Варежкина противоречила своим прежним наставлениям, какие давала подруге от чистого сердца, и не замечала этого. Да и не могла заметить, ибо логика не была ее сильной стороной, но зато она всегда практически трезво оценивала сложившуюся ситуацию.
– И он не гений? Надо же!
– Перестань кудахтать, – оборвала подругу Металлина, – говори, что делать!
– Что делать, что делать? – заморгала угольными ресницами Маша. – Развод. Впрочем, стой, с этим можно потянуть, пока не гонят. А он что, совсем не гений? Окончательно?
– Точно еще не знаю. Но если и Запылаев утешает, то все плохо.
Маша Варежкина опять часто-часто заморгала ресницами так, что с них посыпались черные крошки краски, и запрокинула голову, усиленно соображая что-то, потом она тряхнула головой, захохотала и вскрикнула с таким энтузиазмом, с каким ученые в минуты наивысшего озарения кричали «Эврика!», с каким измученные плаванием путешественники, завидев на горизонте узкую темную полоску, во всю силу легких вопили «Земля!!!»
– Прекрасно!!! – взвизгнула Маша Варежкина. – Все прекрасно так, что лучше и желать нечего.
– Поясни, – строго потребовала Металлина.
– Пожалуйста. Все просто. Раз его начали развенчивать, то его слава не уменьшится, а будет возрастать. Ты же сама знаешь, если фильм или спектакль только хвалят, то от этого никому ни жарко, ни холодно, и зрителей – ползала. А как только обругают – народ валом валит.
Мета лишь покачала головой:
– То, что ты несешь, у меня в голове не укладывается, – чистосердечно призналась она.
– А чего тут укладывать? – возмутилась Варежкина. – Все ясненько. Наш главреж, хотя и печется о похвалах, но после генералки вздыхает: хоть бы кто обругал не очень сильно.
– Успех через скандал?
– Вот именно. Теперь о нем заговорят и те и другие.
– Кто это те и другие? – недоумевала Мета.
– Ну ты, мать, совсем отупела от страха. Сейчас оживятся его поклонники и его враги.
Меточка зябко передернула плечами и потухшим голосом робко спросила:
– На самом-то деле кто он – гений или не гений?
– Ну, мать, с этим уж ты сама разбирайся. Ведь не я, а ты живешь с Востроносовым.
Прояснив обстановку и сообразив с помощью подруги что к чему, Металлина теперь должна была поскорее увидеть мужа, гениальность которого оказалась под вопросом.
Глава тринадцатая,из которой узнаем, что гении добровольно не сдают своих позиций
– Ты чем-то встревожена, голуба? – завидев влетевшую в ресторан возбужденную супругу, спросил Аким.
– Ха, встревожишься тут! – не поздоровавшись ни с кем, раздраженно воскликнула Металлина, придавая лицу как можно более сердитое выражение.
– Что случилось, что? – забеспокоился Аким.
– Скоро, скоро все узнаешь, – грозно пообещала жена. Она вся так и клокотала, ее так и распирало от негодования.
Артур предположил, что тихоня Востроносов что-то там нашкодил и по неопытности не сумел замести следы. С такими это случается. Металлина, естественно, унюхала, и теперь непременно грядет громкий семейный скандал, при котором Подлиповскому не захотелось присутствовать, не из одного только чувства деликатности, а из чувства самосохранения. Могло нечаянно перепасть не только законному супругу, но и кому-то из ближайших друзей, в данном случае скорее всего именно ему, Артуру, ибо в представлении многих жен друзья одним миром мазаны. Зная твердую руку Меточки, Подлиповский поспешил исчезнуть.
– Значит, насчет либретто решено, – бросил он, явно пускаясь в бегство.
– Так и быть, так и быть, – согласно закивал гений, думая о надвигающейся грозе.
До Акима доходило, что раз супруга действует столь решительно и так раздражена, то для этого, видимо, есть резон, хотя он и считал себя абсолютно безгрешным.
Металлина энергичным усилием оторвала от кресла несколько разомлевшего Акима, уже приготовившегося принять удар тут же, в общественном месте, так сказать, на виду у почтенной публики. Он был уверен, что его супруга не постесняется посторонних, в гневе она не знает удержу и не считается ни с какими приличиями. Такие веще в ее понимании не имеют существенного значения.
Во всяких видах зрел свою супругу Востроносов, много о ней знал, можно сказать, даже очень много, но такой распаленной, в таком раже видел впервые. Обеспокоенный не на шутку, Востроносов встревоженно взмолился:
– Скажи, ну скажи, что же стряслось?
– Потерпи, потерпи, милый, – увлекая мужа через зал, несколько сбавив тон, но все еще сердито и раздраженно говорила Металлина.
На улице она втолкнула мужа в машину, села на водительское место, зло смолкла, сосредоточив все внимание на езде. Движение в этот час было особенно оживленным, смотреть приходилось в оба.
Злое молчание супруги тоже недобрый знак.
– Чем же ты так раздражена, дуся? – попробовал было завязать разговор Аким.
– Раздражена?! Не то слово, – огрызнулась Меточка, – но давай пока помолчим. Обо всем узнаешь дома.
