Из-за плеча его доносился усталый голос:
«Я не смог ничего сделать, он прорвался…»
— Ладно… — сказал Фантик и проснулся.
Некоторое, довольно продолжительное время Толяныч лежал, тупо глядя в потолок и пытаясь осознать, где же он все-таки находится? Тревога в душе не проходила. Потом слегка дрогнула малютка — это девочка мягкими лапами вспрыгнула на кровать, и вдруг он остро пожалел, что рядом нет Пички. Э-эх…
Крот в маленькой комнате храпел, как дизельный движок.
Матрена потопталась на подушке рядом с ним, умащиваясь, и наконец улеглась, предварительно обнюхав ему лицо.
— Привет, девчонка… — Толяныч погладил кошку. — Знаешь, как бороться с этим самым псевдо? Так я тебе скажу: вырубить на хрен всю виртуалку разом. Спутники посбивать, ретрансляторы снести. И все!
Толяныч обнял кошку и под ее урчание заснул крепко и без сновидений.
Часть 2ПОВТОРНАЯ КОРРЕКЦИЯ. (БРОНЗА)
«Вот тебе и раз!!!» — подумал Штирлиц.
«А вот тебе и два!!!» — подумал Мюллер.
1
— Так, бляха-муха. Значит, одной лярвы вам показалось мало. Теперь, значит, за мной приехали. На предмет вскрытия? Или артефакт наконец понадобился? — Говоря так, Толяныч прикрывал один глаз, дабы хоть как-то навести резкость. Сказывался почти трехдневный загул. И главное — его упорно не оставляло ощущение, что ситуация, в которой он пробудился от тяжкого сна уже имела место быть. Где-то на краю сознания дребезжало недоброе предчувствие.
Танюха все еще дрыхла — на животе, совершенно бессовестно раскинувшись и сбросив простыню на пол. Нет, когда-то я уже точно был в подобной ситуации — подумал Толяныч, мысленно позевывая. В последнее время дежавю набрасывалось на него особенно активно. Словно проживаешь жизнь, а может и не одну, а целую череду жизней далеко не по первому разу, а события просто бегут по замкнутому кругу. Как там Пастор-то говорил — «Круги Вечного Возвращения»? Вот-вот, КВВ — почти как старый добрый дореконструкторский коньяк. И нынешняя ситуация отнюдь не оригинальна, и такое тоже уже бывало. Но, впрочем, это сейчас не важно.
Не важно. Вот голова готова лопнуть — это да.
«А еще говорят, что если голова болит — значит она есть.» — ехидно вклинился отравленный духовной составляющей Фантик.
Сашок-крепышок нависал, что твоя Пизанская башня невзирая даже на свой небольшой рост. Толяныч развалился на малютке и фигурально выражаясь поплевывал себе в потолок. Шевелиться было обломно — мешало скаральное число «три», фигурирующее во временных интервалах, количестве людей в комнате, и даже в количестве лампочек в облезлой люстре.
— Скажи-ка мне, приятель, как ты в квартиру умудрился попасть? Может я тебе ключ давал? Я вообще-то смотрю — у меня уже не хата, а так, подворотня какая-то. Любой может зайти поссать. — Лениво вещал Толяныч, уставя глаза на люстру. Сердиться не хватало ни сил ни желания. Хрустальные искорки резвились в воздухе. — Вот, бляха-муха, жизнь! Ни минуты покоя. Чего теперь надо?
Он уже заранее предчувствовал, что день не задастся. Дребезг в сознании явно неспроста. Ходят тут всякие, ходят, а потом — раз! И день коту под хвост.
Крепышок мялся, явно не зная, с чего начать. Это хорошо. Пусть помнется — нечего шастать без приглашения.
— Слушай… Фант. — Это имя далось ему с явным трудом. Ясное дело — он же не из числа старых друзей. И тем не менее смущение Крепышка смягчило огрубевшее от алкоголя сердце:
— Да, слушаю… Знаешь, когда мне было лет четырнадцать с небольшим, одна подруга назвала меня Фантомасом. Вот как увидела, так и назвала. Правда, я здорово на него был тогда похож, морда красная такая, шелушится вся, глазки маленькие… Аллергия, одно слово. Так вот. А через час мы уже оказались в койке. Я, правда, не помню ни хрена — пьян был, как стелька так что, как и чего, не скажу, не знаю… Да… Кошелка была первостатейная!
Он оперся щекой на руку:
— Так вот… Мнение свое она, кстати сказать, потом изменила, втрескалась в меня по самые уши. Прикинь, она была старше аж на тринадцать лет! — Толяныч мечтательно закатил глаза к потолку и тут же откатил назад, а то ведь могут и не вернуться. — Ну да слово — не воробей, вылетит… Сам понимаешь… Кликуха примерзла намертво. Вот с тех пор и повелось — Фант да Фант. Некоторые даже по имени и не знают. Так что валяй, чего уж там. Не стесняйся. Что стряслось-то?
— Пастор в реанимации…
Так.
Первые пару минут Толяныч абсолютно не въезжал в ситуацию, трескучая муть в голове мешала зрению. Мир ненавязчиво двоился, словно сбой коррекции приобрел более глобальный масштаб. Он прижмурил один глаз, наблюдая за Матреной, с обычной тщательностью приводившей себя в порядок в прихожей. Нога ее была вытянута вверх под странным углом.
— Чего он там делает? Запытал мою герцогиню?
— Он умирает. — Лицо Крепышка оставалось совершенно непроницаемым.
— Так… — Матрена принялась за хвост, для верности придерживая его лапой.
