Для нравственности рабочей молодежи общежитие оказывается местом действительно роковым. И это не обязательно должно быть ПТУ. То же происходит в школах-интернатах, предназначенных для детей из бедных семей; те же нравы господствуют в Детских домах и в фабрично-заводских общежитиях. Молодая эмигрантка из СССР, живущая ныне на западном побережье США, рассказывает, что она была изнасилована в Детском доме, расположенном неподалеку от Москвы, когда ей было 9 лет. В этом Детском доме царил и поныне царит самый настоящий сексуальный террор. Старшие мальчики угрозами заставляют девочек отдаваться им. Неуступчивых избивают. Администрация делает вид, что ей ничего не известно. Сексуальное воспитание? Да, оно имеется. Когда моя собеседница в том же Детском доме забеременела в 16 лет и пришла за помощью к женщине-врачу, та заявила ей, что произведет показательный аборт. Через несколько дней все девочки Детского дома от мала до велика были выстроены вокруг гинекологического кресла, на которое положили 16-летнюю нарушительницу порядка. Врач без анестезии произвела выскабливание плода. Пациентка кричала от боли, многих девочек тошнило от вида крови и криков, но врач продолжала „операцию”, приговаривая: „Любишь кататься, люби и саночки возить”. Это медицинское мероприятие было одобрено администрацией Детского дома как „воспитательное”…
Впрочем, сексуальная мораль младшего поколения рабочего класса не всегда зависит от характера жилища. По стандартам Советского Союза Костя Р., сын киевского рабочего, жил в неплохой квартире. В своем 9 классе Костя также считался неплохим учеником. Да и школа эта в рабочем районе Киева считалась не худшей. И тем не менее 15-летняя Надя, одноклассница Кости, забеременела от него и родила ребенка. Учительница — классный руководитель — пригласила родителей Кости, чтобы обсудить сложившуюся обстановку. Родители, однако, никакой вины за своим сыном не признали и стали говорить о дурном поведении девочки. Костя был с ними совершенно согласен. Он ни разу не навестил Надю во время беременности, не посмотрел на своего ребенка. Когда же ребенок заболел и погиб, девятиклассник высказал свои чувства одной фразой: „Хорошо, что он умер”. „Но ведь это твой сын, внук твоих родителей”, — изумилась учительница. „Скорее всего не мой, а Васькин, — возразил Костя. — После меня Надька с холодильника прыгала. И ребенок у нее выскочил. А потом она с Васькой была. Это Васькино дитя. А в общем, хорошо, что ребенок умер. Так всем спокойнее…”
Когда я говорю о классах в советском обществе, то, естественно, вхожу в противоречие с официальной советской точкой зрения, утверждающей, что никаких классов в СССР уже давно нет. Один из проповедников советского образа жизни даже ввел в обращение официозное клише: „В нашем бесклассовом обществе есть только один привилегированный класс — это дети”. Фраза эта, многократно повторенная в газетах и по радио, изрядно надоела советской публике, тем более что реальная жизнь каждый день показывает простому человеку нечто прямо противоположное. О детях рабочего класса и детях интеллигенции мы уже кое-что теперь знаем. Приведу рассказ, который дает некоторое представление о жизни действительно привилегированных детей, потомства партийной, советской и военной элиты.
„Мой дед был „большим человеком” в партии, — говорит 22-летний москвич Леонид С., недавно приехавший в Америку, — поэтому нас с братом приняли в 31-ю школу Фрунзенского района Москвы. Эта школа в центре города предназначалась для детей дипломатов, высших партийных и советских чиновников, видных деятелей культуры. Я учился там 10 лет с 1966 по 1976 год. В Москве есть несколько таких школ. Кроме нашей, английский преподают в 28-й школе, а французский — в 19-й. Говорят, что такие привилегированные школы, дающие глубокое знание иностранного языка, есть также в Ленинграде и в столицах национальных республик. Учат там хорошо, особенно здорово обучают иностранному языку. Ведь большинство наших выпускников идет потом в МИМО — Московский институт международных отношений, впереди у них дипломатическая карьера. Но главное в нашей школе было не ученье, а удивительная свобода, какой, я думаю, не имел в стране никто другой”.
Действительно, свобода в школе для сынков высшего сословия была баснословной. Начиная с 5 класса, ученики не носили обязательной в СССР школьной формы. Им разрешалось все то, что строго-настрого запрещено во всех школах Советского Союза: носить джинсы, отращивать длинные волосы, приносить в класс бутылки виски и коньяка, и даже курить наркотики. Дети дипломатов развлекались на переменах, а подчас и на уроках, разглядывая привезенные родителями из-за границы журналы „Плейбой” и „Пентхауз”. Они были уверены: ни учитель, ни директор не сделают им замечания. Ведь это была не просто какая-то там школа, а учебное заведение, где в качестве учеников были представлены самые знаменитые семьи страны: внук Хрущева, три внука Микояна, сын члена ЦК партии Гришина и т. д. и т. п. А рядом с этой должностной элитой учились дети литературных и театральных знаменитостей — сын актера Табакова, сын писателя Аксенова и даже пасынок Александра Солженицына. „С таких детишек много не потребуешь”, — иронически комментирует Леонид С. Кроме советской знати, в 31-й школе представлены были дети дипломатов Запада и Востока. Естественно, что жизнь школьников такого рода сильно отличалась от жизни всех других школьников страны.
