Я заметался по скользкому кафелю.
Куда? В окошко? Оно малюсенькое и очень высоко, под потолком. Не допрыгнуть. Может, в подсобку? Да она, блин, забита вся ведрами да швабрами! Черный ход! У нас же из санузла есть выход в подземку!
Скользя и пробуксовывая, я рванулся к фальш-стене, за которой находилась потайная дверь черного хода. Только она так мудрено открывается! Самое что некстати – долго.
Впрочем, все равно не успеваю…
Дабы встретить опасность лицом и не потерять его окончательно, я, поскользнувшись очередной раз, резво развернулся на сто восемьдесят градусов и обреченно уставился в проем открывающейся двери. Черт, что же наплести мамочке?
Дверь медленно отворилась, и…
– Слушай, Старик, а у тебя вся щека в порошке!
– А где… – До меня постепенно стали доходить вся низость и коварство моих боевых товарищей. – Вы что? Там что, никого нет?
– Ты все же поаккуратнее зубы-то чисть. Порошок – он… абразивный как-никак. А что если в глаз попадет?
Две наглые ухмыляющиеся рожи!
– Дебилы! – со смаком продиагностировал я. – Два громадных разнополых конченых дебила! Кретины! Две катастрофические ошибки человеческой эволюции. Два огорчения мамы-Природы. Конвульсии Галактики. Слезы на щеках каменных истуканов. Перхоть Тутанхамона. Отторжения крайней плоти. Испражнения огорченного таракана. Сексуальные фантазии придушенной выхухоли. Да вы друг друга стоите! Два молодца, одинаковых с лица. Чук и Гек. Болик и Лелик. Не! Белка и Стрелка… на излете траектории…
– Хва-атит, ой-е-ей, не могу больше, – простонала бьющаяся в истерике Ирина. – Заткнись наконец! Пощады! У-у-уй… мама…
– Старик! Уважаю, – полез ко мне с рукопожатиями Козет, но наткнулся на мой пылающий негодованием взгляд и… тут же передумал сокращать дистанцию. – Вот ведь может же человек… формулировать!
– Не подлизывайся! И ты, предательница, хватит ржать. Вообще пошли вон отсюда! Дайте спокойно зубы почистить, дегенераты… гы-гы… вот же ушлепки… гы-гы-гы…
И заржал сам за компанию, зачем-то пытаясь зажать себе рот ладонью, белой и пахучей от зубного порошка. А действительно, зачем? Веселая же минутка, туды ее в качель! А дебилов здесь получается гораздо больше, чем двое. Раза в полтора. И все ржут, как табун любимцев генерала Пржевальского.
И это называется, взрослые люди! Серьезные и ответственные. Да еще и непосредственно имеющие отношение к силовым структурам государственного масштаба! Разве такими нас себе представляют зашоренные и вечно всем перепуганные заокеанские коллеги? То-то у них было бы удивления и разочарования, если бы хоть одним глазком!
М-да!
– Все, мотайте отсюда, черти, – погнал я шатающихся от слабости столпов безопасности из умывальника, начиная успокаиваться при этом и сам. – Остолопы. Вот же дал бог напарников! Какие же вы инфантилы! Овощи-переростки!
– Хватит, Старый!
– А не хрен… идите уже отсюда… дверь за собой не учили закрывать? Шантрапа.
– Ой… здравствуйте, Сергей Владимирович.
– Приветствую вас, Шеф.
– Эй, дебилы! А вам не говорили, что второй раз уже не смешно? Але! Утырки! Чего примолкли там, сатрапы? Карающие десницы красного террора! Крысы революционных застенков. Эй, гэбня на выгуле! Вы где?
– А я гляжу, дружная у вас команда подобралась! – послышался за дверью до трепета знакомый голос. – Главное, что примечательно, политически благонадежная. Сердце аж радуется.
Черт! Действительно начальник. Я там ничего антисоветского не ляпнул сгоряча? И кстати, как давно он пришел? Чего услышать-то успел? А впрочем, переживет. Он у нас мировой мужик.
– Здрасте, Сергей Владимирович, – выглянул я из душевой. – А мы тут… умываться пытаемся…
– Все вместе? Вы бы хоть девочку вперед пропустили, джентльмены.
Еще один юморист. Не многовато?
– Девочка… нехай еще грязной походит. – Я вновь нырнул за дверь и сунул мокрую щетку сначала в ненавистный порошок, а затем в свой многострадальный рот. – За-флу-фыла, фефочка, флин…
– Вы представляете, Сергей Владимирович? Вот как работать в таком негативе? Это такое напряжение, такое напряжение…
– Да-да, я понял. Понял, что самостоятельно вы из этой комнаты смеха выбраться уже не в состоянии. Подсказать короткий путь? Его нам, начальникам, по великому секрету сообщают. Причем ежедневно. На утренней пятиминутке у генерала. В главном штабе. Хотите?
– Не надо. Секрет есть секрет. Мы как-нибудь сами…
Когда я вышел из умывальника, наша сладкая парочка уже скромненько, на четверть задницы ютилась на моем диванчике, напустив на себя предельно серьезный вид, как два советских отличника за партой образца тридцать пятого года. Напротив через стол, на котором исходил паром горячий чай в стакане и желтела горка обсыпанных пудрой плюшек, восседал Пятый, задумчиво массируя себе подбородок. Еще один плюс в кассу нашего босса: так оперативно обуздать нашу неугомонную стихию – дорогого стоит!
– Готовы? – поинтересовался шеф, окидывая долгим взглядом своих легкомысленных подчиненных, традиционно начиная и заканчивая обзор на моей персоне. – В состоянии адекватно воспринимать объективную реальность?
