И действительно, видя приближающегося ангела в сарафане, Косяк, похоже, экстренно прокручивал в своем внутреннем кинотеатре главные события своей короткой и никчемной жизни. Возможностей к бегству в настоящем он был лишен злобным школьником, а будущее тревожно мерцало багровым и с каждым набегающим мгновением безвозвратно окрашивалось в более темные тона.
Ирина безмолвно подошла суровым Сфинксом, присела на корточки перед сжавшимся в комочек обреченным Косяком и стала с интересом рассматривать его травмированные пальцы. Потом глянула на меня и постучала пальцем по лбу.
Я проигнорировал ее человеколюбивую укоризну.
– Из каких мы «этих»? – вкрадчиво задал я вопрос горе-агрессору, коротко глянув на Ирину.
Мол, клиент тут кое-что интересное ляпнул в запале, пока там кое-кто на танцполе зажигал. Тут же включившись, Ирина легонько тряхнула парня за плечо.
– Ты не молчи, родимый. Тебя люди спрашивают.
– Из этих… Хлюп! Из чокнутых… Хлюп-хлюп! – попытался унять текущие сопли бывший герой. – Хлюп! С Черной речки… с пещер… Хлюп-хлюп!
– А ну, успокоился! – сильнее тряхнула его Ирина. – Не из «этих» мы! Из других. А про «этих» давай рассказывай. Все, что знаешь.
Неожиданно взгляд Косяка непроизвольно скользнул за пазуху сидящей перед ним на корточках девушки. Я, кстати, тоже обратил внимание на этот выгодный ракурс, только в отличие от моей вполне (не по годам) естественной заинтересованности Косяка это открытие привело почему-то в неописуемый ужас. Как будто его в очередной раз могли уличить во всяком таком непотребстве. Да еще и в такой неоднозначной ситуации.
Я хмыкнул непроизвольно.
– Нравится? – зловеще поинтересовалась Ирина, оскалившись и блеснув белизной зубов. – Тем троим тоже очень понравилось. До сих пор впечатлениями делятся.
Косяк истерично засучил ногами, не отрывая глаз от лица девушки. Боже упаси очередной раз опустить взгляд!
– Я не знаю про «этих»… ничего, – заскулил он, – по пещерам они лазают… дерутся как бабы… только… больно очень… нас много… их по двое… все равно нас мочат… спортсмены чертовы!
Мы переглянулись.
– А кто у них главный? – спросил я. – Смотрящий кто?
– Да откуда я знаю?! – вновь потянуло Косяка в истерику. – Там малолетки одни, школьники сопливые! Почем мне знать, кто главный? Там один всего взрослый. Был. Может, он? Черный. С волосьями вот такими…
– До плеч?
– Да нет. Хвост как у бабы. Черные волосы, говорю же. Как бичуган одет. В мешковину. И джины. На цыгана похож. Только он не из цыган. Я местных ромал знаю. Он не от них. Из города… Блин… Нога болит…
И ненавидящий взгляд в мою сторону.
Прикол. «Плохого полицейского» я еще никогда не исполнял. А Ирина, получается, фея в фиалках?
– Когда они появились в вашем районе? – поинтересовалась «фея». – В первый раз когда вы от них огребли? Помнишь?
Косяк чуть ли не с обожанием уставился в подбородок Ирины. Ай, как хочется глянуть пониже. Но… нельзя. Карма такой! Еще два здоровых больших пальца осталось. На руках. Не стоит рисковать.
– Давно уже. Года три-четыре. Бегали там, на речке, прыгали, кувыркались. По скалам на веревках ползали. Туристы. Наши на них поначалу наехали… Потом… еще раз наехали. Только…
– Отъехали, – подсказал я. – Резину не тяни, сластолюбец.
– Ну, это… стали, короче, вычислять их… по одному. Только они всегда… по два. И чуть что… как поролоновые… начинают выкаблучиваться… руки-ноги выкручивать… нам…
Воспоминания, видимо. были не из приятных, потому что Косяк очередной раз всхлипнул, покосившись на быстро синеющий палец правой ноги.
– А! Еще вот что! – неожиданно вспомнил он. – Так нету их уже! С весны. Исчезли, короче. Не лазают больше здесь. Спокойнее стало на ГРЭСе.
– И вы, стало быть, волю почуяли? – вкрадчиво поинтересовалась Ирина.
– Ну да, – забывшись, подтвердил бывший агрессор, – наша балка-то. И Зеленая горка тоже наша.
– А Воловьи лужки? Тоже ваши? – с серьезным видом поинтересовался я.
– И… кружки… вол… а… какие кружки?
– Проехали.
– И это… короче, я знаю, как фамилия этого мужика… с хвостом… что в мешке как поп ходит…
На какой-то миг наступила звонкая и выразительная тишина.
– Что же ты… драгоценный наш… говори же, солнышко ты наше красное!
Ирина так близко придвинулась к нашему драгоценному светилу, что тот, наверное, почувствовал жар, исходящий из-под запретной ткани сарафана. Что очередной волной ужаса освежило сознание. И сильнее стимулировало память.
– То ли Ойчик, то ли Бойчик, – с трудом переводя дыхание произнес он. – Дед!
– Чего «дед»?
– Дед, говорю, знает. Старик.
– Я поняла, что «дед» – это к тому же еще и «старик». Ты скажи, где нам его искать?
– Так под скалой. В Инкермане. Монах. Или, как его, отшельник, что ли. Старец, короче. Этот хмырь с ним перетирал чего-то. А я потом слышал, как дед окликнул его. Товарищ… Ойчик, заходите, мол, когда надо, двери всегда открыты и всякое такое.
