[76]
Когда американские части в апреле 1945 года дошли до Германии, экспроприация гражданской собственности пошла с невиданным размахом. Хотя и в соседних странах солдаты прихватывали «сувениры», у немцев они отбирали всё: от шарфов и часов до королевских драгоценностей. Военнослужащие оправдывали свои действия жизненной необходимостью, любовью к сувенирам, местью за зверства нацистов, а армейское начальство принимало различные меры и полумеры, чтобы ввести происходящее в рамки приличий.
Вино и шарфы — «для согрева»
Американская армия вступила на немецкую землю в апреле 1945 года: десятки тысяч солдат и единиц техники переправились через Рейн у Ремагена и хлынули в направлении Франкфурта и Касселя. Настроение военнослужащих изменилось: они пришли на территорию врага, из-за которого пострадал весь мир, а их самих послали умирать за океан. Если во Франции и Италии солдаты старались не обижать гражданских, то ограбление немцев считалось справедливым делом: «Мы давали им испытать то, что они много лет делали со всеми остальными», — заметил один ефрейтор. Чтобы представить законным изъятие ценностей у мирного населения, солдаты придумали множество эвфемизмов: они не мародерствовали, а реквизировали, брали под охрану, конфисковывали, экспроприировали — и освобождали.
Трофейные бригады и массовый вывоз ценностей Красной армией — всем известные факты, тогда как джи-ай (американские солдаты) имеют репутацию невинных охотников за сувенирами или даже защитников культурных ценностей (как в фильме Джорджа Клуни 2014 года «Охотники за сокровищами»). В исторических монографиях и мемуарах эта тема освещается крайне скудно и фрагментарно. Кроме того, военнослужащие далеко не всегда проводили разграничительную линию между сбором трофеев на поле боя и присвоением имущества мирного населения — а ведь последнее находится под защитой IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (статьи 46–47) и Единого свода военных законов США (ст. 75 и 93).
Какие предметы и с какой целью присваивали американские военнослужащие в Германии? Прежде всего надо сказать, что многие солдаты, воевавшие на передовой, впервые за десять месяцев после высадки в Нормандии попали в «культурные» условия: не в мокрый окоп или стог сена на французской ферме, а в дом с горячей водой и чистыми постелями. Почувствовав себя как дома, джи-ай не могли удержаться от того, чтобы не открыть дверцы шкафчиков и буфетов.
Американский пехотинец готовится к наступлению во время Арденнской операции
Сначала, еще холодной зимой во время Арденнской операции и битвы в Хюртгенском лесу[77], солдаты хотели только согреться. Парашютист Дональд Берджетт сорвал меховой воротник с пальто своей хозяйки и пришил его на шинель. Сотни солдат укутывались в кружева (для маскировки) и цветастые шарфы (когда камуфляж им опротивел). Кроме того, они не верили, что пайки D, C и даже К (усиленный) обеспечивают их калорийным и сбалансированным питанием, и таскали овец и телят, совершали набеги на курятники. «Я съел столько яиц, что уже начинал кудахтать», — вспоминает сапер Эндрю Адкинс.
Где еда — там и питье. Американцы знали, что оказались в знаменитых винодельческих и пивоваренных районах, и при вступлении в каждый городок отправлялись на поиски припрятанных бутылок коньяка, шнапса, пива и вина. Наиболее сообразительные сразу шли к первоисточнику: «Первое, что мы начинали искать в каждом городе, — пивоварня или винокуренный завод», — вспоминает пехотинец Гарри ван Зандт. Немцы прикладывали максимум усилий для сокрытия спиртного, но солдаты принимали вызов: охота за алкоголем стала их любимой игрой, и в результате фляжки и бутылки они пытались найти даже там, где их быть не могло. Офицерам пришлось принимать жесткие меры, чтобы военнослужащие, «нагрузившиеся» алкоголем по ночам, не устраивали бесчинств и, главное, утром могли идти в наступление.
Любовь к сувенирам и месть гитлеровцам
Когда американцы перешли Рейн, фронт практически рухнул. Фольксштурм[78] вообще не оказывал сопротивления, и солдаты стали мародерствовать уже не ради выживания, а для собственного удовольствия. «Больше всего нас интересовали хорошие фотокамеры Leica», — рассказывает все тот же ван Зандт. На втором месте после дорогих камер стояли парабеллумы (пистолеты). Американский солдат запомнился немцам с ремешком от «Лейки» через плечо и пистолетом на бедре. Высоко ценились часы: по всей Германии разошлась шутка о том, что USA надо расшифровывать как Uhren Stehlen Auch («часы они воруют тоже»).
