езд Муссолини. Дуче вместе с министром иностранных дел графом Чиано — оба в черной фашистской форме — пересели в салон-вагон Гитлера. Здесь фельдмаршал Кейтель доложил обоим диктаторам о военном положении; в частности, он обратил их особое внимание на мощь инженерных сооружений на чешско-немецкой границе. Муссолини был весьма озадачен, но Гитлер успокоил его.
— Западные державы не вмешаются!
В этом Гитлер был абсолютно уверен. Кейтель показал Гитлеру и Муссолини цветную карту «языковой границы», проходящей через Чехословакию. Это был единственный документ операции «Грюн», который никак нельзя назвать плодом долгой подготовки: офицеры генштаба просто взяли карту из энциклопедического словаря Брокгауза за 1912 год и скопировали ее. Видимо, в имперской канцелярии были твердо убеждены, что Чемберлен и Даладье согласятся на все, на любую «филькину грамоту»…
Самолет Чемберлена приземлился на мюнхенском аэродроме утром: Гитлер, Муссолини и Даладье уже ждали английского премьера в центре Мюнхена в «здании фюрера». Оно стоит до сих пор вблизи площади Кёнигсплац. Невдалеке, на Бриеннерштрассе, стоял «Коричневый дом» — штаб-квартира нацистской партии, резиденция Гесса и Бормана. 28 сентября 1938 года все эти здания были украшены колоссальными полотнищами со свастикой. На «здании фюрера» — флаги четырех держав.
Собственно говоря, на самом деле никакого совещания не было. Суть сговора — отторжение Судетской области — была ясна всем четырем. Поэтому, когда Муссолини положил на стол свой «документ» на итальянском языке (это был перевод того текста, который Гитлер за день до этого продиктовал через Аттолико), особой дискуссии не последовало. Фюрер настаивал на немедленной передаче Судет, Чемберлен слабо возражал. На Даладье внимания никто не обращал. Решили поручить составление итогового документа чиновникам, и пока они созванивались со своими столицами, Гитлер и Даладье обменивались анекдотами из времен Первой мировой войны, а Чемберлен рассказывал рыбацкие истории. Министры, скучая, бродили по длинным коридорам…
В три часа дня Гитлеру эта возня надоела. Он удалился на обед, пригласив к себе Гиммлера и итальянскую делегацию. За столом он хвалил сговорчивого Даладье и издевался над Чемберленом: «Что он потерял в Богемии? А еще рыбак!»
— Пора покончить с временами правления Британии в Европе, — изрек фюрер.
Что же, он смело мог позволить себе сказать это, видя перед собой Чемберлена!
После обеда продолжилось «совещание» четырех, но фактически они просто беседовали на разные темы до девяти вечера. Затем Гитлер опять уединился с Муссолини. К утру текст был готов. Чехословакии был поставлен ультиматум: немедля отдать Германии Судетскую область. Когда же Шпитци вместе со свитой Гитлера отправился на вокзал провожать Муссолини, то слышал, как Геринг сказал итальянскому министру иностранных дел графу Чиано:
— Скажите дуче: завтра Германия начнет так вооружаться, что мир удивится!
На следующий день Чемберлен сказал, что хочет поговорить наедине с Гитлером. Тот решил принять его на квартире в доме 16 по Принц-Регентен-штрассе. Однако английскому премьеру явно не везло: он застрял в лифте. Попав наконец к фюреру, он показал текст совместного заявления, которое должно было, по словам Чемберлена, «укрепить его позицию в Лондоне». Это было несколько строчек, в которых Англия и Германия заявляли, что «только что подписанное соглашение и англо-германское морское соглашение символизируют волю двух народов никогда не вести войну друг с другом». Именно эту бумажку Чемберлен показал на Кройдонском аэродроме под Лондоном, заявив:
— Я привез вам мир!
Гитлер был явно другого мнения, Шпитци слышал, как фюрер, рассказывая Риббентропу о беседе на Принц-Регентен-штрассе, сказал:
— Ах, не принимайте этого всерьез. Этот клочок бумаги не будет иметь никакого значения…
Уже после войны многие руководители вермахта признавали, что если бы Англия и Франция выступили на защиту Чехословакии, позиции Германии оказались бы безнадежными. На Нюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал Кейтель говорил:
— Я твердо убежден, что если бы Даладье и Чемберлен сказали в Мюнхене: «Мы выступим», то мы ни в коем случае не прибегли бы к военным действиям. У нас не было сил, чтобы форсировать чехословацкую линию укреплений, и у нас не было войск на западной границе…
Кейтель не был одинок: ближайший советник Гитлера генерал Йодль подтвердил на том же Нюрнбергском процессе:
— Не вызывало никакого сомнения, что против сотни французских дивизий нельзя было устоять на наших оборонительных сооружениях, которые были не чем иным, как огромными строительными площадками. С военной точки зрения это было невозможно…
В дни, предшествовавшие Мюнхену, Гитлер как будто не хотел слушать подобных рассуждений, а после Мюнхена расправился с «пессимистами» (Бек был уволен в отставку). Но по существу Гитлер вместе со своими ближайшими советниками учитывал реальную обстановку: он предпочел мирный сговор военному решению. О подоплеке этого «выбора» дает представление следующая запись Вайцзеккера:
«Игра казалась для нас выигранной, когда Чемберлен для сохранения мира решился на визит в Оберзальцберг… Можно было договориться о мирной передаче Судетской области при помощи английского посредничества. Однако у нас превалировало желание военного решения и уничтожения Чехословакии. Поэтому мы вели вторую беседу с Чемберленом таким образом, чтобы соглашение, несмотря на принципиальное согласие, сорвалось. Группе, которая хотела войны, — Риббентроп и СС, удалось повлиять на фюрера и добиться приказа о вторжении. В те дни фюрер неоднократно высказывался за эту акцию, а в моем присутствии он в ночь с 27 на 28 сентября заявил, что уничтожит Чехию военным путем. Сказал он это только мне и Риббентропу, не рассчитывая произвести эффект на других. Поэтому неверно предположение, будто фюрер раздувал колоссальный блеф».
