1. «Время женщин»: как бомбежки 1944 года изменили Германию
Как меняются гендерные роли во время войны? Как Третий рейх, уготовивший женщинам исключительно роль домохозяек, пережил (или не пережил) фактический приход вдов и матерей к власти? Как безжалостные бомбежки немецких городов разрушали нацистское «единство нации» и создавали новые социальные связи — между соседями? Об этом рассказывает история одного городка под Франкфуртом, пережившего смертельные авиаудары в 1944 году.
Весной 1942 года бомбежки авиации союзников, начавшиеся с новой силой, принесли Вторую мировую войну в дома простых немцев. Три следующих года города Германии всё больше страдали от «смерти с небес» — и пытались как-то приспособить к ней свою повседневную жизнь. Как и во времена Первой мировой войны, стиралось различие между «мужским» фронтом и «женским» тылом, но на этот раз процесс усугублялся еще и физической близостью женщин к смертоносным бомбам. Авиация Первой мировой, несмотря на пугающие армады цеппелинов (дирижаблей), и рядом не стояла со стратегическими бомбардировщиками Второй мировой войны, рассчитанными на устрашение гражданского населения. Около 300 тысяч человек погибли, 780 тысяч пострадали, 1 миллион 865 тысяч остались бездомными и почти 5 миллионов пришлось эвакуировать[71] — но союзникам все равно не удалось достичь главной цели: обрушить немецкий тыл, вызвать забастовки и массовые проявления недовольства, как в 1918 году.
Эти же события стали настоящей бомбой в историографии рейха. Но можно ли считать страдания немцев в тылу своего рода противовесом холокосту? Не приводят ли аргументы в духе «они тоже мучились» к неявному смягчению вины нацистов в военных преступлениях на Восточном фронте и на Балканах? Историк Катрин Шрайтер (Королевский колледж Лондона, Великобритания), не описывая и не измеряя страдания, попыталась изучить рациональные и аффективные ресурсы, позволившие немцам выжить в той чрезвычайной ситуации[72].
Луизенплац (площадь в Дармштадте) после взрывов во время Второй мировой войны
Она работала с материалами «Исследования стратегических бомбардировок США» — собранными после войны отчетами о воздействии авиации союзников на города, промышленность и моральный дух немцев. Однако историков в этих источниках обычно интересовала прежде всего материальная часть, а интервью с гражданскими лицами уходили на задний план. К ним и обратилась Шрайтер, изучив около 170 расшифровок интервью с мужчинами и женщинами различного общественного положения, проживавшими в Дармштадте[73]. Американцы начали исследования 4 апреля 1945 года, еще до завершения войны. Интервьюеры попытались достичь взаимопонимания с немцами, развеять их подозрения в том, что собранные сведения могут быть использованы против них, — и в целом, судя по текстам, им это удалось.
Главный вывод Шрайтер: именно бомбежки, еще в 1942 году, дали женщинам невиданную ранее власть в обществе, заложив основу «времени женщин», наступившего после гибели мужчин на фронте, в плену, а также во время оккупации страны союзниками.
«Война нервов»
Дармштадтцы активно поддерживали нацистов еще до войны (уровень поданных за НСДАП голосов даже до 1933 года был выше, чем в среднем по стране). Часть немногочисленного еврейского населения города эмигрировала, а остальных (3000 человек) в 1942 году отправили в лагеря смерти. Тогда же в городе появились остарбайтеры, работавшие на промышленных предприятиях (6560 человек к маю 1944 года). От бомбежек они пострадали больше немцев, так как их не пускали в немецкие бомбоубежища и спасаться им приходилось самостоятельно.
До 1942 года германский тыл оставался относительно не тронутым горестями войны. Союзники пытались бомбить заводы Рура весной 1940 года, но стратегическая авиация и ее средства уничтожения тогда были слишком слабыми. Сам Дармштадт власти рейха считали маловероятной мишенью для воздушных налетов по причине отсутствия там военной промышленности (и вообще крупной индустрии). Какое-то стратегическое значение имело только фармацевтическое производство Merck и машиностроительный завод Röhm und Haas, расположенные на окраине города (там работало 42,6 % местных рабочих). Горожане тоже были уверены, что не пострадают от авиаударов, — но их уверенность опиралась на менее рациональные доводы. Кто-то думал, что союзникам будет трудно найти небольшой город среди лесов. Кто-то полагал, что англичане не осмелятся бомбить дворец принцессы Маргариты, английской жены великого герцога Гессен-Дармштадтского. Наконец, кому-то казалось, что международная репутация фабрики Merck, как производителя редких лекарств, послужит не приманкой, а, наоборот, охранной грамотой.
