иде избивает жену, с которой в остальное время у него не только дружественные, но даже нежные отношения. Со стороны художника это попытка компенсации. Человек российской ментальности всегда ищет причину своих неприятностей во вне. Женщина наиболее подходящий для этого объект. Кстати, художник, о котором рассказала ленинградка, сейчас живет в Нью-Йорке. В Америке в этой семье все продолжается, как и в СССР: выпивка, попытка секса, неудачи, озлобление и издевательства над женой. В трезвом виде художник любит вспоминать, что отец его, сибирский мужик, всю жизнь пробегал за матерью с топором. Традиция.
Молодая пианистка из Москвы считает, что поклонение красоте, благодарность женщине за наслаждение, которое она доставляет, крайне редки на ее родине. Да мужчине российскому и благодарить-то нечем. Те высокопоставленные чиновники, о которых говорит врач Софья X., лишь малая часть общества. И если женщина в массе своей бедна, то не богат и мужчина. Чаще всего Он не может предоставить Ей ничего из тех даров, которые естественны в обществе людей обеспеченных. Да и в сексуальном отношении его дары более чем скромны. Мужчина унижен. Инженер, аспирант, учитель, рабочий, милиционер — он не может заработать больше, чем его жена. Ему всегда могут сказать в собственном доме: „Я и без тебя обойдусь. Я зарабатываю не меньше тебя. Ты еще и пропиваешь семейные деньги…” Теряя традиционную позицию хозяина, мужчина переходит к агрессии. Он хочет подчинить свою подругу силой, заставить ее терпеть его, бояться его, зависеть от его настроения и желаний. Это стремление подсознательное и массовое. Мужчины хотят вернуть жизнь в прошлое, когда (до революции) они были кормильцами и главами семьи. Сегодня это только претензии…
Чем дольше я слушаю исповеди этих обделенных любовью женщин, тем явственнее видится мне, как тесно переплетены сегодняшние советские нравы с русскими старинными традициями. Насильственно стремясь переключить сексуальную энергию народа на деятельность, полезную властям, режим сделал отношения мужчин и женщин чем-то постыдным, позорным, загнал чувства граждан в глубокое подполье. Низкими заработками, низким стандартом жизни, бездомностью миллионов порождены „бедный мужчина” и дешевая женщина”. Но вместе с чисто советскими бедами из глубины веков выползают исконно русское пренебрежение мужчины к женщине, его стремление унизить ее только потому, что она стоит на общественной лестнице еще ниже, чем он сам. Материально бедный, советский массовый мужчина на поверку оказывается бедным и духовно, с нищими чувствами, с убогой моралью. Советская власть достроила, завершила конструкцию россиянина — циника и хама. Об этом мужчине очень хорошо говорится в одном из современных анекдотов.
Француз, англичанин, американец и русский обсуждают вопрос о том, как довести женщину до экстаза. Француз говорит о ласках, англичанин о преданности, которой он окружает свою даму, американец о богатых подарках. „А я, — говорит русский, — действую проще. Беру на улице женщину, плачу ей трешку (три рубля), веду в подворотню, е… ее, отнимаю трешку. Тут она до экстаза и доходит…”
Вот мы каковы! Вот мы что умеем! Попробуй, разберись, что тут от советской власти, а что родимое, от древних корней…
„Не случалось ли вам задуматься над содержанием песни „Из-за острова на стрежень” про Степана Разина? — спросила меня как-то пожилая дама, москвичка, знаток литературы и театра. — Перечитайте это народное произведение. Там вы наверняка обнаружите некоторые истоки нынешних нравов…”[146].
Степан Разин (1630–1671) — лицо историческое. Казак, уроженец донской станицы, он был бандитом и грабителем. За что и был казнен. Но под пером советских пропагандистов Разин превратился в идейного вождя крестьянской освободительной войны. В песне, созданной на основе старинного предания 110–115 лет назад, описан случай из, так сказать, „частной” жизни Разина. Разбойничая где-то в низовьях реки Волги, он то ли украл, то ли силой увел молоденькую девушку — персидскую княжну, и привел ее на один из своих расписных челнов. Княжна ему нравится. Нравится ли он княжне, Степана не интересует, он просто занимается с ней своим мужским делом. Как говорится в песне, „веселый и хмельной” он справляет свою очередную свадьбу. Но остальные разбойники раздражены: они, конечно, завидуют атаману, но говорят не о зависти, а о том, что вот-де атаман провозился с бабой одну ночь и „сам на утро бабой стал”. По русским понятиям сказать мужчине, что он „стал бабой”, — значит серьезно оскорбить его. Разин чувствует, что общественное мнение против него, и, как все демагоги, быстро находит тот жест, который примиряет его с соратниками. Он хватает княжну и вышвыривает ее из лодки. Девушка тонет. Расписные челны продолжают свой путь. Все довольны.
