Миграция советской проститутки имеет и другие географические тенденции. Являясь своеобразным предпринимателем-частником, она остро чувствует пульсацию рынка и быстро реагирует на возникающий спрос. Так весьма активно проститутки реагируют на строительную программу Кремля. Ведь новостройки — это прежде всего городки с преобладающим мужским населением! Поэтому, едва в Джезказгане (южный Казахстан) начали строить меде-плавильный комбинат, туда из Средней России устремился поток проституток. По имеющимся сведениям, в жарком и сухом климате Средней Азии они сумели заработать не хуже, чем в заполярном Мурманске.
Строительство огромного завода грузовых автомобилей на реке Каме в Татарии (КАМАЗ) также не оставило советских проституток равнодушными. На Каму, в маленький поселок Набережные Челны, где в 1970 году началось строительство, двинулись сначала самые решительные искательницы успеха, а затем в 1974-м, когда завод вступил в строй, и сотни рядовых. Строители утверждают, что первые девушки, приехавшие к ним на сексуальные заработки, были уроженками Киева и Одессы. Они имели на КАМАЗе головокружительный успех, поскольку в те годы на каждую женщину в пределах строительства приходилось от 12 до 15 мужчин. Правда, и условия труда этих барышень были не иэ легких. Рабочие приводили проституток в свои общежития, где в комнате в лучшем случае спали четыре, а чаще шесть и даже десять холостых мужчин. По свидетельству врача, бывавшего на КАМАЗе в те годы, автомобилестроители, тем не менее, очень бережно относились к своим залетным пташкам, которые скрашивали их унылый, однообразный быт. Рабочие передавали проституток как эстафету друг другу и по возможности неплохо их оплачивали. Правда, массовый заезд проституток на КАМАЗ в более поздние годы принес местным властям неожиданные хлопоты. Партийной администрации пришлось отвлечься от проблем автомобилестроения, чтобы организовать борьбу с гонореей и сифилисом. В новом социалистическом городе одно из помещений было отдано под Штаб по борьбе с венерическими заболеваниями, а второе — под „закрытый стационар” для мужчин и женщин. Насколько нам известно, совместные усилия врачей, милиционеров и партийных лекторов пока к победе над заразой на КАМАЗе не привели.
Способность советских проституток успешно разыскивать для своего товара рынки сбыта показывает, насколько дух живого предпринимательства силен даже в окостенелой системе социализма. В ответах на нашу анкету большинство отвечавших (60,6 процента) заявили, что проституция распространена повсеместно и в том числе в маленьких городах и районных центрах. Поначалу такой взгляд показался мне сомнительным. Кто может быть клиентами этих женщин в поселках, где каждый житель на виду у „общественности” и все знают всех? Разъяснение дали бывшие военнослужащие Советской армии. В стране, где даже в мирное время под ружьем находится более 5-й миллионов солдат и офицеров, а воинские части расположены повсюду, человек в погонах — важный элемент в коммерческих расчетах проститутки. Пока офицер живет со своей семьей в военном городке, он чаще всего недостижим для нее. В городке каждый шаг его контролируется женой и соседями. Другое дело, когда воинские части выезжают в летние лагеря. Семьи офицеров остаются дома, и на несколько месяцев „законная” половая жизнь неизбежно заменяется жизнью „незаконной”. Есть в стране также секретные (чаще всего ракетные) части, где по службе офицерам месяцами запрещено видеть свои семьи. Проститутки отлично знают все такие места. Военные тайны их не слишком интересуют, зато они знают главный секрет, который состоит в том, что человек, который проводит годы в казарме, получив освобождение на сутки, стремится провести эти сутки, как говорят в России, „на всю катушку”. В эти часы ему все равно, с кем быть и сколько денег истратить. Проститутка знает душевное состояние этого рода клиентов и спокойно поджидает их в ближайшем от казармы ресторане. Она уверена, что без труда напоит и ограбит мужчину в мундире. („Разве я не стою 25 рублей?..”) И он же еще будет ей благодарен.
Торговля любовью — дело сложное. Профессия эта и сама по себе требует постоянной находчивости и творческих усилий, а в СССР особенно. У проститутки нет союзников. И клиент, и власть, и подружки-коллеги находятся по другую сторону баррикады. Конечно, какая-нибудь опустившаяся „вокзальная” может весь свой век выползать на привокзальную площадь в надежде, что в потоке пассажиров найдется кто-то, кто располагает свободной трехрублевой купюрой и получасом свободного времени. Но молодые девушки чаще всего не желают ограничиваться столь жалкой оплатой. Они спешат реализовать свою свежесть и молодость, обратить свое тело, данное им безвозмездно, в источник серьезных доходов. Они проявляют при этом недюжинную активность и находчивость. Одни штурмуют приезжих в гостиницах, другие пристраиваются обслуживать спортивные команды, третьи собираются группами, чтобы организовать некое предприятие, которое в милицейских документах именуется „притоном разврата”, а в народе просто зовется бардаком.
