Владелец этого странного подсвечника бос и одет в запиленные джинсы и старую армейскую куртку на голое тело, в рукаве которой живет стальная пружина, а за поясом джинсов притулился потертый наган-мутант с длинным глушителем, а под подмышкой еще и пистолет ТТ, тоже парень железный.
Или так…
Идет по дороге голый человек и несет в руках чашку с водой и с одной единственной звездочкой на дне. А еще держит он подозрительно похожий на отрубленную кисть руки предмет, и светит эта кисть недобрым багровым светом, и облачка копоти срываются с кончиков скрюченных пальцев. Но если приглядеться внимательно, то не покажется светильник никакой не частью человеческого тела, а скорее воронкой странной формы, изливающей вокруг клубящееся мутное Ничто, окутывающее человека и стремящееся его сжать, скомкать, и самой сжаться в точку и исчезнуть, уйти в никуда. Но человек идет, медленно и трудно, раздвигая пустоту, направляя ее вперед, неся ее перед собой, и смотрит в чашку, а серебристая змейка, обвившая его пальцы, кусает пустоту. И пряжка ремня блестит желтым, но почему-то ярче, чем должна бы безлунной ночью. И всегда равнодушные к пешим каменные заборы роскошных вилл со всех сторон смотрят ему меж залитых потом лопаток.
Или…
Движется в пространстве Змей, мерцая похожим на лед серебром чешуи, а на голове Змея блестит корона, а на спине несет Змей маленькую чашку с водой с единственной маленькой звездочкой на дне. И держит он в пасти странный багровый с черным клубок, светящийся изнутри. И стремится этот клубок объять чашку, да и самого Змея, пожрать, скомкать их в себе. Но если приглядеться, то увидишь, что не может багровая мгла сделать этого, поскольку слишком велик Змей и ярка его корона, и мгла копится вокруг чашки, но разлетается от нее прочь клочьями. И клубок стремится вперед, прочь от чашки, но не оставляет свои попытки. А если смотреть совсем уж внимательно, то видно, что не только звездочка живет в чашке — рождаются в ней некие образы, бурлят, выплескиваются через край и вновь и вновь рвут багровую мглу. Хлещут ее, подгоняя вперед, разбрасывают по сторонам в виде тончайших нитей. И Змей крепче сжимает челюсти. Что ему холод этого сгустка, он сам — вечный лед, и не корона у него на голове, а странный знак сияет, как осколок солнца.
Многое можно было разглядеть в ту темную безлунную ночь неподалеку от поселка Крякшино, если бы было кому смотреть…
На самом-то деле все гораздо проще — просто идет человек, чтоб сделать что должно.
10
Когда Толяныч наконец-то полностью осознал себя и определился с местоположением во времени и пространстве, то с удивлением обнаружил, что он уже на подходе к огромным стальным воротам берберовой усадьбы. Он теперь мог отвлечься от борьбы с пустотой, которая уже не норовила пожрать целиком, и хоть и не прекратила своих попыток. Он уже твердо знал, что может управлять процессом.
Борьба перешла на иной уровень, накал снизился, и можно было проанализировать мимоходом положение дел. Артефакт действовал! Более того, со свечой он действовал гораздо мощнее. Это можно было определить даже по внешним признакам — например по тому, что первый раз не было этого всепоглощающего вала пустоты, не было попыток со стороны Руки подчинить его себе, растворить и уничтожить. Не было у падали этакого виртуального желудочного сока.
«Соседа» Толяныч тоже ощущал очень отчетливо, но их стремления совпадали полностью и устремлены были к этому месту и тому, что здесь могло находиться. Операционки сознания скоординировались полностью, одновременно разделив функции таким образом, чтобы не пересекаться, не мешать, а дополнять друг друга.
Чувства были обострены до предела.
Свечка воняла, но горела ровно невзирая на довольно ощутимый ночной ветерок, давала очень много копоти и чуть потрескивала. Наверное от этого призрачные туманные конечности, которые он ожидал увидеть, превратились в некую аморфную субстанцию, и Толяныч знал, что может управлять формой этой субстанции по своему разумению. Кроме того ощущал, что эта же субстанция в довольно значительной концентрации распылена в виде огромного конуса на участке в три гектара, ограниченном высоким забором — на даче заклятого приятеля, Бербера — которая являлось теперь его целью.
Он двинулся прямо к воротам, где стоял на стреме вполне уместный здоровенный бугай и водил жалом вдоль улицы туда-сюда. Рядом распахнутая настежь железная калитка. Светит голубовато и ярко галлогеновый фонарь над входом.
Толяныч со всеми своими причиндалами — горящим артефактом, чашкой, ложкой… (нет, ложки конечно не было), направился в наглую прямо к охраннику, одновременно пытаясь залезть в душу громилы с помощью пары отростков, которые отделил от общей клубящейся массы пустоты и копоти. И это ему удалось сделать на удивление легко, но внутри он не обнаружил ничего. Абсолютно ничего!!! Как будто кто-то успел раньше.
И тут Фантик понял, что успел он сам.
Он подошел вплотную.