Лаборатории Merck в Дармштадте (1936)
С конца 1940 года в рейхе заработала единая система воздушной тревоги. Радары немцев ловили сигналы вражеских машин задолго до их приближения к границам Германии, и десяти минут, как считалось, было вполне достаточно для того, чтобы спрятаться в бункерах и бомбоубежищах. Увы, союзники специально летали по сложной траектории, скрывая свои намерения, а сирены выли во всех промышленных городах Рура и Рейнской области, входивших в их маршрут. Так ужесточалась «война нервов»: к апрелю 1945 года в Дармштадте сирены воздушной тревоги включались более 700 раз, а бомбы сбрасывали всего 17.
Немецкая стратегия воздушной обороны опиралась прежде всего на самозащиту населения: города делились на минимальные единицы — группы соседних домов, на жителей которых возлагалась ответственность за тушение пожаров, оказание первой помощи и расчистку завалов. Конечно, им в помощь выделяли отряды гитлерюгенда, остарбайтеров и военнопленных, но основной труд ложился на плечи местных жителей. Дармштадтцы ворчали по поводу недостаточной заботы государства об их городе: его бомбоубежища могли принять всего 20 тысяч человек (из 110-тысячного населения на 1939 год) — остальным же предлагалось прятаться в укрепленных погребах и подвалах собственных домов.
«Коммунальная» организация защиты от воздушных налетов подпитывала культуру доносительства, которую нацисты всегда поощряли. Нарушение правил затемнения давало отличный повод настучать на нелюбимых соседей в гестапо. Так, в феврале 1943 года одна женщина пожаловалась, что соседка оставила сушиться белье в саду на ночь, и это раскрыло местоположение Дармштадта для вражеских бомбардировщиков.
Воздушные налеты являлись катализатором тлеющих конфликтов. Известен случай, когда семейная пара во время налета отказалась подчиняться приказам службы ПВО и выходить из бомбоубежища тушить пожары. Полиция провела расследование и сразу оправдала мужа (по состоянию здоровья). Супруга же, сотрудница местной добровольной пожарной бригады, не только отказалась признать свою вину, но и обрушилась с критикой на районных уполномоченных по гражданской обороне: они плохо выполняют свой долг (следить за безопасностью района и расчищать его от обломков), а она свой — хорошо. Ее долг, как женщины, состоял в том, чтобы воспитывать и оберегать двух ее детей, а не тушить пожары.
Нервы, прожекторы, самостоятельность: женский опыт войны
Конечно, женский опыт войны сильно разнился в зависимости от семейного статуса. Первыми место мужчин заняли незамужние — свободные от священного долга рожать и растить будущих граждан великой Германии. Их активно призывали во вспомогательную военную службу[74]. Как и в других европейских странах, привлечение девушек к труду давало им определенный вес и «голос» в обществе. К весне 1943 года впервые в истории Дармштадта работающих женщин стало больше мужчин (до 24 тысяч). Конечно, не обошлось и без моральной паники: власти рейха крайне опасались сексуальных контактов немок с иностранными рабочими (не только славянами, но и французами и итальянцами). Гиммлер даже издал специальный запрет на этот счет.
Несмотря на все патриархатные опасения на тему выхода женщин из дома в мужской мир, процесс шел дальше. К 1944 году десятки тысяч немок «добровольно» вступили в пожарные бригады (там мужчин почти не осталось) и зенитные батареи. Партийные идеологи пытались как-то примирить свои традиционалистские установки с новыми условиями, в которых женщинам приходилось буквально подставляться под бомбы союзников: их самолеты старались выбить прожекторы ПВО в первую очередь. «Регулярные тренировки быстро научили вспомогательные части ПВО любить свои прожекторы и ухаживать за ними так, как могут только женщины», — писали газеты.
Революции в отношениях полов способствовала и смена механизма принятия решений в семье. По законам рейха главными тут были отцы. Однако, когда они оказались на фронте, воспитывать и защищать детей пришлось матерям. Матери же принимали жизненно важные решения (например, эвакуироваться или остаться в Дармштадте). Старшие члены семьи также постепенно утрачивали власть и влияние. Из-за голода, болезней и бомбежек бабушки и дедушки из источника поддержки (посидеть с детьми, помочь по хозяйству) превращались в обузу. «Моего мужа убили, и я получила пособие 140 рейхсмарок. На это нам с сыном пришлось жить всю войну. Мама сильно болела и почти все время лежала в постели», — рассказывала 25-летняя вдова. После бомбежек ключевую роль в выживании начали играть молодые женщины, способные быстро добыть еду и одежду для всей семьи, в том числе для старшего поколения, — еще один удар по патриархальным отношениям.