Надо сказать, что в России мало песен пользуются такой же шумной популярностью, как эта. Про Степана Разина поют в деревнях и городах, песню исполняют с театральных подмостков и тянут пьяными голосами на свадьбах и всякого рода гулянках. Это действительно народная песня. О чем же она? О том только, что бандит украл девушку, изнасиловал ее прилюдно и затем утопил. Согласимся, что сочинение это действительно бросает некий свет на сексуальные нравы и традиции народа…
Есть в песне про Стеньку Разина еще один важный нюанс. Как понимают сегодня люди, Разин утопил княжну во имя мужского товарищества. И это оправдывает его в их глазах. Таковы традиции.
Да, традиции — большая сила. Далеко от Волги до Магадана, от нашего времени до XVII века, но ситуация, описанная в знаменитой народной песне, поразительно схожа с тем, что произошло несколько лет назад на золотых приисках в магаданской тайге. Помните Ваську, которого его товарищи выгнали из артели за то, что он без общественного согласия завел себе бабу? Ему бы отказаться от нее, а еще лучше утопить ее в ближней речке. А он заупрямился. Возможно, любил ее. Васька вел себя нетрадиционно. Зато остальные члены артели действовали в полном соответствии с национальной традицией. Они требовали от товарища того же самого, чего требовали от своего атамана Разина его приятели-разбойники: чтобы он поставил мужское товарищество выше какого-то там личного чувства к женщине. Ваську из Магаданской области, конечно, в народных песнях не воспоют, и героем он по российским стандартам не станет[147] .
Не мне первому пришло в голову искать корни национальных российских нравов в народных песнях. Сто пятьдесят лет назад в 1834 году об этом писал наш великий поэт Александр Пушкин. „Вообще, несчастье жизни семейной есть отличительная черта во нравах российского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание — или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки мужа постылой жене. Свадебные наши песни унылы, как похоронный вой”[148].
Наш современник, психолог, эмигрант из Ленинграда Г. С. высказывает мнение еще более радикальное. „То, что происходило на Руси столетиями между мужчиной и женщиной меньше всего можно назвать сексом. И не в том дело, что женились и выходили замуж на Руси не по своей воле. Важнее другое. Секс — система отношений, в которой есть две стороны — Он и Она. Они могут получать наслаждение только вместе. Чувства одного возбуждают чувства другого. В России же традиционная скованность женщины и столь же традиционное равнодушие мужчины к ее переживаниям попросту исключают секс, как любовную игру, как радость двоих”.
Суждение психолога получает свое подтверждение в исторических фактах. Россия не пережила Европейского Ренессанса, эпохи, когда между 14 и 16 столетиями европейцы среди прочего по-иному взглянули на женщину. Когда женщина-хозяйка, женщина-мать, женщина-самка была впервые осмыслена как человек, как Дама. В русском средневековом обществе не возникло ни рыцарства, ни джентльменства, пусть даже показного, внешнего, театрального, как это было кое-где в Европе. Лишь в 18 столетии, да и то только в высшем обществе, русская женщина стала появляться „на людях”, а несколько поколений русских цариц заставили мужчину признать за женщиной некоторые общечеловеческие достоинства. Но все это лишь при дворе или около царского двора. А в народной среде баба оставалась только бабой — ломовой лошадью и матерью.
Случались, однако, периоды в российской истории, еще более страшные для женщины-матери. Эпоху, которую именуют татаро-монгольским игом, позднейшие историки описывают как время постоянных насилий над русскими женщинами. Между тем, значительно чаще бывало по-другому. Желая укрепить свою власть над русскими, татары прибегали к мирному варианту: они соглашались вдвое снизить „ордынские тягости” (налоги) на тот „двор”, откуда хозяин на время пошлет к ним свою жену или незамужнюю сестру. Этот вариант устраивал очень многих крестьян и горожан. Татары получали женщин, которых у них не хватало, а русские облегчали себе налог и роднились с татарами, что делало их жизнь более безопасной. Сговор этот шел за счет женщины-матери, бабы, которая в отношениях русских и татарских мужчин играла роль разменной монеты. Очевидно, такое использование женщины было возможно лишь в обществе, где она как личность не существовала.
Не слишком ли мы строги, однако, к нашим предкам? Может быть, вынужденные обстоятельствами торговать своими женами, они все-таки как-то по-своему любили и уважали их? Что говорили мужчины тех давних веков о женщинах? Заглянем в сборники русских народных пословиц и поговорок. Ведь в школе нас учили, что поговорки — зеркало души народной. „Толковый словарь”, составленный в прошлом веке русским писателем и лингвистом Владимиром Далем, — гордость русской культуры. По выражению одного из критиков: „Это самая обширная энциклопедия русской речи, охватывающая одновременно все проявления внутренней и внешней обиходной русской жизни и быта…[149]