Толяныч открыл второй глаз — изображение неожиданно стало четким и контрастным. Он не спеша стал натягивать джинсы, благо валялись они в считанных сантиметрах от малютки. Мысль о трусах почему-то не пришла ему в голову совершенно. И конечно дрожащей рукой застегивая молнию, чуть не прищемил себе самое дорогое. Черт! Теперь-то уж переодеваться поздно. И так сойдет.
— Умирает? Так! — Изображение удвоило контрастность. — Дай-ка, парень, мне сигарету. Там, на подоконнике. И пузырь прихвати. — Водка на солнышке изрядно нагрелась и пробирала аж до исподнего, которого нет, но это даже к лучшему. — Какой сегодня день?
— Понедельник. — Крепышок по прежнему топтался возле малютки, как медведь возле улья. Танька во сне поджала под себя ногу, от чего ее поза стала просто вызывающей.
Толяныч зачем-то вдел ноги в тапки, шаркнув по полу — щчик-щчик — и опустился на стул. Чиркнул зажигалкой — щчик! — некоторое время пялился, пытаясь в ярчайшем солнечном свете углядеть почти прозрачный огонек. Углядел, наклонил сигарету, пыхнул раз-другой и жадно заглотил горькие продукты горения якобы виргинского табака. Солнце прошивало комнату насквозь, играя клубами табачного дыма. Умирает… Еще раз приложился к бутылке, учетверив тем самым контрастность:
— Сядь, не мельтеши. Лучше выпей. — Сашок отказался, помотал головой. Когда?
— Сегодня ночью. На работе.
Толяныч тоже помотал головой, волнами впуская в уши скупые подробности: был один… множественное повреждение внутренних органов… рваные раны, в основном проникающие… разорвано горло… потеря крови почти пятьдесят процентов. Его что, собаки загрызли?!!
— Кто? Кто это может быть?!! Бербер?
— Возможно, что он…
— Пастор звонил Берберу?
— Пока не известно. Говорить он не может — глубокая кома, комп уничтожен, а вместе с ним и данные последних сеансов связи. Сейчас мы выясняем через провайдера. Подопечная пропала…
— А мой эм-дюк?
— Не нашли.
— Ясно… — Ничегошеньки не ясно, но все же Толяныч остался абсолютно спокоен. Обнуление казалось неминуемым, и это ему не нравилось. БЕРБЕР!!! вот что было написано где-то в мысленном пространстве огромными буквами.
Он вскочил, еще не зная, что будет делать, но тело просило действия. Хоть какого.
— Тачка есть? — При этом Толяныч чуть не выбил Крепышку глаз своим носом. Если бы не дикий сушняк, то наверняка бы еще и слюнями забрызгал.
— У подъезда. Там Володя…
— Зови! Быстро! Крот, сучара, подъем!!! — Заорал Толяныч в маленькую комнату, шаря в аптечке в поисках хоть какого стимулятора. Нашел, заглотил и запил водкой — стало совсем хорошо — зашел к Сереге.
Крот оторвал мятую физиономию от подушки:
— Чего орешь, как больной слон? Танька не дала?
— Вставай, дело есть! Ты, помниться, хотел от Бербера работу поиметь… Есть такая маза. Вставай, сучий потрох!
Кротельник нехотя слез с кровати. Обе Танюхи тоже проснулись и пялили заспанные глаза на мечущегося по квартире Толяныча. Он в двух словах поведал Сереге о случившемся.
— А почему ты уверен, что это твой Бобер, тьфу, Бербер?
— Не знаю, вот он — Толяныч кивнул на Крепышка, — говорит, что, возможно, это Бербер. Выясняют. Но я-то чувствую — он это, больше некому. Опять же Пастор говорил, что у них с Бербером… Что у них нелады. Он даже решил тогда, что я от Бербера. А этот черт ведь звонил мне вчера или позавчера… Ну, или когда он там звонил. — Сморщил щеки Толяныч, словно лимон откусил. Во рту было кисло. — Да и всю прошлую неделю трезвонил, пока мы в Параминово прохлаждались.
— А может это не по нашему профилю, а, Фант? Может это их дела? — Крот не выглядел горящим большим желанием, хотя расклад почти как две капли воды повторяет недавнюю ситуацию с Мурзиком, и наверное это заставило Толяныча взбелениться:
— Кой черт их! Рыжая пропала и мой эм-дюк, который я от той старухи получил, тоже. Все в цвет выходит, а значит, следующие — мы с тобой и Леший. Въезжаешь? Рука им нужна! Короче, другой зацепки все равно нет.
— Ага. — Крот запустил обе пятерни в наголо бритый затылок. Звук получился похожим на вой перегорающего кулера. — Сам сделаю, сам сделаю… Довольно похоже передразнил он пасторову интонацию. — Я только, понимаешь, намылился отдохнуть денек-другой… А здоровья не осталось совсем. Я уж про твое комарье молчу. Просто звери. Всю кровушку выпили. И что интересно — с утра обратно похмеляться лезут.
Злиться на Серегу больше минуты было просто невозможно, особенно если глянуть на его лукавую ряху, и Толяныч оттаял:
— Это не комары, братуха, это спирохеты. Развел здесь бордель, бляха-муха!
— Чего?
— Ладно, не гунди, одевайся быстрее и бегом вызывай Лешего. Да, и пусть попробует пробить данные по Берберу, если чего-нибудь на него есть. Девчонки, подъем! Сообразите чего-нибудь поесть.
И Толяныч направился в маленькую комнату к тайнику. Приподнял линолеум и, примостившись рядом на полу, вынул промасленный сверток. ТТ отложил пока в сторону — все равно оба взять придется. Ага, вот и Старичок. Отщелкнул барабан, и на подставленную ладонь посыпались латунные цилиндрики с белесыми головками.