Непрерывность, длительность существования сект во многом основана, насколько я мог выяснить из общения с этой группой верующих, на механизме прямого наследования: от родителей к детям или от бабушек внукам, второе поколение иногда выпадает. Скопцы феноменальны еще и тем, что им некому было передать эстафету этим самым естественным и самым надежным путем. Они никого не растили и не воспитывали. И все же в каждом следующем поколении неотвратимо появлялось их потомство, и оно становилось все шире, шире. Их аллегорические прозрения о сказочном умножении пшеничных зерен обретали непостижимую умом реальность. И вправду выходило, что они оставляют на земле свое семя. Вера в бесконечность, в бессмертие получала самую убедительную опору.
Это был грандиозный триумф третьего пола! В одной стране (но зато самой большой на планете), в ограниченном промежутке времени (но зато длившемся свыше 150 лет и вместившем в себя не одну крупную историческую эпоху) третий пол сумел надежно утвердить себя в правах, занять ему одному принадлежащую социальную нишу. Если называть вещи своими именами, население России в течение минимум 150 лет делилось не на два, а на три пола, и никакими драконовскими методами это положение невозможно было изменить.
Напрашивается возражение: а как же евнухи в восточных деспотиях? Как страж гарема, в котором воплощалось всемогущество владыки, евнух пользовался его особым доверием. Часто только от него самого зависело, какую политическую роль он себе присвоит и как распорядится тайнами, доступ к которым ему открывало его служебное положение. Через историю Византийской империи проходит целая череда высокопоставленных евнухов, среди которых попадаются и министры, и полководцы и даже церковные иерархи, не говоря уже о множестве «серых кардиналов», формально стоявших на скромных позициях, но фактически заправлявших всеми делами. Историки объясняют это отчасти особенностями политической системы, выражавшей себя в перманентных заговорах и дворцовых переворотах. Представителей свергаемой династии либо убивали, либо оскопляли – и то, и другое в равной мере исключало дальнейшие посягательства на трон. Но уже при следующем перевороте жертвы предыдущего, если у них к тому же была голова на плечах, могли рассчитывать на особую милость. Таким жестоким способом смог, например, возвыситься знаменитый патриарх Константинопольский Игнатий (в IX веке, незадолго до Крещения Руси), причисленный православной церковью к лику святых.
Поразительным казусом остается культура певцов-кастратов, которая кажется несовместимой ни с христианской моралью, ни с духом европейской цивилизации. Еще во времена античности законы Рима расценивали кастрацию как уголовное преступление, каравшееся смертью и конфискацией всего имущества – даже если совершена она была над рабом. В эпоху крестовых походов Европа многое восприняла и переняла у Востока, но рассказы о евнухах в штате восточных повелителей так и остались только рассказами. При всей изуверской жестокости средневековья, при всей изобретательности палачей инквизиции на эту часть человеческого тела они никогда не покушались. Как могла быть преодолена вся эта система запретов – непонятно. Еще непонятнее, как удавалось современникам отделять чистый эстетический восторг перед действительно неповторимым, ангельским звучанием голосов от сознания страшной, кощунственной цены, заплаченной за него. Когда в конце XVIII века (поразительное совпадение – одновременно с выявлением в России первых скопцов!) знаменитый папа Климент XIV темпераментно проклял это обычай, им ничего не было добавлено к тому, что и раньше ни для кого не являлось секретом. Но как бы то ни было – тоже можно сказать, что на некой ограниченной территории, в течение определенного отрезка времени третий пол был частью социальной структуры. И при этом часто не маленькой: по некоторым сведениям, операции подвергались до 4000 мальчиков в год. Вряд ли столько требовалось певцов, но голос, музыкальный талант порой ведут себя непредсказуемо, поэтому, очевидно, действовать приходилось с большим запасом.
Специально так подробно останавливаюсь на этих примерах, чтобы подчеркнуть: ни с одним из них скопчество не имеет ничего общего.
Ни в одном из известных истории вариантов лишение пола не затрагивало женщин. Разве что в виде сурового наказания. в обществах, где на женщину смотрят как на рабыню. И то, говорят, подобные обычаи остались в самом далеком прошлом. Как слова евнух, кастрат не имеют женского рода, так и социальные роли, для исполнения которых требовалось изменить человеческую природу, подразумевали только мужчин.
Первыми учениками Селиванова тоже были мужчины. Но цель, провозглашенная им, была всеобщей. Если Адаму необходимо возвращение в первородном состояние, то как это может не распространяться и на Еву? У нее ничуть не меньше прав на очищение от греха, на вечное блаженство!
Утверждают, что Селиванов сопротивлялся этому. Что-то, очевидно, настораживало его в женщинах, хоть они ему и благоволили. Даже позже, когда уже появились первые скопчихи, он настаивал на том, чтобы обе части общины существовали раздельно и ни на собраниях, ни на радениях не смешивались. Но и тут его не послушались.
