больше был взволнован другим: в ночь на 2 мая капитулировал Берлин. Планы спасения Третьего рейха были перечеркнуты советскими солдатами.
…Сегодня, сидя в малоуютной и запущенной дармштадтской квартире, Карл Вольф считает, что его не поняли и не оценили[90]. Не говоря уже о послевоенных годах, бывший обергруппенфюрер думает, что Аллен Даллес недостаточно использовал имевшиеся шансы и, может быть, Вольфу следовало бы иметь дело с англичанами. Не очень доволен он и своими ватиканскими друзьями, и итальянцами. Все это он хочет изложить на страницах будущих мемуаров.
Но оставим Вольфа с его заботами. Он и впрямь имел причины для расстройства: ведь в конечном счете его военно-политическая операция не увенчалась успехом. Гитлеру и Гиммлеру не удалось вбить клин между участниками коалиции, Рузвельт и Черчилль не стали просить фюрера о помощи в «войне против русских». В равной мере и Даллесу было мало чем похвастаться: восстания итальянских партизан он не предотвратил, капитуляцию немецких войск получил не «без пяти минут двенадцать», а практически в пять минут первого, Рузвельта со Сталиным не поссорил и все послевоенные годы должен был оправдываться по поводу своих швейцарских переговоров.
Тем не менее есть все основания назвать эти переговоры первой операцией будущей «холодной войны». Это определение впервые употребил один германский историк, специализирующийся на исследовании закулисных контактов военного времени, и я с ним согласен. Оно тем более справедливо, если оценивать действия Аллена Даллеса в свете тех событий, которые развернулись сразу после окончания Второй мировой войны. Ведь переговоры с СС были противоестественны в условиях антигитлеровской коалиции, но приобретали смысл, когда Соединенные Штаты предъявили претензии на мировое господство.
Мы еще не знаем всей документации УСС за 1945 год, не знаем о всех секретных операциях будущих руководителей ЦРУ и руководителей британских секретных служб. Но и из того, что уже выяснилось, вырисовывается картина, не оставляющая сомнений в своей политической направленности.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Мы перелистали страницы истории минувшей войны — и делали это без всякого удовольствия. Как на всяких фронтах, на «третьем фронте» (то есть в тайной дипломатии) бывали наступления и оборона, инициативные действия и ответные удары. Одного не было — безгрешных героев. Не говорю уже о том, что сам жанр тайной дипломатии исключает гласность. Имена остаются в тени, покрываясь пылью забвения, и лишь в редких случаях становятся известны. Поражает другое: число им легион. Десятки, пожалуй, даже сотни действующих лиц и организаций подвизались на этом бранном поле, где без пролития крови завязывались ожесточенные схватки. Порой просто оторопь берет, как союзным державам и их народам удалось избежать тех ловушек, которые ставились им на всех углах? Как удалось отбросить (или не принимать во внимание) сотни проектов, предлагавших прекратить войну самым простым способом — путем предательства и обмана, сговора и уступок?
Если говорить о российской стороне, то она поддалась искушению один раз — но как! Впрочем, ничто не говорило против искушений так выразительно и однозначно, как крах пакта 1939 года. Недаром все действия советской тайной дипломатии с 22 июня 1941 года были столь скованны и нерешительны. Ожегшись на пакте, она усвоила, что ни одна слабость не остается безнаказанной.