ной работы. Но я готов поручиться, что Фрейду оно в голову приходило. Он очень серьезно размышлял о том, как за спиной онтогенеза проявляется филогенез. А ведь ребенок еще так недалеко ушел от времени, когда он, прежде чем окончательно сформироваться в человеческом образе, проходил все стадии развития, начиная с самых примитивных…
Задачей инфантильного исследования является и разгадка полового общения. Не подталкиваемые ничем со стороны, дети сами додумываются до того, что женятся и выходят замуж не только чтобы просто жить в одном доме, но и чтобы что-то особенное вместе делать. При этом собственная сексуальная конституция дает им точный ориентир: они верно угадывают, какие части тела задействованы в этих таинственных процедурах, хотя и не приписывают органам иного назначения сверх того, которое им хорошо известно.
Поскольку восприимчивость маленьких детей обычно недооценивается, им нередко приходится становиться свидетелями полового акта. Воспринимают они его крайне неадекватно: как избиение, как насилие. Исследовательскую деятельность ребенка это не продвигает, но наносит ему чудовищную душевную травму. Психоаналитики знают, что такое впечатление, возможно даже не оставившее следов в сознательной памяти, нередко становится причиной садистского компонента в сексуальном влечении.
До какого-то момента ребенок развивает, уточняет свою теорию, а потом прекращает свои изыскания так же внезапно, как и начал. Фрейд связывал это с тем тупиком, в котором неизбежно оказывается инфантильный исследователь. В его собственной сексуальной организации отсутствуют два важнейших элемента – оплодотворяющее семя и женское половое отверстие. Нет их, следовательно, и среди тех мыслей-образов, которыми он оперирует, создавая свои теории. Эта типичная неудача может навсегда ослабить влечение к познанию.
Сейчас, наверное, никто не рассказывает детям сказок о капусте, а что касается аистов, то большинство городских детей просто не имеет о них представления. Педагогические установки сводятся к тому, что информировать ребенка следует с большим опережением: пусть он не все сразу поймет, это не беда, зато по крайней мере не будет прикован к проблеме секса неудовлетворенным любопытством. Книжки для самых маленьких, то есть с большим количеством картинок и минимумом самого простого текста, дают целиком всю сексуальную азбуку. Да и до всяких книжек, если в доме есть телевизор, ребенок знает не намного меньше, чем он будет знать, вступая в свои первые любовные приключения.
В таких условиях, казалось бы, исследовательская фаза сексуального развития ребенка должна просто выпасть за полной ненадобностью, по аналогии с тем, как отмирает традиция домашней выпечки хлеба при появлении бесперебойно работающей хлебопекарной промышленности и торговли. И так бы, наверное, и случилось, если бы суть процесса заключалась только в добывании недоступных сведений. Но это только одна, и притом не самая главная сторона дела. В форме познавания мира ребенок совершает первый на своем пути подвиг самопознания, соединения жизни тела и жизни духа, он сам должен потрудиться, чтобы поймать ускользающую истину, а не получить ее бесплатно, в красивой подарочной упаковке. А с этих позиций допотопные басни и самые достоверные разъяснения выглядят равноценными.
Бурные переживания переходного периода, остающиеся обычно в памяти человека навсегда, изумляют не столько своей остротой, парадоксальностью, сколько новизной. А в то же время ничего по-настоящему нового с подростком не происходит. Все уже однажды было – и теперь возвращается, но в преображенных, неузнаваемых формах.
Многие сексуальные проявления человека заставляют вспомнить о его четвероногих предках, но такое двукратное начало, прерываемое длительной паузой латентного периода, составляет его исключительную, нигде в природе не встречающуюся особенность. В нем Фрейд видел и залог способности к развитию высшей культуры, но вместе с тем – и основание склонности к неврозам.
Инфантильная сексуальность не сконцентрирована, она как бы плавает между различными эрогенными зонами. Такой же неопределенностью, как бы недосказанностью отличаются в раннем детстве и сексуальные цели. С наступлением половой зрелости устанавливается примат генитальной зоны, а на смену своим предшественницам приходит новая сексуальная цель, связанная с функцией продолжения рода. За обоими превращениями стоит долгий сложный путь, определяемый множеством соподчиненных факторов и четко прочерченный во времени, а мы по собственному опыту знаем, что чем больше условий должно быть выполнено в строго отведенные сроки, тем больше вероятности сбиться с маршрута или застрять на промежуточном этапе. По словам Фрейда, «все болезненные нарушения половой жизни можно рассматривать как задержки в развитии».
