— Помещение, занимаемое Спитамой, было опечатано вчера перед рассветом, великий визирь — хранитель справедливости.
— По чьему повелению?
— Царя царей.
— Кто наложил государственную печать?
— Государственную печать, хранитель справедливости, наложил по твоему поручению судья дивана.
— Это так? — Визирь повернулся к судье.
— Начальник дворцовой стражи сказал правду, — ответил судья.
— Кто присутствовал при наложении печати?
— Пророк Спитама, вон тот стражник, — юный начальник указал на стоящего перед троном рыжеволосого великана, — и я.
— Как твое имя? — спросил стражника визирь.
— Кэхьон, хранитель справедливости! — Стражник топнул ногой и сделал воображаемым мечом на караул. — Гвардеец первой сотни бессмертных, участник Туранской войны.
— Скажи нам, ветеран, ты присутствовал при наложении печати?
— Присутствовал!
— Это была третья стража?
— Третья!
— Как протекало дежурство, ветеран?
— Как должно!
— Как все-таки?
— Никаких происшествий!
— Никто не заходил в комнату? И не пытался зайти?
— Никто!
— Кому ты сдал дежурство?
— Ему! — Кэхьон локтем толкнул стоящего рядом верзилу с бельмом на глазу.
— Стражник Арджасп, — светски улыбаясь, пояснил начальник. — Гвардеец первой сотни и тоже ветеран Туранской войны. При сдаче поста печать была проверена.
— Так? — спросил визирь.
— Точно так! — топнул Арджасп.
— Все ясно, — зевнул царь.
— Остается добавить, шахиншах, — визирь прижал руку к сердцу, — что в последний раз печать была проверена уже в моем присутствии. Можно считать доказанным, что в комнату Спитамы за время его отсутствия никто не проник.
— Ты согласен с выводами суда, пророк? — спросил Виштаспа.
— Разреши мне задать несколько вопросов, шахиншах? — попросил Спитама.
— Спрашивай, о чем хочешь.
— Мой первый вопрос к великому карпану.
— Слушаю тебя, — откликнулся горбун.
— Скажи мне, Зах, сам-то ты веришь в колдовство?
— Кто может в том усомниться?
— Ты веришь, что с помощью всех этих когтей и зубов можно наслать зло?
— Не только верю, но и знаю.
— А еще что может сделать колдун?
— Его возможности почти безграничны.
— Он может сделаться невидимым?
— Очень легко.
— Проходить сквозь стены?
— Проще простого.
— И ты сам знаешь такие секреты?
— Я говорю только о том, что знаю.
— Ну разумеется, ведь ты слывешь искуснейшим магом!.. Но скажи мне, почтенный Зах, искусство развязывать узелки без помощи рук, отворять дверь на расстоянии тебе знакомо?
— Оно доступно любому бродячему фокуснику! А ты обращаешься к великому карпану… Конечно, я мог бы шутя проделать все эти фокусы.
— Мог бы?
— Разумеется! Мне ли, творцу невиданных чудес, не уметь развязывать узелки? Жаль, что сан не позволяет сделать это в твоем присутствии.
— Да, сан ему не позволяет, — подтвердил судья дивана.
— Нет так нет! — развел руками Спитама. — Благодарю тебя, царь магов. Мои вопросы к тебе исчерпаны. Следующий вопрос я хотел бы задать великому визирю.
— Говори, — разрешил Джамасп.
— Как ты полагаешь, хранитель справедливости, можно ли надеяться на замки и печати в условиях, когда любой карпан, даже просто фокусник, как сказал Зах, способен открывать замки и развязывать узелки?
Но, прежде чем визирь успел сообразить, куда клонит подсудимый, вмешался Зах.
— Перед царской печатью бессильно всякое колдовство! — взвизгнул горбун. — На ней крылатый бык! Сам Митра!
— Согласен, почтеннейший! — обрадовался Спитама. — Но, в таком случае, едва ли возможно причинить колдовством вред священной особе, самому шахиншаху! Не так ли?
В тронном зале настала тишина. Все затаили дыхание.
Первым опомнился Зах.
— Мне кажется, — он значительно прокашлялся, — подсудимый хочет увести разбирательство в сторону. Какая, в сущности, разница, мог или не мог причинить он своим колдовством вред? Главное для нас заключается в том, что он злоумышлял против священной особы шахиншаха. А это доказано!
— За что меня судят, великий визирь? — вскричал Спитама. — За умысел или же за деяние?
Визирь беспомощно оглядывался то на жрецов, то на трон.
— За умысел, — пришел на помощь царь.
— Пусть так, — просветлел лицом Спитама. — За умысел нельзя казнить мучительной смертью.
— Тебя не станут терзать, — успокоил Виштаспа. — Значит, ты сознаешься в преступном умысле?
— Дозволь мне продолжить, шахиншах!
— Продолжай, — нехотя согласился царь.
— Итак, мы все пришли к согласию, что священная особа не подвластна злому деянию, и даже ее печать с крылатым быком оному препятствует. Так, верховный карпан?
— Так, — подумав, подтвердил Зах.
— Но разве нет возможностей обойти печать? — Спитама сделал долгую паузу. — Разве верховный жрец не признал здесь, что может проходить сквозь стены? Все слышали?
— Это ты на кого намекаешь, бродячий некромант? — с угрозой спросил Зах. — На меня? На главу коллегии карпанов и кави Ирана?