– А можно, я в это время завтракать буду? – вызывающе спросил я.
– Можно… можно даже было и не спра-ашивать, – ответил шеф, задумчиво растягивая слова.
Потом протянул руку, взял одну из плюшек, покрутил перед носом и рассеянно откусил, заведя глаза под потолок. Пожевал, невыразительно играя лицом, и наконец констатировал:
– Дрянь какая!
Плюс в кассу нашего босса отменяется. За усечение и… оскорбление моего завтрака.
– Значится, так, – приступил наконец к целевым указаниям начальник, решительно откладывая в сторону надкушенное хлебобулочное изделие, – работаем сегодня по оперативочке. Есть информация по местам концентрации в городе разношерстных представителей неформальных групп молодежи.
– Опять хиппи? – спросил я, с трудом разгрызая действительно весьма засохшую плюшку.
– А там кто угодно собирается! – живо пояснил шеф. – Хиппи в том числе. Скажем, в первой точке, в скверике около Петропавловского собора, их не очень-то и много. В основном – нумизматы, филателисты, сигнуманисты, фалеристы и многие другие коллекционеры. Понятное дело, почти все – спекулянты и фарцовщики.
– Всем известный черный рынок, – подтвердил я. – Или блошиный?
– Да как хочешь называй, – ответил шеф. – Ваше задание: проверить этот гадюшник на наличие наших фигурантов. Вторая точка – стихийный палаточный городок на одном из скальных уступов близ мыса Фиолент. Дикая вольница, падение нравов и низкие моральные устои: алкоголь, наркотики, беспорядочные половые связи и все такое прочее. Все усугубляется труднодоступностью и мобильностью этой бесконтрольной ватаги. На точку собираются «любители свобод» со всего Союза. Очень может быть, что Вуйчик тоже там ошивается, а то и живет на постоянной основе, что было бы неудивительно.
Вот! Вот оно!
Теперь я знаю, как организовать акт возмездия за свое испорченное утро.
– Сергей Владимирович, – невинно произнес я. – Вы же знаете, как плохо я переношу высоту. Только обузой буду. Пусть Ирина с Козетом проверят эту точку. Прикинутся хипповой парочкой, скажем, из Краснодара, как Леха Русобор, подберут нужный антураж у Хейфеца, я помогу выбрать, да и внедрятся. Хоть на сутки, хоть на двое – сколько понадобится.
Шеф коротко глянул на меня и кивнул.
Есть!
Дело в том, что знаю я эту «точку». Точнее, знавал в прошлой жизни, в пору своего подросткового возмужания. Ко всему перечисленному там, среди суровых скал, в одной из живописных бухточек есть… шикарный нудистский пляж. И мы, советская шпана, интуитивно приобщаясь к общеевропейским труднодоступным ценностям, повадились одно время заглядывать в этот оазис единения Красоты с Природой… из-за камушков, тайком. Потому что, если присутствовать официально (что совершенно не возбраняется, а даже приветствуется), – тогда плавки долой: хоть и неписаные, но очень строгие правила, за нарушение которых можно было и по шее получить от внешне миролюбивых, но очень крепких молодых и здоровых нудистов. Обоих полов. Природа, надо полагать, силой их наделила. Недюжинной, насколько помнили наши бока…
Учитывая трудный период во взаимоотношениях моих веселых товарищей, связанный с внезапно вспыхнувшей страстью Сан-Саныча к Ирине, можно с уверенностью предположить, что нашу сладкую парочку будет ждать особый и незабываемый сюрприз! Я бы назвал его скабрезной расплатой. Меткой, которую использует Бог в общении с шельмами. Будут знать, как устраивать свои бездушные и циничные розыгрыши. Особенно по утрам.
– Есть еще третья точка сбора…
– Не Херсонес, случайно? – бесцеремонно перебил я Шефа, зная уже ответ процентов так на девяносто девять.
– Херсонес, – подтвердил невозмутимо Пятый. – Собираются там неформалы, так сказать, музыкального плана: рок-н-ролл, хард-рок, панки, хиппи и… тому подобное. Определенного места у них нет, поэтому шатаются по всему городищу, шумят, мусорят, бегают по развалинам от милиции и администрации раскопок. Многие из них сами подрабатывают у археологов. Собственно, с раскопок все и началось – научная богема, студенты, бунтарский дух и все такое прочее, – вот и занесли заразу.
– Беру на себя! – тут же забил я.
Все равно собирался туда после беседы с Рыжим. Кстати, можно с собой взять на прогулку и свою новую нечаянную подружку. Пусть глянет на этого пресловутого Богдана – а вдруг действительно папочка ее? Хотя… ерунда все это. «Бред сивой кобылы», – как любит формулировать Козет, претендуя на великую оригинальность.
– Не забудь про Индиго, – сказал Сергей Владимирович. – Вуйчик, конечно, дело нужное, но гораздо важнее… эти непонятные дети…
И замолчал многозначительно.
Ну-ну. Отмалчивайся дальше. Ничего, что я сам, на минуточку, ребенок… кхм… Индиго? А как еще можно меня классифицировать, если отбросить версию переплетения мозгов с сознанием из будущего? Мы же мое псевдопопаданчество признавать не желаем? Ну, тогда все, я – Индиго. Такой, что… бирюзовей не бывает. А что у нашей ультрамариновой братии на уме – даже я сам не знаю! Не страшно, начальник, мне такие задания давать? А что, если я своих сдавать не пожелаю? А ну как мы вообще снюхаемся друг с другом? И пожелаем… мировое господство, к примеру, себе обеспечить? Вундеркинды всех стран… того… объединяйтесь!