В 1966 году Александра Рагулина признали лучшим защитником чемпионата мира. По праву. А двумя годами раньше такой титул получил Эдик Иванов. Правда, при не совсем обычных обстоятельствах.
Директораты хоккейных чемпионатов мира начали определять лучших игроков турниров с 1954 года. Тогда лауреатом назвали Всеволода Боброва. Но вот в 1968 году, когда после долгого перерыва наша сборная вновь стала сильнейшей в мире, организаторы не смогли назвать в числе лучших ни одного из советских игроков. Это вызвало естественное недоумение специалистов. Последовал ответ: в команде СССР все настолько хорошо играют, что выделить кого-либо одного трудно. Спустя год, в Инсбруке, члены директората олимпийского турнира пошли по пути наименьшего сопротивления, объявив лучшим вратарем канадца Сета Мартина, а защитником – Франтишека Тикала из сборной ЧССР. Они решили передать третий приз для вручения одному из советских игроков – на усмотрение команды. Получал награду капитан сборной Борис Майоров, и кое-кто из журналистов поспешил передать, что именно он лучший нападающий Олимпиады. Однако на собрании команды было решено отдать награду Эдуарду Иванову. Таким образом, в одном чемпионате сразу два защитника оказались лауреатами.
Вообще в сборной всегда преобладали армейцы. И каждый игрок был по-своему неповторим. Я рад, что мне пришлось выступать в одной команде с Константином Локтевым, Александром Альметовым, Вениамином Александровым, Анатолием Фирсовым, Владимиром Викуловым, Виктором Полупановым. При мне начали свое стремительное восхождение на хоккейный Олимп Валерий Харламов, Борис Михайлов, Владимир Петров.
Ближе всех в сборной тех лет мне был Виктор Якушев. Может, еще и потому, что он долгие годы в единственном числе представлял в сборной команде столичный «Локомотив», так же как я один – горьковское «Торпедо». Мы были с ним чем-то похожи: складом характера, молчаливостью, привязанностью к своему клубу.
Долгое время в сборной бытовало правило приглашать в состав уже хорошо сыгранные клубные звенья. Ну а Якушев был как бы на подхвате: кто-то травму получил, кого-то по другим причинам не взяли в сборную. И Виктор, словно палочка-выручалочка, играл на разных чемпионатах с разными партнерами. Но как играл! Он был настолько талантлив, настолько понимал игру, что ему было достаточно провести в новом сочетании несколько тренировок, чтобы не выпадать из ансамбля. И ни разу никто из его новых партнеров по звену не жаловался, что не понимает Якушева. Он был бесценным игроком для сборной. А в «Локомотиве» Виктор отметил на льду свое сорокалетие...
Хоккеисты московского «Спартака» появились в сборной одновременно со мной. До 1961 года на мировых чемпионатах этот клуб никто не представлял. И вот в команде появилась целая тройка интересных нападающих – братья Борис и Евгений Майоровы и Вячеслав Старшинов. Талантливые ребята? Безусловно. Но с непростым характером. Особенно братья. В чем в чем, а в активности, в отдаче им отказать было нельзя.
Вячеслав Старшинов был в сборной больше своих первых партнеров. Да и в клубе тоже. Он был талантлив, факт. Хоккеист от бога. На площадке – таран, сомнет всех и вся. И если сам не забьет, то уж пас-то отдаст точно. В конце своей спортивной карьеры он не поспевал, как в шестидесятые годы, за молодыми партнерами. Зато снабжал их такими передачами, после которых стыдно было не забить гол.
Борис Майоров долго носил капитанскую повязку в сборной. Причем мы всегда единогласно выбирали на эту почетную и ответственную должность столь принципиального хоккеиста. Знали, что он, если потребуется, если это будет необходимо команде, пойдет и у тренеров оспаривать какое-то, на наш взгляд, неверное решение.
Евгений же чем-то напоминал мне Роберта Сахаровского из нашей торпедовской команды. Хитрющий, место всегда правильно выберет, чтобы завершить атаку партнеров, часто решающие шайбы забивал.
Вспоминается случай в Колорадо-Спрингс, где мы играли в мемориале Брауна в канун чемпионата мира в Тампере, в 1965 году. Перед решающим матчем с канадцами я почувствовал недомогание. Сказал об этом на собрании – тренеры не поверили. И Женя Майоров говорит, что плохо себя чувствует. Определить наше состояние мог бы врач, но в той поездке его обязанности выполнял наш массажист – Авсеенко, Лаврыч. Но что он мог сказать? Дал градусник. Измерил я температуру – 37,8. Значит, дела мои плохи. Ведь у меня почти никогда температуры не бывает при простуде.
А раз поднялась, пусть и немного, – значит, точно болен. Дали градусник Майорову. У него температура была ниже, и он наотрез отказался играть.
Распустили нас по номерам. Через некоторое время ко мне целая делегация нагрянула. Надо, мол, Витя, сыграть против канадцев. Очень важная встреча. Раз ребята просили, я не мог отказать. Выиграли мы тогда тот матч. А Евгений уже больше никогда не выходил на лед в составе сборной – на чемпионат мира его не взяли.