Глаза охранника скользнули по нему, и неприятно напомнили глаза Бербера после сеанса «считывания» — в них тоже плавали клочья серого тумана. Взгляд скользнул и убежал куда-то внутрь себя, на Толяныча бугай больше не смотрел. В общем, у калитки стояло растение — живое, крепкое, но абсолютно никчемное. Со стороны это выглядело, как будто вышел мужик за калитку и забыл — зачем.
«А может они там на участке уже все такие? Возможно. А поскольку лишь практика — критерий, подтверждающий теорию, значит нам туда дорога. Но ведь этого олуха так не оставишь…»
Толяныч потянулся, было, к поясу бугая, где в сильно декольтированной кобуре лежал пистолет, и, преодолев мгновенное отвращение при касании, извлек его. Потом на всякий случай оборвал проводок коммуникатора, тянущегося от клипсы наушника к поясу. А вдруг охранник с самого начала был таков, а им управляют извне оператор, который сейчас с интересом наблюдает за происходящим с некоторого удаления?! Тот же Сварщик к примеру.
Мысль конечно неприятная, но чутье подсказывает, что это маловероятно.
Толяныч прихватил охранника за горло своим призрачным придатком и потащил за собой, зашвырнув пистолет в ближайшие кусты. Пока что теория не опровергалась, и когда Толяныч зашел в сторожку, то выяснил, что там действительно прижились еще два растения, к которым он присовокупил и свое третье — дописывайте пулю, ребята… Огляделся: так, тяжеляк из колонок, стаканы и карты на столе, пульт с мониторами в углу, сервер, управляющий системой внешней сигнализации, сюда же пишется изображение от следящей системы.
Толяныч достал из бокса М-диск с визиозаписью и положил его на стол, решив прихватить на обратном пути.
Теперь дальше, но осторожно, а то здесь еще и собаки где-то должны быть…
Толяныч принялся обходить участок по периметру, постепенно сужая круги к центру. По данным Лешего в усадьбе содержалось с полдюжины стаффорширских модифицированных терьеров, но в непосредственной близости их что-то не видно и не слышно. В поселке, расположенном примерно за километр, собаки выли во всю ивановскую, не иначе как чуя работу артефакта, а эти ни гу-гу. Может модифицированные менее восприимчивы?
Подстраховки ради он выпустил еще несколько отростков в разные стороны и вторым зрением видел себя со стороны сущим дикобразом.
Участок был почти правильной пятиугольной формы, а в центре этаким огромным знаком качества высился трехэтажный особняк, к которому-то и двигался Толяныч по замысловатой траектории. Сразу видно, что имение свое Бербер холил и лелеял: заделал некое подобие дикого сада, с клумбами, каскадами водопадиков, дорожками и прочими делами. Толянычу приходилось непросто пробираться через все эти навороты в полной темноте, а надеяться на второе, обманчивое зрение — к этому надо еще привыкнуть. Спасали лишь фонари, свет которых пробивался сквозь листву, ну и пожалуй чутье.
По пути он периодически обнаруживал еще и еще «овощи», причем позиции были иногда весьма и весьма живописны. К примеру группа «растений» на восемьдесят процентов состоящая из здоровенных и частично раздетых мужиков в разных позах у рдеющего углями мангала. Отвратительно воняло подгоревшим мясом, а на пятачке лениво двигали бедрами несколько фигур обоего пола, явно потерявшие нить танца, хоть колонки исправно выдавали что-то медленно-задушевное. Или парочка на скамейке, которую накрыло в момент довольно пикантный, причем они еще продолжали нехотя двигаться. Женщина была сверху. Да и по дорожкам блуждало еще несколько сомнамбул…
«Однако, либо они все на улице, либо Сашок здорово обсчитался» мелькнуло у Толяныча, когда счет «овощей» достиг примерно двадцати пяти. Он уже крался вдоль стены особняка, на всякий случай пригибаясь минуя окна.
Ага. А вот и вход.
Обстановочка в доме тоже оказалась дай боже, но Фантика это сейчас не интересовало. Гораздо интереснее, куда подевался Сварщик. Этот маньяк может вылезти в любой момент, так что ухо держи в остро. Убежденность, что Сварщика вот так легко не заделаешь, как это бычье, и так-то не богатое мозгами, не покидала его не на секунду. Что, собственно, требуется разыскать, он не очень-то представлял, особенно после виденного во садочке. В принципе можно, конечно, возвращаться, но вот это ощущение незавершенности…
Ладно.
Толяныч остановился в гостиной второго этажа, в задумчивости рассматривая очередную парочку, без всякого задора занимавшуюся на диване чем-то очень похожим на скотоложство. На обоих партнерах были виртуальные шлемы.
«А девочка ничего так, — отстранено подумал он. — Девочек жалко. Занесла их нелегкая в неурочный час…»
Толяныч подошел к парочке и, чтобы удостовериться, снял с девушки шлем — все то же самое, серая мгла, и глаза, словно перегоревшие предохранители.
«Так. Ну это все лирика, а меня сейчас занимают две вещи: первое — где этот долбаный Сварщик с его любимой цепью? Может тоже где-нибудь дозревает? Хотя сдается, я его еще повстречаю, недаром же о нем всякое болтали.»