Недавно я спросил молодого эмигранта из Советского Союза, что он знает о бардаках в его городе. „Если бы знал — не уехал бы!” — последовал полушутливый, но при этом вполне категорический ответ. И действительно, постороннему очень трудно обнаружить в СССР адрес „дома свиданий”. Хозяйка делает все возможное, чтобы скрыть свое предприятие от соседей и милиции (что по сути одно и то же). С великими предосторожностями клиенты передают телефон и адрес потенциальным клиентам, ибо закон весьма немилостив к содержателям такого рода заведений. Да и посетителей могут ожидать большие неприятности по служебной и партийной линии. В условиях великолепно развитого сыска и всеобщего и обязательного доносительства большинство бардаков в СССР очень быстро „сгорает”. Однако на их месте возникают новые и новые „дома свиданий”, ибо в этой области постоянно существует как спрос, так и предложение.
Процессы над содержателями притонов в газетах не освещаются, публику на такого рода суды не допускают, так что общество очень мало знает об этой стороне советской жизни. Но через адвокатов кое-какие подробности тем не менее выходят наружу[96]. В 60-х годах 5–6 таких процессов проходило в Харькове. Женщина, содержавшая притон в Кузнечном переулке, по телефону сзывала „сотрудниц” к себе в квартиру всякий раз, когда в город приезжали грузины, торгующие на базаре свежими фруктами. По делу, кроме хозяйки, проходили две сестры, секретарши большого харьковского учреждения, существа крайне юные, неразвитые и наивные. На следствии одна из них, трагически воздевая руки, кричала: „Меня-то за что? Я-то в чем виновата? Двое (клиентов), жарили” (to fuck) весь вечер и в рот и сзади, а потом никто даже не пошел провожать…”
В другом деле, известном среди харьковских юристов под кодовым названием „Черная кошка”, речь шла о притоне, который посещали преподаватели местных институтов, журналисты, крупные чиновники. Девочки в этом „доме свиданий” были крайне молоды, и возник вопрос о растлении малолетних. Перед судом должен был предстать доцент Харьковского политехнического института. Но областной комитет партии не разрешил прокуратуре возбуждать против него обвинение, потому что доцент… преподавал студентам марксизм-ленинизм.
На процессах такого же рода в 70-х годах в Риге, Ленинграде и Ростове-на-Дону выяснилось, что главными „кадрами” притонов были студентки. Что касается посетителей, то первое место среди них занимали всякого рода спекулянты и подпольные дельцы, затем чиновники, в том числе партийные, и, наконец, так называемая советская „образованщина” — люди с институтскими дипломами: преподаватели ВУЗов, инженеры, журналисты, юристы, люди кино, сотрудники издательств.
Процессы эти показали и другое: „дома свиданий”, как некая постоянная квартира, находящаяся по определенному адресу, стали невозможны. Милиция почти немедленно раскрывает сегодня такие предприятия. Поэтому организаторы сексуального бизнеса перешли почти полностью на новую систему колл-герлс. По звонку девушки выезжают к гостям, но не из дома, а со службы. Служебный телефон какого-нибудь конструкторского бюро становится главным связующим звеном в этом частном предприятии. Служебный телефон разоблачить труднее, и девушки при такой организации чувствуют себя в большей безопасности: родители и мужья (бывало и такое) как бы остаются за пределами их профессиональной сферы. Один из телефонных бардаков находился долгое время в Проектном институте „Роспроект” Центросоюза в Москве. (Старый адрес: Комсомольский проспект 23, новое здание было выстроено на улице Гиляровского, 57.) Несколько довольно привлекательных сотрудниц Института в возрасте от 25 до 35 лет — инженеры, экономисты, чертежницы, секретарши — в полной тайне от других сотрудников договорились выезжать в гостиницы для обслуживания командировочных. Одна из них взяла на себя роль диспетчера.
Очень скоро у этой группы возникла постоянная клиентура. Диспетчер получала заказы во время рабочего дня, и, выходя в уборную, дамы решали, кому куда ехать. Многие успевали выехать и вернуться на свое служебное место в течение обеденного перерыва. Такса за сеанс в этом институте в конце 70-х годов составляла 15 рублей, минет (оральный секс) оценивался в два раза дороже. Кроме денег, девушки, по уговору, увозили с собой шоколад, фрукты и спиртное, которыми их угощали. Главными клиентами обычно оказывались, как уже не раз говорилось выше, командировочные из юго-восточных республик и сотрудники постоянных представительств этих республик в Москве. Но знали заветный телефон и мужчины, приезжавшие из городов Средней России. (Одна из девушек в конце концов вышла замуж за того чиновника, которого несколько лет перед тем обслуживала как проститутка.)
Девушки держались дружно, и в течение нескольких лет никому не удавалось проникнуть в тайну их побочных доходов. Бардак этот, насколько мне известно, так никогда и не был разоблачен. Опасность над ним нависла лишь однажды, но виновата была не милиция, не партком и дирекция Института, а сами девушки. Конфликт между двумя из них возник в гостинице „Москва”. Командировочные таджики имели обыкновение приглашать для развлечения не одну, а сразу двух дам. В постели такой клиент, крупный государственный чиновник из города Душанбе, отдал предпочтение одной из них и выразил свои чувства в виде большего гонорара и более дорогих подарков. Вторая дама — экономист с высшим образованием — была возмущена нанесенным ей экономическим уроном. Возник спор, перешедший в скандал. Мнения разделились. По счастью, колл-герлс не обратились в качестве арбитра в партийный комитет своего института…