„И мальчики и девочки в нашем классе всегда имели свободные деньги, — вспоминает Леонид С. — После уроков за ними подъезжали ЗИЛы и Чайки [85]. У всех были отличные просторные квартиры. Поскольку папы-дипломаты часто находились за границей, а партийные папы и мамы предпочитали проводить время на дачах, квартиры эти часто пустовали. Впрочем, как только „предки”-родители оказывались вне дома — „хиляли вон”, их наследники-школьники устраивали загулы, продолжающиеся несколько дней. Учителям в таких случаях отвечали они кратко: „Был болен”. Справок от врача или записок от родителей никто у нас не спрашивал”.
Секс в этой среде начинался с детства и считался естественным элементом жизни „юной элиты”. Первая герл-френд Леонида была дочь посла республики Бангладеш. Когда они сошлись, ему было 14, а ей — 13 лет. В этой кастовой компании глубокие привязанности и даже просто длительные связи между мальчиками и девочками не поощрялись. Связи возникали и распадались так быстро и часто, что случалось, придя на вечеринку с одним мальчиком, школьница уходила с другим. Никто из ее одноклассников не считал такое поведение безнравственным.
Сексуальное образование ученики 31-й школы получали из самых достоверных источников: читали английские книги по сексу. Беременность им также не грозила: в их распоряжении были бидэ, души и ванны, самые совершенные презервативы западного производства и американские противозачаточные таблетки.
Интересно, что, охотно пользуясь всеми этими и многими другими благами, дети высокопоставленных родителей не разделяют социальные и политические взгляды родителей. Они слушают радиостанции „Би-Би-Си”, „Голос Америки” и „Немецкую волну”, считают, что в России — „бордель”, „все хреново” и „говнисто”, но это — не их дело. Социальные проблемы, будущее страны не только не беспокоят, но и не интересуют детей партэлиты и дипломатов, поскольку их самих ждет впереди безоблачное будущее, дипломатическая карьера и хорошие деньги. Главный интерес жизни пока сосредоточен на том, чтобы собраться и повеселиться сегодня.
Мы говорили до сих пор о молодежи городской, но подрастает смена и за пределами городов. Советская пресса неохотно пишет о мальчиках и девочках из деревни. Да о них и нечего собственно сказать, кроме того, что большая часть из них весьма рано приобщается к спиртному (вкус водки многие знают с одиннадцати лет и раньше), а став подростками, начинают думать, как бы сбежать из деревни. В основном жизненный путь деревенского подростка определяет призыв в армию в 18 лет. Отслужив, они как правило назад в деревню не возвращаются… Девушкам, оставшимся без женихов, ничего не остается, как тянуться вслед за ними в город. Те, кому это не удается, остаются в селе чаще всего без мужа и без детей. Впрочем, оказывается, есть за пределами городов девочки и с другой судьбой.
Доктор медицинских наук, хирург, Владимир Голяховский в 1974 году поехал на научную конференцию в Омск (Западная Сибирь). Участники конференции имели возможность приобрести Сборник трудов сибирских ученых. Купив книгу и просматривая оглавление, Голяховский прочитал, что на страницах 103–105 опубликована статья группы сибирских медиков „Сто случаев доношенной беременности у девочек моложе 13 лет”. Врач заинтересовался статьей, но страниц 103–105 в его экземпляре почему-то не оказалось. Он попросил заменить ему экземпляр, но и в другом этих страниц не было. Позднее один из организаторов конференции объяснил московскому гостю, что статью запретила цензура. Коллега из Сибири рассказал доктору Голяховскому о тех фактах, которые легли в основу запрещенной статьи. Вот этот рассказ в сокращенном изложении.
В лютые зимние морозы — 40–50 градусов по Цельсию — сибирские охотники-профессионалы уходят на всю зиму в тайгу добывать зверя. В одиночку жить и охотиться слишком тяжело. Поэтому в тайгу уходят небольшими группами — по два — три человека. Очень частый вариант — семейная группа, которая состоит из отца, сына в возрасте 17–25 лет (пока не женился) и младшей дочери — 12–15 лет. Они нагружают сани мешками с патронами, капканами, крупой, мукой, сушеными грибами и ягодами, керосином, свечками, мылом, махоркой, самогоном и спиртом. Начинается путь по глубокому снегу в глубину необъятных сибирских лесов, туда, где бродят лишь дикие звери. Там у каждого охотника стоит своя маленькая избушка, срубленная и поставленная, может быть, еще его дедом или прадедом.
В избушке остается жить дочь, взятая вести немудреное хозяйство. Сами же охотники уходят на далекие расстояния и пропадают там по несколько дней, гоняясь за зверем или прячась от непогоды. В избушку они возвращаются только передохнуть. Для переутомленных мужиков, одичавших от жути тайги, такое возвращение — праздник, тем более что они всегда приносят с собой добычу: свежее мясо и шкуры убитых зверей. Девочка делает для охотников все: она приучена стаскивать валенки, снимать пропотевшую одежду, приучена мыть их теплой водой, подавать миски с кашей и мясом, приучена наливать самогон.