Бесконечные суды над скопцами требовали повышенного внимания со стороны судебных медиков. Со своей профессиональной точки зрения, глубоко интересовались их проблемами патологоанатомы. Совместными усилиями был накоплен огромный материал, в том числе изобразительный. Абсолютное внешнее тождество полов производит сильнейшее впечатление. Считается общепризнанным, что у мужчин после операции появляются женские черты. Фотографии скопцов обоего пола позволяют сделать чрезвычайно существенное уточнение: черты женщины, которая тоже лишена признаков своего пола!
Все традиции, связанные с ампутацией пола, непременно включали в себя элемент насилия. Инициатива исходит сверху, от лица или лиц, обладающих неограниченной властью – победителей над побежденным, взрослым над ребенком, судьи над преступником, господина над рабом. Не случайно мы встречаем эти обычаи только в тех обществах где власть одних людей над другими имела абсолютный, всеобъемлющий характер, уподоблявший подчиненное лицо животному или неодушевленному предмету. Кого можно просто так, по своей прихоти убить – того можно для каких-то практических надобностей и кастрировать.
Наши скопцы действовали на началах полной добровольности, вопреки настояниям власти, – в этом еще один знак неповторимости и уникальности этого явления.
Я внимательно перечитал свидетельства, собранные комиссией Липранди, которая, по вполне понятным причинам, была заинтересована в доказательствах принудительного, насильственного характера оскоплений. Чувствуется, что ни один случай, позволяющий сделать такой вывод, не был оставлен без внимания. Одного несчастного обманули, опоили, а когда он протрезвел и пришел в себя – все уже было кончено. За другим гонялись, расставляли хитрые ловушки. На третьего наставили сразу два пистолета… Это добавляло к мрачному, с оттенком мистицизма злодеянию привкус обычной уголовщины – не лишний для тех, кто стремился возбудить против еретиков общественный гнев и презрение.
Бывали ли такие эпизоды в действительности? Вполне возможно. Но можно поручиться за то, что массового характера они не имели. И уж подавно такое объяснение не годится для желающих понять, за счет чего число Голубей могло дойти до семизначных цифр.
Ловить, приневоливать, насиловать – все это никак не вяжется с мироощущением, сконцентрированным в скопческом мифе. Элита не прибегает к насилию, чтобы ввести кого-то в свои ряды! Ей достаточно широко распахнуть двери. Самое большее – объяснить непонимающим, закосневшим в грехе, что именно у них поставлено на карту, что именно они приобретут и чего лишатся в зависимости от своего решения. Элите всегда свойственно некоторое высокомерие. Для полноты самоощущения ей необходимо сознавать, что есть кто-то, к ней не причастный – как возвыситься, если возвышаться не над кем? Скопцам, судя по их высказываниям, этого высокомерия вполне хватало.
Из этого вовсе не следует, что все обвинения в насилии были сфальсифицированы. Скорее всего, в протоколы заносились истинные показания. Но вот что бросается в глаза: если дело возбуждено по свежим следам события, сигнал о нем поступает откуда-то со стороны. Отец жалуется на погубителей сына. Крестьянка заходит в чужую избу, видит там окровавленного человека – приемного сына хозяев, догадывается, в чем дело, спешит поделиться своим открытием со священником, тот немедленно пишет донос церковному начальству (так начинались эпические события в тамбовском селе Сосновка). Или враждуют родственники, соседи, ищут способа друг другу насолить, занимаются слежкой – а тут такой подворачивается случай… Чтобы сам оскопленный прибежал искать защиты у закона – такие случаи мне не встречались. Обычно все происходит так. Дознание ведется спустя какое-то время. Человек арестован, с ним обращаются грубо, часто бьют, пытают. «Как посмел?» За исключением необычайно сильных натур, в подобной ситуации все ведут себя одинаково – стараются свалить на кого-то другого инкриминируемую им вину…
Операция продолжается считанные мгновения. Допустим, совершить этот шаг можно в ослеплении – поддавшись чужой воле, уверовав в сильную идею, проникшись отвращением к самому себе. Все эти мотивы способны полностью поработить человека, его разум и его эмоции. Это психически уравнивает скопцов с раскольниками-самосожженцами и со всеми другими фанатиками, совершающими ритуальные самоубийства. Но сходство на этом же и кончается. Суицид не знает фазы отрезвления и разочарования. Оскопление тоже необратимо, но в узком смысле: человек продолжает жить. Кастрация изменяет его духовный мир, но не так радикально и не так стремительно, чтобы превратить его в какого-то непонятного античеловека, сродни инопланетянам, с особым устройством восприятия и мышления. В самом главном он остается самим собой, каким он был раньше и какими продолжают оставаться окружающие. Даже сексуальный инстинкт не покидает его целиком, вместе с отсеченной частицей плоти, поскольку материальная, биологическая база этого инстинкта сосредоточена не только в гениталиях, несмотря на то, что именно это место иногда называют «причинным»…