Уже через несколько дней после этого налета семь тысяч рабочих, которых я приказал перебросить со строительства Атлантического вала в район Мёне и Эдера, энергично ремонтировали плотины. 23 сентября 1943 года перед самым началом дождей брешь в плотине Мёне была заделана. Таким образом, удалось собрать осадки, выпавшие в конце осени и зимой 1943 года, на нужды следующего лета. Британские ВВС почему-то упустили шанс помешать нам восстанавливать плотину. Всего несколько бомб распахали бы воронками незащищенные строительные площадки, а зажигательные бомбы подожгли бы деревянные строительные леса.
Я снова и снова удивлялся, почему наше люфтваффе, испытывавшее недостаток самолетов, не наносило подобные точечные атаки, результат которых мог оказаться столь же разрушительным для врага. В конце мая 1943 года, через две недели после британского рейда, я напомнил Гитлеру свое предложение от 11 апреля: собрать группу экспертов, которые могли бы выделить ключевые цели на территории противника. Но как часто случалось и прежде, Гитлер проявил нерешительность: «Боюсь, что Генеральный штаб авиации не прислушается к совету ваших технических экспертов. Я несколько раз обсуждал нечто подобное с генералом Ешоннеком. Но… — словно смирившись с неизбежным, заключил фюрер, — можете как-нибудь поговорить с ним». Сам Гитлер не собирался ничего предпринимать; он явно не осознавал важности подобных мер. Нет сомнений, что однажды он уже упустил свой шанс — между 1939-м и 1941 годами, когда посылал самолеты бомбить английские города, вместо того чтобы скоординировать рейды с подводной войной, например атаковать английские порты, чьей пропускной способности уже тогда не хватало для обработки грузов, доставлявшихся союзническими конвоями. И теперь он не видел предоставившуюся возможность, собственно, как и британцы, неосознанно копировавшие его нелепое поведение. Налет на плотины Рура был их единственной точечной атакой.
Несмотря на скептицизм Гитлера и на собственную неспособность повлиять на стратегию нашей авиации, я не был обескуражен и 23 июня все же учредил комиссию из нескольких технических экспертов, поставив перед ними задачу выявить важнейшие стратегические цели на вражеской территории[173]. Наше первое предложение включало объекты британской угольной промышленности, поскольку публикации в технической литературе представляли исчерпывающие сведения о ее центрах, их расположении, объемах производства и так далее. Однако наше предложение запоздало на целых два года; мы уже не располагали необходимой бомбардировочной авиацией, достаточной для выполнения этой задачи.
С учетом наших ограниченных возможностей одна важная цель напрашивалась сама собой — русские электростанции. Мы полагали, что никакой комплексной противовоздушной системы обороны в России нет. Кроме того, между энергосистемами Советского Союза и западных государств имелось одно важное отличие. В результате плавного промышленного развития в странах Запада было построено множество электростанций средних размеров, связанных в единую энергосистему, а в Советском Союзе строились гигантские электростанции по большей части в центре промышленных регионов[174]. Так, единственная колоссальная электростанция на Верхней Волге обеспечивала большую часть энергетических потребностей Москвы. Мы располагали информацией о том, что 60 процентов производства стратегического оптического и электрического оборудования сосредоточено в советской столице. Более того, разрушение нескольких гигантских электростанций на Урале парализовало бы почти всю советскую сталелитейную промышленность, а также выпуск танков и боеприпасов. Прямой удар по турбинам или подводящим линиям, и высвободившиеся водные массы нанесут больше разрушений, чем множество бомб. Поскольку многие крупные советские электростанции строились с помощью немецких фирм, мы могли раздобыть подробную документацию.
26 ноября Геринг отдал приказ усилить бомбардировщиками дальнего действия 6-й авиакорпус под командованием генерал-майора Рудольфа Майстера. В декабре корпус был передислоцирован под Белосток. Для тренировки пилотов мы использовали деревянные модели электростанций. В начале декабря я проинформировал Гитлера о ходе подготовки, а Мильх сообщил о наших планах Гюнтеру Кортену, новому начальнику Генерального штаба военно-воздушных сил. 4 февраля я написал Кортену: «…Даже в настоящий момент остаются хорошие шансы на успешную воздушную операцию против Советского Союза… Я уверен, что операция значительно сократит военно-промышленный потенциал Советского Союза». Я особенно подчеркивал необходимость бомбардировок электростанций в Московском регионе и на Верхней Волге.
Как и во всех подобных операциях, успех зависел от случайных факторов. Не думаю, что наша деятельность существенно повлияла бы на исход войны. Однако, как я сообщал Кортену, я надеялся, что мы нанесем такой ущерб советской промышленности, что компенсировать потери врагу удастся лишь с помощью многомесячных американских поставок вооружений.
