зле ворот припозднившиеся бабенки торговали с лотка бананами. «И почему на лотках фрукты и овощи всегда лучше чем в торгаше-автомате?» — подумал Толяныч и приценился к ним, в смысле к бабенкам. Они ответно приценились к нему, и через пять минут дело было на мази. Толяныч угощал их ликером, они его естественно своим товаром. Бананами.
— Короче, через десять минут мы закругляемся — бери пару пузырей, и поедим к нам на Полежаевскую… — сказала ему бодрая брюнетка средних лет, демонстрируя в улыбке сияющую коронку.
Толяныч не возражал, даже слегка пощупал ее, пока другая сдавала товар угрюмому вездесущему кавказцу, но делал все как-то без души. Отвращение не проходило, и в конце концов он окончательно обломался, вспомнив, что дома его ждет Матрена. Опять же Танечки-близняшки должны подрулить, и конечно же Крот, которому есть чего рассказать.
Надо было спешить домой.
К подъезду Фантик подгребал уже гордый проявленной выдержкой и силой воли, чему поспособствовало умеренное возлияние коньяка на Пражской. Совсем не тот, конечно, что у Пастора, но с пивком покатит. А лучше бы принять той замечательной бодрящей настоечки, но уж чего нет, того, как говорится, нет. Руку приятно оттягивал пакет с провизией, а дома в холодильнике еще не совсем исчерпались запасы спиртного. Наверняка Крот не все употребил дождется, в этом вопросе на старого друга всегда можно положиться.
Лето ведь уже на дворе!!!
Дождь остался где-то над Центром, мрачная сторона жизни загнана на самое дно сознания, и проверялся по дороге Фантик чисто формально. «Хвоста нет…» — как заправский резидент подумал он, подходя к лифту. Подышав на перстни, потер их о рубашку и через минуту, довольный собой, уже подносил таблетку ключа к замку входной двери.
Матрены в прихожей не оказалось — Фантик удивился. И свет нигде не горит. А где же Татьяны, Крот? Странное запустение царило на жилплощади… Он прислушался и уловил подозрительные звуки в глубине квартиры. Та-ак.
Фантик несколько мгновений размышлял на тему — может ли быть глубина в двухкомнатной малолитражке, одновременно пытаясь определить источник шума. Таинственность обстановки дополняли сгустившиеся за окнами сумерки. Сразу на ум пришли все предупреждения Пастора.
Он аккуратно поставил пакет с едой на пол, стараясь ничем не звякнуть, вынул наган, зачем-то посмотрел в темное зеркало — ковбой, мать твою, где шляпу потерял? — тихонько взвел курок и осторожно заглянул в большую комнату. Тихо и пусто.
Никакой там боевой транс даже не ворохнулся. Значит что, опасности нет? Это вряд ли. Скорее старое-новое свойство опять дрыхнет без задних ног, придавленное внеплановым коньяком. А звуки продолжали раздаваться из темного узкого коридорного зева, что ведет на кухню мимо ванной с туалетом. Ага!
Фантик бесшумно скользнул в комнату, не переставая вертеть головой и держа на прицеле дверной проем быстро набрал номер Пастора. Тот обещал приехать через полчаса и запретил выходить из квартиры.
— Куда тут выходить, когда ЭТО в самой квартире и есть! — шепотом заорал Фантик, но Пастор уже положил трубку.
Толяныч разулся и на цыпочках подкрался к маленькой комнате. Заглянул никого. И тут его осенило — ванная!!!
Свет не горит, но источник звуков явно там. Вот опять…
Толяныч прикинул свои действия, но одновременно открыть дверь, включить свет и еще держать наган явно не получается. Примерил наган за пояс, но в тесноте коридора его не выдернешь, только локоть можно разбить об угол или холодильник. А если включать свет рукой с наганом, то скорее всего разобьешь выключатель. Да еще током трахнет. Вот, бляха-муха, дурацкое положение! Что же там такое происходит?
Какое-то время он стоял в носках в коридоре и ругался распоследними словами. Про себя, конечно…
Потом Толяныч осознал, что запах в коридоре витает вполне знакомый, и даже наверное очень определимый, если конечно напрячься как следует. Надо было сразу задействовать свое хваленое верхнее чутье вместо того, чтоб ушами хлопать. И не напрягаться же целых полчаса, пока там Пастор соизволит добраться до захолустного Чертаново!
А запах, сволочь, уже забивался в ноздри, щекотал что-то такое смутное и очень сладкое в памяти, дразнил, и запалил-таки бикфордов шнур знакомого желания, потек струйкой дыма к какому-то пороховому внутреннему погребу…
Спокойно!..
Осторожно, стараясь даже не шуршать одеждой, Толяныч присел; медленно, миллиметр за миллиметром донес револьвер до пола, коснулся глушителем — что же там в ванной-то происходит, а? И где Кротина, гад? А сам аккуратно тем временем переносил вес оружия с ладони на бледно-желтый линолеум, пока не положил его окончательно и бесповоротно… Выпрямился, а ухо само оттопыривалось в сторону двери, ловило такой знакомый ритм, который проявился в сперва хаотических отголосках, но понемногу обрел характерную направленность. Выдохнул и резко рванул дверь на себя, одновременно врубая свет…
В ванной Крот с азартом, вдохновенно трахал какую-то рыжую — РЫЖУЮ!!! девицу, а она ухала, как филин на сосне. Вот так дела!
