Здания, обрамлявшие будущую площадь Адольфа Гитлера, оказались бы в тени огромного дворца, как будто Гитлер нарочно задумал самой архитектурой подавить весь процесс народного представительства. Объем дворца был в пятьдесят раз больше объема будущего здания рейхстага. Гитлер попросил меня разработать чертежи дворца летом 1936 года[58].
20 апреля 1937 года, в день его рождения, я принес ему чертежи, общий вид, вид в разрезе и первый макет. Гитлер пришел в восторг и оспорил лишь подпись под чертежами: «Разработано на основе идей фюрера». Он настаивал на том, что архитектор — я, и мой вклад должен быть оценен гораздо выше, чем его набросок, датированный 1925 годом. Однако я настоял на своей формулировке, и, вероятно, Гитлер был польщен моим отказом приписать авторство себе. По планам были изготовлены макеты отдельных частей, а в 1939 году — детальный деревянный макет всего дворца 3 метра высотой и макет интерьера. Пол вынимался, и можно было на уровне глаз изучать будущий эффект. Во время частых визитов Гитлер неизменно проводил много времени у этих двух макетов и с торжеством демонстрировал то, что пятнадцать лет назад показалось бы нелепой причудой. «Кто бы в те дни поверил мне, что когда-нибудь это будет построено!»
Самый большой в мире зал заседаний должен был представлять собой практически одно помещение, в котором могли разместиться стоя сто пятьдесят — сто восемьдесят тысяч человек. Несмотря на негативное отношение Гитлера к мистицизму Гиммлера и Розенберга, дворец, по сути, был культовым сооружением. По замыслу, с течением столетий благодаря собственной монументальности и установившимся традициям он приобрел бы такое же значение, как собор Святого Петра в Риме для католического христианства. Без этой псевдорелигиозной подоплеки расходы Гитлера на грандиозный дворец были бы бессмысленными и непостижимыми.
Трудно представить себе размеры ротонды (круглого зала с куполом) диаметром 251 метр. Легкий параболический изгиб грандиозного купола начинался на высоте 98 метров и завершался в 220 метрах от пола.
До некоторой степени образцом послужил римский Пантеон. Берлинский купол также имел бы наверху круглое световое отверстие, но большее, чем весь купол Пантеона (43,3 метра) и купол собора Святого Петра (44,2 метра), — 46,3 метра. Объем зала в шестнадцать раз превысил бы объем собора Святого Петра.
Внутреннее убранство предполагалось крайне простым. Трехъярусная галерея высотой 30,5 метра окружала зал диаметром 140 метров. Монотонность кольца из ста прямоугольных мраморных колонн высотой всего 24 метра (единственные вполне «человеческие» размеры) напротив входа нарушалась нишей высотой 50 метров и шириной 27,5 метра, выложенной золотой мозаикой. В нише на мраморном пьедестале высотой 14 метров должна была стоять единственная в зале скульптура: позолоченный германский орел со свастикой в когтях. Этот символ независимости можно назвать истинным первоисточником всего проекта грандиозной «улицы Гитлера». Перед орлом планировалось возвышение для лидера нации, отсюда он обращался бы с речами к народам своей будущей империи. Я постарался придать историческому месту соответствующую значительность, но тут выявился фатальный архитектурный изъян — грубое нарушение соразмерности интерьера. Грандиозный свод оптически сводил фигуру лидера к нулю.
Снаружи купол казался бы зеленой горой, так как его планировалось обшить медными листами, покрытыми патиной[59]. На его вершине планировалось установить застекленную башенку высотой 40 метров из предельно легчайшего металла, увенчанную орлом со свастикой. Громаду купола как бы поддерживал ряд колонн высотой 20 метров. Таким образом я надеялся оптически упорядочить пропорции сооружения, но тщетно. Огромный купол покоился на гранитном сооружении 74 метров высотой, каждая сторона которого имела длину 316 метров. Изящный фриз, скомпанованные по четыре колонны с каннелюрами[60] по всем четырем углам здания и колоннада вдоль фасада, выходящего на площадь, должны были подчеркнуть размеры огромного куба[61].
По обе стороны колоннады предполагалось установить скульптуры высотой 15 метров. К началу работы над проектом Гитлер уже решил, какими они будут: Атлант, подпирающий небесный свод, и Теллура, поддерживающая земной шар. Сферы, представлявшие небо и землю, следовало покрыть эмалью, а по эмали золотом изобразить контуры созвездий и континентов соответственно.
В это грандиозное сооружение объемом почти 20,9 миллиона кубических метров[62] поместилось бы немало вашингтонских Капитолиев. Такие масштабы просто трудно себе представить.