Много лет спустя в книге Бориса Майорова я прочитал, что у Евгения тогда болело плечо – у него, как и у многих спортсменов, был так называемый «привычный вывих». Он не любил играть не в полную силу, но объяснить это команде не захотел.
Два последующих чемпионата мира свелись к принципиальному спору советских и чехословацких хоккеистов. Менялись города: в 1965 году турнир проходил в Тампере, в 1966-м – в Любляне. Разными были ситуации по ходу первенств: в одном случае нас устраивала ничья в главном матче, в другом требовалось обязательно победить команду ЧССР. Но мы неизменно выигрывали золотые медали, вновь подтверждая свою силу. Новый чемпионат должен был пройти весной 1967 года в Вене.
Мое будущее казалось безоблачным. К сезону готовился, как всегда, в составе «Торпедо». Нога побаливала, но я продолжал заниматься. И все же, судя по отзывам прессы, не очень-то впечатляла моя игра в начавшемся чемпионате страны. Причин тому было много. Как итог – меня не берут в сборную на матчи с хоккеистами Чехословакии и Швеции. И хотя игры были тренировочные, традиционные, обидно было, не скрою.
«– Почему ты не в сборной?
– Мне кажется, потому, что мой тренер Костарев был мной недоволен. Всем говорил, что я мало тренируюсь, что зазнался я... Но это уж зря...
– А насчет плохих тренировок – не зря? Было такое?
– Быть-то было, но надо же и спросить, почему было, правда?
– Хорошо. Почему было?
– Ну, начал я тренироваться, как всегда, в июле. Провел две тренировки на льду. Чувствую – нормально. А потом начались тренировки в лесу, в нашем лагере, и чувствую – не могу: нога болит страшно. Мениск. На льду еще не так, а по земле бежать совсем не могу. И сейчас не могу, честное слово.
– Так надо было лечиться летом и осенью.
– Пробовал. В Москву ездил. Лангет гипсовый там мне накладывали на две недели. Не помогает. Потом врачи говорят: "Тебе надо привыкнуть к этой боли ". Ну, я теперь и привыкаю, уже привык.
– А как сейчас себя чувствуешь?
– Вроде нормально, играю.
– Если бы тебе самому доверили поставить оценки за свои последние игры, то?..
– То была бы тройка.
– А случалось ли, что ты мог себе поставить за игру пятерку?
– Нет, всегда была тройка. Это только в газетах – или двойка, или пятерка.
– Выходит, что сейчас ты в нормальной форме?
– Выходит, что так.
– В таком случае правы ли были Чернышев и Тарасов, когда не поставили тебя играть с Чехословакией и Швецией?
– Конечно, я сам знал, что меня не поставят.
– Откуда такой пессимизм?
– Так Чернышев с Тарасовым тоже газеты читают.
– А когда все-таки окончательно ты узнал, что не будешь играть в матчах с Чехословакией и Швецией?
– Перед самой нашей игрой с динамовцами. Собирался на разминку, а мне говорят, что в сборную не берут. Ребята потом говорили, что это, наверное, мои нервы испытывают.
– И как, выдержали нервы?
– В "Советском спорте" писали, что вроде бы выдержали.
– В том матче с московским "Динамо" действительно выдержали. А вообще-то не дрогнул?
– Конечно, переживал. Особенно во время второго матча с чехословацкой командой.
– Ну вот, а говорят, что Коноваленко никогда не волнуется...
– Так это в воротах я не волнуюсь. А игру я смотрел по телевизору, дома. Вижу, Чинов растерялся. Конечно, переживал – еще ни разу мы столько от них не пропускали. А в игре что волноваться? Это игра, тут волноваться нельзя, "бабочек" напускаешь.
– Считаешь ли ты, что это было наказанием, когда тебя не взяли в сборную?
– Конечно, наказали.
– Говорят, что осенью и режим, случалось, нарушил?
– Было два раза. С досады это. И сразу на меня все шишки – и не тренируется, и режим нарушает. Я даже тогда решил вообще из спорта уходить. Чего, думаю, ждать, когда прогонят...
– А сейчас?
– А сейчас думаю - играть надо.
– И готов играть?
– Игры покажут, готов или нет. Надо бы провериться в большом деле, если, конечно, допустят.
– А если допустят, как думаешь сыграть?
– Гарантий никто не дает. Мне надо сыграть на две головы выше, чем всегда.
– Почему сразу на две?
– Защита сборной послабее стала – это раз, а потом... В общем, оправдывать надо, если доверят. Как раньше играл, теперь мало.
– Значит, урок впрок?
– Нормальный урок».
М.Марин. «Коноваленко говорит начистоту».
«Советский спорт», 1966, 15 декабря
В сборную меня взяли. Не знаю уж, мои ли откровенные ответы на вопросы Михаила Марина, опубликованные в «Советском спорте», произвели впечатление или сама игра.