Фольксштурмисты в Берлине (март 1945)
К моменту встречи на Эльбе[79] рынок был уже настолько перенасыщен, что американцы стали массово продавать часы советским солдатам. Деньги, которые выдавали нашим военнослужащим, в СССР ничего не стоили, а вот за часы можно было получить корову или другой полезный товар. Американцы же обменивали эти бумажки на доллары. Когда в мае 1945 года рядовой Роско Блант оказался у Бранденбургских ворот, со стороны советского сектора к нему сразу подбежали солдаты, чтобы выменять часы, сигареты и другие вещи, которые они могли бы увезти в Россию. «Я быстро выставил правильное время на своих двухдолларовых Ingersoll, которые остановились несколько месяцев назад, и продал их русскому солдату за 75 долларов, а блок сигарет — за 100», — вспоминает солдат.
Но американцы искали и более конкретные источники дохода: судя по жалобам немецких бургомистров, солдаты регулярно взрывали и взламывали банковские сейфы. Даже командующий 7-й армией генерал-лейтенант Александр Патч, заметив, как в Мюнхене его подчиненные собираются вторгнуться в банковское хранилище, сказал только: «Ну что, ребята, производите разведку?» — и прошел мимо. Впрочем, мало кому удалось воплотить таким образом свою «американскую мечту»: к весне 1945 года нацисты и местные органы власти уже вывезли или хорошенько спрятали почти все банковские ценности.
Часто мародерство являлось орудием мести. Когда солдаты узнавали о жестокостях нацистов (например, при встрече с узниками концлагерей), они вымещали свой гнев на собственности сбежавших нацистских бонз. 4 мая американцы вошли в местечко Берхтесгаден в Баварских Альпах, где располагались резиденция Гитлера и дома высокопоставленных нацистов. Командиры открыто разрешили грабить. Американцы даже дрались за «сувениры» с французскими военными, которые уступили им в гонке за захват города. «В Бергхофе [резиденция Гитлера] не осталось ни единого стоящего экспоната для музея этого великого преступника», — сетовал военный фотограф Ли Миллер.
Резиденция Гитлера после бомбежек незадолго до окончания Второй мировой войны
Тем не менее отношение американских солдат к самим немцам в лучшую сторону отличалось от отношения к их собственности. Случаев разграбления брошенных домов и квартир было на порядок больше, чем вымогательств ценностей непосредственно у владельцев. Более того, по мнению некоторых историков, желание мстить немцам или унижать их было свойственно джи-ай в гораздо меньшей степени, чем французам и англичанам. С точки зрения культуры из всех европейцев, увиденных американцами, ближе всего им были жители Германии. Военные власти даже издали специальный указ о запрете братания с немецким населением (12 сентября 1944 года). Благодаря американским солдатам сотни (если не тысячи) немцев спаслись от голодной смерти[80].
SHAEF, все пропало!
Каким бы резонным и справедливым ни казалось американским солдатам (и их офицерам) их поведение на оккупированных территориях, Главное командование союзных сил (Supreme Headquarters Allied Expeditionary Force, SHAEF) расценивало все самовольные реквизиции как преступление. Уже во время битвы за Францию жалоб на грабеж поступило столько, что Мари-Пьер Кёниг, главнокомандующий войсками «Свободной Франции» в Великобритании, написал в штаб Эйзенхауэра, требуя что-то с этим сделать. Генерал обещал разобраться, но было уже поздно: образ солдата-освободителя успел поблекнуть. «Грабежи, изнасилования, убийства… безопасность исчезла. Царит закон джунглей, власти бессильны. Окрепшая было симпатия [французов к американцам и британцам] исчезает. Это очень плохо», — сообщала редакционная статья нормандской газеты в ноябре 1944 года.
Дуайт Дэвид Эйзенхауэр
Горький опыт заставил SHAEF принять превентивные меры еще до переправы через Рейн. «Поведение солдат США в Германии окажет огромное и длительное воздействие на немецкий народ… Они [американцы] должны постараться, чтобы такое вторжение не произошло в третий раз. Солдаты должны стать не завоевателями, а воспитателями… Они не должны злоупотреблять спиртными напитками или совершать акты насилия и грабежа», — гласил меморандум SHAEF.
Однако работа армейской бюрократии практически погубила эти благие намерения. Указы о наказаниях за грабеж получали командиры групп армий, они доносили их до подчиненных — на уровне полка, а дальше батальонные офицеры службы информации и общеобразовательной подготовки знакомили с ними рядовых. На уровне полков также была разработана система наказаний за мародерство и насилие в отношении мирного населения. Но ротные командиры, которые общались непосредственно с солдатами, смотрели на их «художества» сквозь пальцы, даже зная обо всех распоряжениях SHAEF. «Капитан сказал нам: „Полковник напомнил, что грабежей быть не должно. Кажется, местные пожаловались, что из их домов пропадают вещи. Грабить нельзя!“ Потом, немного тише, он добавил: „А если вы все-таки занимаетесь этим, смотрите, чтобы вас не поймали“», — вспоминает танкист Джон Ирвин.