Аким пытался разгадать причину необычайного гнева супруги. Сам он безгрешен аки младенец. Что же еще? Неприятности на студии, придирки режиссера, выходки партнеров или, скорее, партнерш по съемкам? К ним она весьма чувствительна. Такое случалось не раз, как не раз ему приходилось улаживать подобные скандалы. Каждый раз это было неприятно, но приходилось вмешиваться. Если только это, то куда ни шло, успокаивал себя Востроносов.
Через четверть часа они были дома. Мета выпроводила с поручением, которое обдумывала еще в пути, домработницу, заперла самым тщательным образом дверь, выдернула из розетки телефонный шнур, усадила напротив себя мужа, внимательно и строго всмотрелась в него, чтобы он восчувствовал всю чрезвычайную серьезность момента. И Аким восчувствовал, приготовился, непроизвольно съежившись, к чему-то очень и очень плохому. Но и при этом все еще не предполагал, что за удар и с какой стороны его ожидает.
Металлина, как опытная актриса, выдержала томительную паузу, собралась с духом и со всего маху врезала:
– Аким, ты – не гений!
Удар должен был, по мнению супруги, сразить Востроносова, но именно из-за своей неожиданности и внезапности он не произвел должного воздействия.
– Ну и что? – бессмысленно ухмыльнулся Аким.
– Нет, ты не понимаешь, о чем идет речь.
– Не понимаю, – согласился Аким.
– Так пойми! Это же очень и очень серьезно.
– Дуся моя, может быть, только один я и знаю, насколько это серьезно и… и… – он мучительно подыскивал нужное слово, которое вертелось и никак не давалось, наконец ухватил его и с отчаянием выкрикнул: – И трагично!
Металлина раздраженно разорвала пачку сигарет и закурила. Нервно выпустила дым из ноздрей и выпалила:
– Ах, не паясничай!
– А я не паясничаю. Вот Артурка предлагает делать вместе балет, а мне хочется сесть за повесть или еще лучше за роман. Пора бы замахнуться на роман, социальный, проблемный и немножечко авантюрный. И обязательно значительный! Чтобы разом смолкли все эти толки – гений, не гений. Да какое это, черт возьми, имеет значение! Писать хочется, аж терпения нет. Веришь ли, покоя нет, так хочется писать. – Аким тяжко вздохнул и грустно изрек: – А писать не о чем. Вот это и есть самый верный признак того, что я не гений.
– Что ты мелешь, ну что ты мелешь? – возмутилась Металлина. – При чем тут это? Писать всегда есть о чем, надо только засадить себя за стол. Дружков-подлипал к чертовой матери. Но я сейчас не об этом. – Она перевела дух и внушительно продолжила: – Слушай внимательно, что скажу. Все говорят, что ты не гений, что ты творчески несостоятелен.
– Ну и черт с ними, пусть говорят, пусть болтают, кому охота. Людям трепаться свойственно.
– Все же смеются: до сих пор на всех перекрестках трещали – гений, гений, а теперь кричат – пустышка!
– Ну и пусть. Никто не знает, какая это тяжелая, невыносимо тяжелая обязанность ходить в гениях, – чуть не плача признавался, обнажая душу, Востроносов. – Побыли бы в моей шкуре. Куда лучше быть Кавалергардовым. Он не гений. И никто от него не требует, чтобы он создал что-нибудь непременно гениальное. И ему хорошо. Как говорится, не дует. А власти, благ – на полдюжины гениев хватит. – Аким тяжко вздохнул, пристально посмотрел мутноватым взглядом на жену и продолжил: – Нам с тобой, кроха моя, если разобраться, то и не слишком чтобы плохо. Нет, не так и плохо. Грех жаловаться. Но кое-кому, от кого ничего особенного не требуют, куда лучше. Так-то.
– Ты все не о том, – недовольно передернула плечами Металлина.
– Может, и не о том, – покорно согласился Аким.
– Приятную новость о том, что ты не гений, я узнала на киностудии. Только представь, что теперь о тебе всюду судачат. Уж если докатилось до студии, то легко вообразить. С каким смаком, с каким наслаждением жуют и пережевывают ее в литературных и окололитературных кругах. Это не просто новость – сенсация!
– Но ведь вот же Артурка сидел со мной, договаривался насчет либретто и ни словом не обмолвился о такой новости, – попытался Аким смягчить нарисованную столь суровыми штрихами картину.
– Не беспокойся, Артур узнает, если уже не узнал. И, будь уверен, возрадуется. Еще как возрадуется! И попляшет на тебе при первом же удобном случае. Помяни мое слово, попляшет.
Вид пляшущего на нем Подлиповского, хотя выражение и было явно фигуральным, окончательно протрезвил и возмутил Востроносова.
– В самом деле, – возмущенно вскричал он, – кто же это смеет утверждать, что я не гений! Какие у них основания?
Металлина ледяным тоном пересказала то, что довелось услышать от Златы Пикеевой насчет неисправности машины. И это привело Акима в большую ярость. Он понимал, что хотя гением быть хлопотно, но быть не гением все же много хуже, и начал сыпать по адресу своих врагов угрозами.
– Что ты разбушевался, громовержец? – прервала его супруга. – Жизнь не терпит театральных жестов. Действовать надо.
– Как, что делать? – сразу сник Аким.