Однако в тот момент, когда война казалась решенным делом, Гитлер увидел, что может получить все необходимое, не бросая в бой вермахт. Об этом сначала сигнализировали перехваты телефонных разговоров между Прагой и Лондоном (этим занимался упомянутый «исследовательский институт» Геринга); немалую роль сыграл и сэр Горас Вильсон, давший Гитлеру в Берлине обещание «образумить чехов». Наконец, 27 сентября Гитлер получил от Чемберлена телеграмму, в которой имелась такая фраза:
«Я уверен, что вы можете получить все существенное без войны и без промедления».
Не могло быть и двух мнений о том, что Гитлер предпочтет именно такой выход!
Уже после войны в ряде исследований появилась версия о том, что Гитлер был недоволен Мюнхеном, так как это соглашение позволило ему лишь частично, а не полностью уничтожить Чехословакию. Однако это далеко не так. Во-первых, из тех же записей Вайцзеккера явствует, что сама идея совещания была поддержана фюрером. Что же касается «недовольства» Гитлера, то оно прошло очень быстро. 15 марта 1939 года вермахт без всякого сопротивления вступил в Прагу. Был образован «имперский протекторат Богемия и Моравия», а Словакия превращена в марионеточное государство. Полгода спустя Гитлер сам объяснил своим генералам, почему он предпочел мюнхенское соглашение. Он начал с аншлюса:
— Этот шаг вызывал серьезные раздумья, но он значительно укрепил рейх. Следующим шагом стали Богемия, Моравия и Польша. Однако все это сразу не совершить. Сначала следовало закончить строительство «Западного вала». С самого первого момента я знал, что я не удовольствуюсь судето-немецкой территорией, это лишь часть задачи. Я принял решение вступить в Богемию. Тогда был создан протекторат…
Итак, смысл Мюнхена состоял в том, что западные политики (в той же речи Гитлер назвал их «жалкими червяками») помогли Гитлеру в осуществлении его программы «постепенной» агрессии.
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ: НА ПОРОГЕ ВОЙНЫ
Встреча под Дюссельлорфом
Путь из Мюнхена в Дюссельдорф по нынешним временам недолог. Широкая автострада ведет с юга ФРГ к центральному транспортному узлу республики Франкфурту-на-Майне. Оттуда можно выбирать — либо вдоль Рейна, через Бонн и Кёльн, либо по так называемой «гиссенской линии» прямо на Рур. Собственно говоря, Дюссельдорф находится уже на окраине Рурской промышленной области — там, где давшая название этому гигантскому индустриальному центру речка Рур впадает в Рейн. Дюссельдорф часто называют «письменным столом» Рура, ибо в этом городе мало заводов — зато полно контор тех промышленных фирм, предприятия которых сосредоточены в Руре. Поэтому можно было понять, что мой очередной собеседник избрал местом жительства именно Дюссельдорф. Всю жизнь он провел на важных промышленных и государственных постах. После войны был членом правления крупнейшего химического концерна «Хенкель» (его управление находится в Дюссельдорфе), а до войны и во время нее…
Гельмут Христиан Вольтат — фигура примечательная, хотя никогда не привлекавшая к себе внимания. Его знали в деловом мире Германии, знали и в лондонском Сити, знали и на Уолл-стрит. Но это был очень узкий круг людей, посвященных в «тайную тайных» международных экономических отношений 20—30-х годов XX века.
Теперь я должен объяснить читателю причины, приведшие меня в Дюссельдорф. Еще в 1948 году в Москве была выпущена на нескольких языках книга «Документы и материалы кануна Второй мировой войны», подготовленная к печати Министерством иностранных дел СССР. Тогда эта двухтомная публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. В ней были собраны захваченные советскими войсками в Берлине и Силезии секретные документы нацистской дипломатии, свидетельствовавшие о коварной и двуличной тактике западных демократий в канун Второй мировой войны. Найденные в личном архиве бывшего немецкого посла в Лондоне Дирксена, эти документы говорили о том, что в 1937–1939 годах за кулисами официальной дипломатии готовился тайный сговор нацистской Германии с западными державами, и в первую очередь с Англией.