— Спаси меня Ахуромазда от такой страшной мысли! — В притворном ужасе Спитама закрылся широким рукавом длиннополой рубахи из домотканой холстины. — Но ведь сам карпан признал, что колдовское искусство позволяет проходить сквозь стены, становиться невидимым. Почему бы не предположить тогда, что неизвестный недоброжелатель незримо для присутствующих здесь бравых воинов проник в мой покой и подбросил все эти гадости? Я ничего не утверждаю. Я только спрашиваю: такое возможно?
Вновь воцарилась настороженная тишина.
— Ответь ему, верховный карпан, — распорядился наконец царь.
— Что я могу сказать, шахиншах? Такое безусловно возможно. Но где, позволь спросить, доказательства? Предполагать, конечно, можно всякое. Только следует ли суду заниматься предположениями? Вот в чем вопрос. — Горбун удовлетворенно хмыкнул.
— Говори теперь ты, Спитама. — Виштаспа наклонился к пророку. По всему было видно, что он с интересом ожидает продолжения диспута. — Что ты можешь возразить нашему Заху?
— Ровным счетом ничего. Я абсолютно согласен с верховным. Суд не должен заниматься предположениями. Оставим кости гадальщикам, не так ли, Пок?
— И зубастым. — Шут разинул рот, демонстрируя голые десны, и сделал вид, что со смаком обгладывает бараний позвонок. — Нет ничего вкуснее мозга, — зачмокал он.
Раздался дружный смех.
— Молчи, дурак! — прикрикнул царь, не в силах скрыть улыбку. — Выходит, ты признаешь правоту Заха, пророк?
— А как же иначе? Высокому суду действительно не подобает руководствоваться голословными утверждениями и бездоказательными предположениями. Все признают, что при желании почти любой из присутствующих магов мог тайно проникнуть ко мне. Но доказательств нет, и суд не может позволить себе поверить в такую возможность. Поэтому трижды прав верховный карпан! Но меня, пророка света, борца со скверной и мерзостями, обвиняют в чудовищных поступках, и высокий суд склоняется на сторону клеветников! — Спитама резко повернулся к жрецам и указал пальцем на горбуна. — Где же здесь доказательства? Прости, почтенный Зах, но тут мы с тобой расходимся.
— Вот они доказательства, — жрец пренебрежительно скривил губы, — на твоем платке.
— Это действительно твой платок? — спросил визирь, которому не терпелось оказаться вновь в центре внимания. — Так?
— Так! Но и только. Комната тоже моя и постель тоже, но из этого не следует, что я занимался некромантией. Где труп, от которого взяты представленные здесь части? Его нашли? Моя причастность к его расчленению установлена? Молчишь, хранитель справедливости? Как ты мог, как все вы могли поверить, что я способен хотя бы притронуться к падали? Разве не учил я вас, что мертвая плоть является самой нечистой? Она загрязняет живых, оскорбляет землю, оскверняет огонь! Как же вы смели возвести на меня такое? Уберите эту падаль и совершите потом подобающее очищение. Все вы нечисты теперь сорок три дня, и я вместе с вами… Дворец же, куда вы бездумно привнесли смерть, окурите священным кипарисом, обмойте бычьей уриной, плодотворящей землю, и молоком, питающим жизнь. Больше я вам ничего не скажу.
— Может быть, ты, Спитама, располагаешь еще какими-нибудь доказательствами своей невиновности? — мягко спросил царь. — Или желаешь выставить свидетелей? Назови их суду. Поверь мне, что, если бы ты не попросил опечатать твою келью, все обвинения были бы развеяны. Ты сам дал оружие против себя.
— Еще бы! — торжествующе захохотал Зах. — Он потому и попросил опечатать дверь, что боялся разоблачения! Вдруг забредет кто-нибудь и увидит, чем занимается пророк света! Пусть попробует опровергнуть мои слова! — Он самодовольно окинул взглядом коллег.
— Думаю, это будет не так-то легко, — заметил визирь.
— Почему ты молчишь, Спитама? — участливо осведомился царь. — Твое молчание может быть истолковано как признание вины.
— Помнишь, царь, ты позволил мне сесть на твоего вороного?
— Конечно, Спитама! Я был очень удивлен, когда Черный Алмаз не сбросил тебя с седла. Ты, наверное, околдовал его, когда шептал ему на ухо какие-то заклинания?
— Не заклинания, — Спитама не спускал с шахиншаха неподвижного, завораживающего взгляда, — я сказал ему о своей невиновности. Теперь он мой свидетель, Виштаспа. Настанет час, и он заговорит.
— Пусть будет по-твоему. — Виштаспа разочарованно откинулся на высокую прямую спинку царского кресла.
— Заметь, шахиншах, — горбун вновь выскочил вперед, — он начал клясться в невиновности еще до того, как ему предъявили обвинения! Недаром народ говорит, что у лжеца память коротка. А еще…
— Чистому золоту нечего бояться земли, царь, — перебил жреца Спитама.
— Я давно ждал, что меня обвинят в чем-то подобном, потому и просил опечатать дверь на то время, пока буду отсутствовать.
— Почему же это ты «ждал»? — передразнил его Зах. — Народ говорит: «У кого счет в порядке, тому нечего бояться проверки. Никто не скажет, что его айран