И все же дворец ни в коем случае не был безумным или неосуществимым замыслом. Наши планы нельзя было отнести к категории таких суперграндиозных проектов, как, например, лебединая песня династии Бурбонов — проект Клода Никола Леду или идея прославления революции Этьена Л. Булле, которые, хотя и не были масштабнее гитлеровских, но не имели никаких шансов на воплощение[63].
Мы неуклонно претворяли в жизнь наши планы. Уже в 1939 году, чтобы освободить место для Большого дворца и других зданий будущей площади Адольфа Гитлера, были снесены многие строения в окрестностях рейхстага. Изучался состав грунта, готовились детальные чертежи, строились макеты. Миллионы марок расходовались на добычу облицовочного гранита, причем не только в Германии. Несмотря на недостаток иностранной валюты, по приказу Гитлера размещались заказы в карьерах Южной Швеции и Финляндии. Как и все остальные сооружения нового проспекта, дворец планировалось завершить через одиннадцать лет, то есть к 1950 году. Поскольку на строительство дворца требовалось более всего времени, закладка его первого камня была намечена на 1940 год.
Возведение купола более 240 метров диаметром не представляло особых технических проблем[64]. Мостостроители тридцатых годов без особых затруднений возводили грандиозные перекрытия из стали или армированного бетона. Ведущие немецкие инженеры даже рассчитали возможность строительства такого свода. В соответствии с моей теорией «исторической ценности руин» я бы предпочел обойтись без стали, но засомневался Гитлер: «Видите ли, авиабомба может пробить купол и разрушить перекрытия. Как вы представляете себе ремонтные работы при угрозе обрушения?» Он был прав, и мы разработали стальной каркас с подвешенной внутренней оболочкой купола. Стены, как и в нюрнбергских зданиях, предстояло возводить из камня. Их вес в сочетании с тяжестью купола производил бы колоссальное давление, что требовало необычайно прочного фундамента. Инженеры остановились на огромном бетонном фундаменте объемом 3 миллиона кубических метров, который, по нашим расчетам, осел бы в песчаной почве всего лишь на несколько сантиметров. Для экспериментальной проверки под Берлином был построен участок пробного фундамента[65].
Кроме чертежей и фотографий макетов только это и осталось от нашего проекта.
Во время работы над проектом Большого дворца я ездил в Рим ознакомиться с собором Святого Петра и был потрясен, осознав, что размеры сооружения не соотносятся напрямую с производимым им впечатлением. Как оказалось, в столь грандиозных проектах создаваемый эффект уже не пропорционален размерам здания. Я начал опасаться, что и наш дворец вызовет разочарование.
Советник рейхсминистерства авиации Книпфер, отвечавший за противовоздушную оборону, прослышав о нашем гигантском сооружении, немедленно издал директиву, согласно которой все будущие здания подобного масштаба должны строиться как можно дальше друг от друга, дабы уменьшить эффективность воздушных налетов. Безусловно, сооружение в центре столицы рейха, возвышающееся над низкими облаками, послужило бы идеальным ориентиром для вражеских бомбардировщиков, точно указывая на комплекс правительственных зданий. Я доложил эту точку зрения Гитлеру, но он с оптимизмом ответил: «Геринг заверил меня, что ни один вражеский самолет не пересечет границу Германии. Никакие соображения подобного рода не могут помешать нашим планам».
Гитлер был одержим идеей своего дворца. Мы уже закончили чертежи, когда он узнал, что и Советский Союз планирует строительство в Москве устремленного ввысь Дворца съездов, посвященного Ленину. Гитлер был крайне раздражен, чувствовал себя обманутым, ведь у него похищали славу строителя самого высокого здания в мире. И самое неприятное, он не мог своим приказом отменить решение Сталина. В конце концов он утешился мыслью об уникальности своего дворца: «Какая разница, чуть выше или ниже будет небоскреб. В нашем здании главное — купол!» После начала войны с Советским Союзом я убедился, однако, что мысли о московском здании-сопернике волновали Гитлера гораздо больше, чем он хотел показать. Как-то он сказал: «Теперь с их небоскребом покончено раз и навсегда».
Наш грандиозный дворец с трех сторон должен был отражаться в водной глади, что усиливало бы эффект. Мы планировали расширить Шпрее до размеров озера, а речные суда пустить в обход этого района по сети подземных каналов. Южный фасад дворца выходил бы на огромную площадь — будущую площадь Адольфа Гитлера, куда планировалось перенести из Темпельхофа ежегодные первомайские манифестации[66]. Министерство пропаганды разработало схему проведения этих массовых мероприятий. В 1939 году Карл Ханке рассказал мне о нескольких сценариях манифестаций, в зависимости от политических и пропагандистских целей, — от встреч школьниками высокопоставленных зарубежных гостей до мобилизации миллионов рабочих для выражения воли народа. Ханке с иронией