И все же, несмотря на эти сдвиги, главной заботой женщин по-прежнему оставалось домашнее хозяйство, а бомбежки и воздушные тревоги мешали убираться, готовить еду и ходить за покупками. «Самым ужасным в авиаударах было то, что я не могла заниматься хозяйством так, как привыкла это делать», — жаловалась 34-летняя мать двоих детей. Больше всего немок Дармштадта мучил не страх за свою жизнь, а ежедневная тревога из-за отсутствия возможности быть хорошей матерью и хозяйкой дома. Респондентки регулярно жаловались на свои нервы. «При каждом включении сирены я бежала в другое убежище, будучи уверенной, что то, где я пряталась раньше, сейчас разбомбят. Огромный страх, сильнейший страх. Мне кажется, его испытали все женщины. А мужчин сирены пугали не так сильно: они стояли снаружи и смотрели. Я затыкала уши ватой и пыталась спрятаться от происходящего» (домохозяйка, 36 лет).
Такого рода нервозность негативно влияла на моральный дух населения. И этим вопросом озаботились в НСДАП. Чтобы граждане меньше страдали от паники, апатии и психозов, власти рекомендовали им активно вырабатывать «позитивную энергетику», под которой в рейхе понимали безжалостность, фанатизм и жгучую ненависть к врагу. Однако если с солдатами на фронте такая психологическая тактика срабатывала, то женщин в тылу, особенно среднего и старшего возраста, нелегко было заставить держать себя в постоянном тонусе ненависти к врагам рейха.
«Ночь огня» и рождение новой общности
До сентября 1944 года союзники щадили Дармштадт и не подвергали его разрушительным бомбардировкам. Но немцы не знали, что в штабе ВВС Великобритании этот город случайным образом выбрали для отработки новой техники разметки целей — как раз благодаря его относительной сохранности и близости к британским аэродромам. Ночью 11 сентября, согласно новой стратегии (ковровая бомбардировка жилых кварталов вдоль семи линий прицеливания, расходящихся из центра города), на город сбросили примерно тысячу тонн фосфорных и других зажигательных бомб — 9 тысяч жителей погибли, 70 тысяч лишились крова. К тому же в Дармштадте из-за перебоев с бензином застряли грузовики со снарядами — они загорелись, начались взрывы, и многие горожане решили, что бомбежка продолжается, даже когда самолеты скрылись. Из-за этого они не успели оперативно выбежать из подвалов и потушить пожары и задохнулись в дыму. В результате сгорело 78 % жилого фонда.
Женщины-информантки почти ничего не могли рассказать об этой «ночи огня»: или начинали плакать, или резко переводили разговор на другую тему. Мужчины же вели себя более собранно, подчеркивая свою ответственность за жизни слабых (жен и детей). Больше всего авианалеты угнетали горожан своей безнаказанностью: тяжело было видеть несущие смерть самолеты на небольшой высоте, не имея возможности остановить их… Однако союзники просчитались: ужас, беспомощность и отчаяние не перешли в протест против войны. «Пока солдаты воевали на фронте, тыл их не предавал», — такова была позиция дармштадтцев, выраженная 53-летним управляющим фабрики.
Нагрудные знаки «За ранение»
Власти предприняли серьезные меры по ликвидации последствий бомбежки, быстро расселив 49 200 горожан, оставшихся без крыши над головой, по 18 соседним деревням и городкам. Однако тут «народное единство» подкачало: крестьяне не особо сочувствовали дармштадтцам и жалели для них еду. В итоге почти 20 тысяч человек предпочли вернуться в разрушенный город — там, по крайней мере, они оказывались среди тех, кто разделил с ними трагический опыт.
Поощряли горожан и другими средствами: например, всем пострадавшим вручили нагрудный знак «За ранение»[75] и в полицейских отчетах вдруг стали называть не погибшими, а павшими, откровенно приравнивая к солдатам на фронте. Женщинам по-прежнему не разрешали убивать врагов на поле боя, но их жертвы признали не менее важными для страны. Впрочем, у самих жительниц Дармштадта, выживавших в разрушенном городе без воды и электричества, эти значки особой радости не вызывали.
«Ночь огня», нацеленная на устрашение гражданского населения, не привела к массовым забастовкам или протестам горожан. Но она сплотила дармштадтцев. Правда, проявилось это сплочение не в речах и дружной ненависти, а в помощи друг другу выжить, расчистить завалы, спасти имущество. И ключевую роль в новом единстве сыграли женщины. Парадоксальным образом бомбы союзников поспособствовали развитию солидарности и взаимопомощи, укреплению связей между людьми, — тех самых низовых социальных связей, что тщетно пытался выстроить нацистский режим.
Heineman E. What Difference Does a Husband Make? Women and Marital Status in Nazi and Postwar Germany. Berkeley: University of California Press, 1999.
Home/Front: The Military, Violence and Gender Relations in the Age of the World Wars / Edited by Karen Hagemann and Stefanie Schüler-Springorum. New York: Berg, 2002.
Von Benda-Beckmann B. A German Catastrophe? German Historians and the Allied Bombings, 1945–2010. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2010.