Генерал Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий союзными войсками, осматривает художественные сокровища, награбленные немцами
То есть решение Эйзенхауэра возложить борьбу с мародерством на младший командный состав оказалось в корне ошибочным: эти офицеры делили с солдатами все тяготы войны, мерзли в окопах, кутались в одни и те же конфискованные шарфы и согревались тем же шнапсом — странно было бы ожидать от них особой строгости. В результате реальную работу по преследованию мародеров выполнял немногочисленный штат офицеров службы гражданской администрации. Получая жалобы от немцев или наблюдая случаи мародерства, они немедленно тащили солдат к начальству, требовали вернуть добычу и наложить на виновных дисциплинарное взыскание. Однако у этих офицеров на повестке дня стояли более важные дела: сначала на оккупированных территориях нужно было конфисковать все оружие, радиоприемники, инвентаризовать запасы продовольствия, выявить пособников нацистов среди местных чиновников — и лишь потом разбираться со случаями мародерства. То есть на фронте указы Эйзенхауэра натолкнулись на равнодушие младших офицеров, а в тылу (где у солдат были время и возможности для серьезной «зачистки» и отправки домой больших посылок) для предотвращения мародерства не хватало рук.
А как же русские?
Объективности ради стоит рассказать и об отношении к немецкой собственности солдат других союзных армий — британской и советской. Англичане и канадцы, по мнению Сета Гивенса, американского историка, достаточно критически изучившего малоизвестные страницы «освобождения» Германии по интервью с ветеранами и документам из военных архивов[81], в целом вели себя так же, как и американцы. Опираясь на монографии Кэтрин Мэрридейл[82] и Нормана Нэймарка[83], Гивенс пишет о случаях разграбления домов со стороны советских солдат.
Однако российский историк Елена Сенявская считает, что такие утверждения являются мифами[84]. Представления о «разнузданном мародерстве» 1945 года, когда солдаты «отнимали последнее» у беспомощных немцев, опираются главным образом на чисто литературные источники — песни В. Высоцкого и стихи А. Твардовского, уверяет исследователь.
Споры также вызывает приказ НКО СССР № 0409 от 26 декабря 1944 года «Об организации приема и доставки посылок от красноармейцев, сержантов, офицеров и генералов действующих фронтов в тыл страны», который историки нередко называют документом, узаконившим мародерство. Но, настаивает Сенявская, вес и содержание посылок в этом приказе жестко регламентировались: одна посылка в месяц, солдату — 5 кг, офицеру — 10, генералу — 16. «Вещи… солдат не выискивал среди брошенного на дорогах барахла, не подбирал в оставленных домах и тем более не отнимал у мирного населения… Командование предоставляло к его услугам специальный склад, куда свозилось бесхозное имущество, признанное трофейным… откуда и выдавались по строго установленной квоте „товары широкого потребления“, а если точнее — первой необходимости. Отрез ткани, кусок мыла или швейные иглы, высланные на родину, были реальной помощью семьям, оставшимся без кормильца в голодной, раздетой, разоренной немецкими оккупантами стране», — пишет российский историк. Впрочем, эти утверждения не отрицают того факта, что и советские солдаты присваивали себе чужое имущество, — Сенявская лишь подчеркивает: как и командование США, партийное и военное руководство СССР не одобряло такие действия.
Конец мародерства
Несмотря на то что большинство попыток SHAEF остановить грабежи оказались безуспешными, армейское начальство сделало важные выводы. Вторая мировая война стала лебединой песней для славных традиций мародерства западных армий. В Корее и во Вьетнаме джи-ай уже были жестко ограничены в объемах и содержании посылок, которые они отправляли домой, а сейчас эта практика и вовсе отсутствует.
Однако за 70 лет тема мародерства 1945 года претерпела странные метаморфозы: в мемуарах, фильмах и сериалах она поэтизируется как «веселый опыт», приятно контрастирующий с ужасами военных действий, — но при этом все больше американских ветеранов отправляют награбленные «сокровища» назад в Германию, переосмыслив свои действия.
Schrijvers P. The Crash of Ruin: American Combat Soldiers in Europe during World War II. New York: New York University Press, 1998.
Lilly J. R. Taken by Force: Rape and American GIs in Europe during World War II. New York: Palgrave Macmillan, 2007.
Alford K. D. Allied Looting in World War II: Thefts of Art, Manuscripts, Stamps and Jewelry in Europe. Jefferson, NC: McFarland & Company, 2011.