Появления Толяныча никто и не заметил, да и не удивительно: здесь пахло спортзалом и еще этим же соблазнительным, что…
Яростный огонь возгорелся в нутре, и зверь, что сидит там же, взревел так, что даже стены задрожали. Виртуально, конечно.
Тут они как раз затеяли смену позиции, так что Толяныч получил полную возможность вступить в долю. Все напряжение минувшего дня, вся мерзость подозрений и отвращение к самому себе и окрестному миру, все это вдруг разрядилось в пах, и Толяныч повел себя адекватно: дрожащей рукой он нащупал язычок молнии — ВЖИ-ИК! — задышалось легче. И, успев лишь мимоходом заметить тоненький золотой браслет у рыжей на ноге, он отмахнул Крота в сторону как пушинку и пристроился, мгновенно войдя в заданный ритм. Обеими руками Толяныч вцепился в рыжие волосы, не прекращая движения развернулся вместе с ней на сто восемьдесят градусов туда, где маячил раскаленный — глаза бешенные, морда потная, аж лоснится вся — совершенно голый Крот. Толяныч подхватил ее под живот, надавил на буйно-рыжий загривок, и подтолкнул навстречу пышущему мартеновским жаром Сереге…
…Как они очутились в комнате, он даже не заметил. Но очутились. Может прошли весь коридор этакой монстровой каракатицей. Сознание ловило лишь отдельные отрывки действительности: муха на стене… алый сосок… блядская улыбка… охи-вздохи… почти наголо обритый золотистый лобок…
Потом была неопределенная возня на останках Малютки.
— Что? Сигареты? Да, давай перекурим… — и горький дым делится на всех. И снова вперед к вершинам блаженства. Покрытые потом, взъерошенные, задыхающиеся…
— Именем Жизни, дарующей жизнь, и семью именами бытия, заклинаю тебя ЗАМРИ! Замри!! Замри!!! — Громовой голос вырвал Фантика из водоворота соития и швырнул на холодный пол.
Мир действительно замер, лишь паучок неожиданности щекотно помчался по спине. Словно со стороны он наблюдал, как Пастор, в своем нелепом халате с росписью и огромных черных наушниках похожий свихнувшегося доктора, стоит на пороге, простерев руки в стороны, а Альба пытается вывернуться из-под Крота, застывшего в самой что ни на есть стремной позиции — так и врезал бы по заднице! — и спина Сереги лоснится от пота…
Время превратилось в вязкий кисель, в котором копошится герцогиня, пытается остановить свое поступательное движение Крот, и все медленнее, ватнее движения. И Матрена осторожно выглядывает из-за косяка. И реют полы пасторова халата…
Наконец герцогине удается выбраться, хотя сдвинуть тушу в шесть пудов, да еще неподвижную как бревно — воистину задача не из легких. Двигалась она не совсем уверенно, но уже выставила перед собой руки со скрюченными пальцами, и вот закружилась с Пастором по комнате в медленном, но смертельно опасном — это Фантик понимает по суете паучков уже по всему телу — танце.
У Пастора милицейский шокер, которыми он пытается достать Альбу, но без особого успеха — кажется он тоже двигался с усилием, словно завороженный собственным воплем. Разрядник потрескивает еле слышно. А может это лишь кажется…
И запоздалая, но от этого не менее острая боль взрывает локоть все-таки ушиб, как не берегся.
Толяныч выпал из течения времени, но Фантик, не обращая внимания на кисель и даже не пытаясь подняться, подтянул их общее тело, перекатился, захлестнутый яростью, воспаленный ею, взревел от боли:
— Ой, бля, сука рваная!!! — заставив всех замереть окончательно и бесповоротно. Лишь Крот дернулся конвульсивно, словно в электрическую розетку пальцем угодил.
Альба застыла. Замерла, окаменела…
Пастор, тот даже на миг опустил шокер…
И пользуясь моментом, Фантик сильно подбил рыжую герцогиню под колени, а Матрена с диким мявом сиганула ей на спину и впилась всеми когтями. Альба заорала благим матом, и тут же Пастор двумя быстрыми движениями коснулся ее плеч, легкий треск, и когда она опустила парализованные руки, третье касание пришлось чуть выше солнечного сплетения.
Герцогиня мешком рухнула на пол.
16
Толяныч пытался сварганить подобие завтрака, хотя какой может быть завтрак в четыре утра, иногда удивленно осматриваясь вокруг и еще не веря, что его внутренние операционки опять синхронизировались. Он вновь и вновь переживал, как почувствовал паралич, тело не подчинялось совсем, и тем не менее он сделал то, что сделал. Сознание в тот момент раздвоилось полностью, и он мог лишь пассивно наблюдать, как тело действует без всякого его участия. Фантик!!! Иного объяснения он придумать не мог. Но ведь Фантик лишь виртуальный клон! Он не может, не должен управлять телом. А вот поди ж ты.
Со стороны Толяныч чем-то напоминал сам себе новорожденного.
Пастор возился в ванной — что-то делал с герцогиней, она орала, как резаная, а Крот, уже облаченный в свои семейные трусы, сидел в кухне, прихлебывал виски прямо из горла и страшно, но невнятно матерился. Видимо, это помогало ему выйти из ступора.