Есть и еще один важнейший компонент в процессе полового созревания. Влечение должно найти объект. И вновь перед нами продолжительный, извилистый путь от инфантильной любви к близким, прежде всего к матери, – к влюбленности, к первым юношеским романам. Сила детского чувства огромна, поэтому если бы не существовало серьезных помех, вряд ли кому-то из людей, встреченных в последующей жизни, удалось бы соперничать с родителями или с любимой няней. Но отсрочка в сексуальном созревании дает достаточно времени, чтобы табуировать инцест. Примечательно, что в объяснение мотивов строжайшего запрета на кровосмесительные связи Фрейд выдвигает не опасность физического вырождения, а нечто для него еще более важное – культурное требование общества, противодействующего поглощению всех интересов семьей во имя создания более высоких социальных единиц. Но прообразы детской любви никогда целиком не размываются, и даже психоанализ порой не нужен, чтобы угадать их в любовных отношениях давно уже выросших людей, далеко оторвавшихся от своих ранних переживаний.
«Возникающая при выборе объекта задача состоит в том, чтобы не упустить противоположный пол». Другими словами, гетеросексуальная направленность влечения ничем изначально не обеспечена: это задача, которую нужно решить (а можно, следовательно, и не решить). Необычайно выразительно в этой формулировке Фрейда и слово «упустить», оно еще сильнее подчеркивает неопределенность, вариативность окончательного исхода. Характер влечения формируется не сразу, этому моменту предшествует период, для которого вербальная интуиция подсказала создателю психоанализа выражение, обладающее большой экспрессией – «нащупывание». Наощупь различают предметы слепцы, в темноте приходится полагаться на осязание – так именно и ведет себя подросток на этапе «мечтательной дружбы» со сверстниками собственного пола, в которой нередко получает первые и чрезвычайно сильные уроки преданности и коварства, верности и ревности, умения подчинять и подчиняться… И вот здесь мы, наконец, попадаем на ту главную развилку, от которой дороги идут в разные стороны, чтобы затем соединяться лишь на время или не пересекаться вообще никогда.
Фрейд не отрицал, что противоположные половые признаки обладают силой взаимного притяжения, хоть и не знал, что лежит в ее основе. Но всемогущей эту силу он не считал. Чтобы она возобладала, к ней должны присоединиться и другие влияния – а конкурирующие с ней силы, напротив, должны быть исключены. Решающее значение имеет сдерживающий авторитет общества: там, где оно не видит в однополой любви большого греха, она входит в обычный репертуар утонченных удовольствий и даже поддерживается особыми социальными институтами.
Семейное воспитание, отношения с родителями могут сыграть двоякую роль. Воспоминания о матери и других женщинах, к которым мальчик был сильно привязан в детстве, энергично содействуют тому, чтобы выбор оказался направлен на женщину, и это подкрепляется сложными отношениями с отцом, способными породить у ребенка настоящую враждебность к собственному полу. Однако, немногочисленные примеры, получившие в этой книге последовательно психоаналитическое истолкование, говорят и о том, что любовь к матери может сыграть роковую роль. Под действием поглощающего чувства к матери мальчик может отождествить себя с нею, превращаясь в собственный сексуальный объект: встречаясь в дальнейшем с молодыми мужчинами, он видит в них себя и хочет любить их так, как любит его мать. Если горячо любимая мать внушает страх, это может породить феномен бегства от женщины. За кажущимся отвращением к прекрасному полу стоит сложное душевное движение: мужчина остро реагирует на женские прелести, но вызываемое ими возбуждение переносит на «безопасный» для себя объект. Так всю жизнь навязчиво воспроизводится механизм, благодаря которому появилась инверсия.
Если ребенка воспитывают оба родителя, риск уменьшается: сохраняется возможность компенсации. В случае отсутствия одного из родителей вероятность инверсии повышается. Схожие условия могут быть созданы и традициями, существующими в обществе. В древнем мире воспитание мальчиков препоручалось мужчинам – рабам. В позднейшие времена маленьких аристократов окружал многочисленный штат мужской прислуги, а матери ими почти не занимались. Этим можно объяснить несомненный «крен» в сторону гомосексуальности.
Читатель, надеявшийся найти у Фрейда развернутое и обстоятельное описание причин этого явления (хотя бы на том же уровне, как представлены в этой же работе причины неврозов), будет, возможно, разочарован. Вспоминая, как тщательно, по пунктам систематизирован исходный материал, я могу предположить, что первоначально такое намерение у автора было: зачем так старательно развешивать в первом акте ружья, если не предполагаешь из них стрелять? Но этот замысел отступил перед не поддающимся учету многообразием поведенческих форм и психосексуальной первоосновы. Жесткость и прямолинейность, подразумеваемые самим нашим привычным представлением о причинно-следственных связях, вступают в непримиримое противоречие с этой ошеломляющей пестротой. Если же искать что-то общее, способное свести все вариации к единому знаменателю, то мы упремся в одну из самых специфических черт человеческой природы. У всех живых существ инстинкт продолжения рода включает в себя и устремленность полового влечения к одному строго определенному объекту. Право выбора существует лишь в узких границах, заданных принципом противополож