– А как ты все это умудрился услышать?
Глаза у Косяка выразительно забегали из стороны в сторону, старательно огибая центральное направление.
– Правду лучше говори, лишенец. Здоровее будешь.
Да, действительно. С этим школьником-неадекватом лучше не связываться.
– Там ящик… жертвуйте, мол, на скит… а я выше по скале… на полке над шуршей деда… ждал, короче, когда тот вниз спустится за водой… а тут этот… Бойчик… мне и пришлось ждать… целый час…
Понятно. Пожертвования тырил.
– Вот что, – задумчиво произнесла Ирина, – Костя. Тебя ведь Костей зовут?
Косяк выпучил глаза, уставился на Ирину как на божество и мелко утвердительно затряс головой. Тоже мне чудо! Костя – Косяк. Вероятность процентов пятьдесят, если не больше. Рисовщица.
– Так вот, Костя. Расскажешь сейчас, где тебя найти, если чего. Ты ведь с Турбинной улицы?
– С Яб-блочкова.
– Пусть с Яблочкова. Назовешь нам свою фамилию, адрес – и хромай себе в медпункт. Там у вас на Линейной есть. Понял?
– А…
– Ой, Костя. Лучше и не спрашивай… – махнула рукой Ирина.
– Фамилия, лишенец! – рявкнул я.
– П-приходько. А адрес – Яблочкова, четыре.
– Все. Свободен.
Ирина уперлась ладонями в колени и устало поднялась с корточек, унося в недостижимую высь свой заманчивый ракурс. Я в свою очередь мечтательно подбросил на ладони обломок булыжника, выразительно глянул на товарища Приходько и метнул камень в кусты.
Через две секунды Константина с нами уже не было.
А пальцы? Так он что, симулировал, что ли?
Проходимец.
Глава 8Либо крест, либо трусы…
Значит, все-таки монастырь.
Оказалось, что идти туда пешком четыре километра вовсе и не обязательно! Выяснилось, что для нашего транспортного средства люди предусмотрели чудесную дорогу, в меру разбитую и в меру кривую. Зато – о чудо! – даже асфальтированную местами. И, кстати, проходит она рядом с поселком ГРЭС, где согласно показаниям и проживает «наше солнышко красное Константин». Правда, с другой стороны железки, через которую ближайшую пару километров переезда нет.
Рискуя остаться без свечей, колес и чемодана, мы оставили мотоцикл в зарослях кустарника и все же прогулялись по поселку, вольготно раскинувшемуся в Воловьей балке. Прикольно! Я почти угадал с «лужками». Вместе с незабвенным Антоном Павловичем. Нашли дом Косяка, прикинули на всякий случай подходы, подъезды и скорехонько вернулись к нашему транспорту. Не стоит искушать судьбу. Все-таки искать старца-отшельника удобнее на колесах.
Что же это за отшельник?
Всегда испытывал сложные чувства к религиозным вопросам и к людям в этой среде. Формально я неверующий. Гностик, как это модно сейчас называть, хотя, если честно, атеист точнее. Другое дело, что с недавнего времени слово «атеист» стало чуть ли не ругательным. Обвинительным и обличительным. Очередная дань зловещей моде в непримиримой войне клише и стереотипов.
Собственно, «верующие» мы все. До одного.
Это, кстати, один из показательных примеров широко распространенных банальностей: «Кто-то верит в Бога, а кто-то верит в то, что его нет». И если вторые «кто-то» выглядят, на мой взгляд, более цельными и последовательными, то первые множатся и дробятся в геометрической прогрессии – в зависимости от того, в какого бога они верят, какую церковь посещают и каким обрядам отдают главное предпочтение.
А как они судят других!
Широко и с размахом. И за ересь, и за неверие, и за кучу самых разнообразных высосанных из пальца накладок и несоответствий, не говоря уже о тех моральных тонкостях, которые свойственны той или иной религии. Какая, в конце концов, разница Богу – человеком вы его Сына считаете или сверхчеловеком? Или как относитесь к Богоматери? Или сколькими перстами креститесь? Когда и что едите? С кем спите?
Эти наши, а эти, извините, все же нет. Тут единоверцы, коих на поверку оказывается не так уж и много, а там, где-то по пути в ад – огромная и неприятная толпа: всякие разные язычники, вероотступники, злобные атеисты, а то и, упаси господи, ужасные еретики, не считая богатых россыпей всяких других неверных.
Я по этой причине и считаю себя неверующим.
Не по душе мне эта оголтелая дележка людей на «наших» и «не наших»? Что это вообще за дикий маркер такой – веруешь ты в Бога или нет? К чему этот ярлык, придуманный хитромудрыми жрецами на заре человеческой цивилизации? Чтобы удобнее было прореживать людское море? Разделяй и властвуй?
Короче, не нравится мне это.
Я хоть и неверующий, но делить людей, маркировать их по религиозному признаку и классифицировать в системе собственных предпочтений всегда избегал. Вообще судить людей, мерить своим лекалом тех, кого ты просто не в силах понять, – самое неблагодарное дело. Гарантия ошибки – сто процентов.
Одно время я очень тесно общался со священниками Русского Севера. В качестве представителя спонсора. Восстанавливали храмы, возвращали к жизни разбитые временем и людьми монастырские комплексы. С высот полученного в свое время качественного образования, в заблуждениях гордыни человеческой, связанной и с достатком, и с успехом, я первое время снисходительно и высокомерно относился к этим странным людям, которые в полунищете, в грязи и антисанитарии, плюя на холод и порой даже на голод, камушек за камушком, дощечка за дощечкой восстанавливали и возрождали святые для них места. И постоян