И снова мы опоздали на два года. Зимой под напором русских наши войска были вынуждены отступить. Положение стало критическим, а в критические моменты Гитлер очень часто проявлял удивительную недальновидность. В конце февраля он сказал мне, что «корпусу Майстера» приказано уничтожить железные дороги, дабы замедлить снабжение русской армии. Я возражал: почва в России промерзла, и наши бомбы нанесут лишь незначительный ущерб. Более того, согласно нашему собственному опыту и несмотря на то, что немецкая железнодорожная сеть гораздо сложнее, а значит, более подвержена разрушению, поврежденные секции часто ремонтируются за несколько часов. Гитлер к моим доводам не прислушался. «Корпус Майстера» был уничтожен в бессмысленной операции, а русские продолжали победное наступление.
Гитлер потерял всякий интерес к стратегии прицельного бомбометания и решил во что бы то ни стало отомстить Англии. Даже после уничтожения «корпуса Майстера» у нас оставалось достаточно бомбардировщиков для поражения отдельных целей, однако Гитлер все еще тешился надеждой нанести несколько массированных налетов на Лондон и заставить британцев прекратить бомбардировки Германии. Именно по этой причине в 1943 году он настаивал на разработке и производстве новых тяжелых бомбардировщиков. Его никак не удавалось убедить в том, что такие бомбардировщики с гораздо большим эффектом можно использовать на востоке, хотя иногда, даже летом 1944 года, он вроде бы соглашался с моими доводами[175]. Однако ни Гитлер, ни командование военно-воздушных сил не могли понять принципов современной воздушной войны, как, впрочем, и противник поначалу.
Пока я пытался приучить Гитлера и Генеральный штаб военно-воздушных сил мыслить по-новому, наши западные враги всего за одну неделю, с 25 июля по 2 августа, совершили пять ковровых бомбардировок Гамбурга[176]. Эти безрассудные бомбардировки обернулись для нас катастрофой. Сразу же был выведен из строя водопровод, и в последующие рейды пожарникам нечем было тушить пожары. Разразилась огненная буря, плавился асфальт, люди задыхались в подвалах или сгорали на улицах. Результаты этих рейдов можно было сравнить лишь с последствиями сильнейшего землетрясения. Гауляйтер Кауфман постоянно посылал Гитлеру по телетайпу сообщения, умоляя приехать в погибающий город. Поняв, что мольбы его тщетны, он попытался уговорить Гитлера хотя бы принять делегацию самых героических спасательных команд. Гитлер отказал ему даже в этом.
Гамбург постигла судьба, уготованная Герингом и Гитлером Лондону в 1940 году. Тогда за ужином в рейхсканцелярии Гитлер довел себя до неистовства, описывая картину уничтожения вражеской столицы: «Вам случалось видеть карту Лондона? Дома стоят так близко друг к другу, что для уничтожения всего города хватит одного источника огня. Геринг намерен использовать множество зажигательных бомб нового типа, чтобы создать очаги пожара во всех районах Лондона. Пожары повсюду. Тысячи пожаров. А потом они превратятся в гигантскую огненную бурю. Геринг все прекрасно задумал. Фугасные авиабомбы не годятся. А вот зажигательные бомбы полностью уничтожат Лондон. Пожарные бригады ничего не смогут сделать!»
Судьба Гамбурга привела меня в ужас. 29 июля на заседании в управлении централизованного планирования я сказал: «Если авианалеты будут продолжаться в таких же масштабах, через три месяца мы избавимся от всех проблем; нам просто нечего будет обсуждать. Мы покатимся в пропасть, и довольно быстро…» Три дня спустя я сообщил Гитлеру о постепенном спаде военного производства и снова предупредил, что, если авианалетам подвергнутся еще шесть главных индустриальных центров, немецкая военная промышленность полностью остановится[177]. «Вы все восстановите», — только и сказал он.
В общем-то Гитлер оказался прав. Мы все восстановили, но решающую роль сыграло не управление централизованного планирования, которое в лучшем случае могло лишь издавать общие инструкции, а объединенные усилия непосредственных исполнителей, главным образом самих рабочих. К счастью, другим городам не пришлось пережить таких крупномасштабных налетов, как Гамбургу. Враг снова оставил нам шанс приспособиться к своей стратегии.
17 августа 1943 года, всего через две недели после бомбардировок Гамбурга, мы едва избежали еще одного катастрофического удара. Американские ВВС совершили свой первый рейд; целью был Швайнфурт, центр производства шарикоподшипников, нехватка которых и без того стала камнем преткновения в увеличении объемов военной продукции.
Однако американцы совершили грубейшую ошибку. Вместо того чтобы сосредоточиться на шарикоподшипниковых заводах, они распылили свои силы. Сто сорок шесть из трехсот семиде