После приземления окружающая действительность показалась пилоту совершенно чуждым миром: «Я точно следовал заданным курсом, несмотря на охватившее меня вследствие эйфории равнодушие и состояние невесомости. Приземлившись, я нашел аэродром в состоянии полного оцепенения. Неподвижность и безмолвие, ни единой души, среди воронок от бомб высятся развалины ангаров. При заруливании на место стоянки самолетов эскадры лопается правая шина шасси – вероятно, я переехал осколок бомбы. Встретившись в тот день с доктором Шперлингом, я спросил у него между прочим, что за „дрянь“ этот первитин и не лучше ли было бы предупреждать пилотов о его действии. Узнав, что я принял сразу три таблетки, он едва не лишился чувств и строго-настрого запретил мне до конца дня даже притрагиваться к самолету».
Итак, немецкие пилоты тоже накачивали себя стимуляторами, но это не помогло им компенсировать техническое преимущество Королевских ВВС. «Битва за Британию» была ими проиграна, и это стало первым поражением Германии во Второй мировой войне. Гитлер был вынужден отменить операцию «Морской лев» – вторжение на Британские острова – и искать другое место для приложения своих сил.
Этот новый провал Геринга не имел для него никаких последствий. Как и прежде, он занимал огромное здание из серого камня на Вильгельмштрассе, где размещалось Имперское министерство авиации. Над ним реяло красно-бело-черное знамя со свастикой в центре, которое, казалось, колыхалось само по себе, словно недвусмысленно намекая на то, что даже ветер, даже небеса подчиняются власти рейхсмаршала. Тем не менее тот, кто проходил через массивные ворота из кованого железа и пересекал внутренний двор, обрамленный высокой железной решеткой, вступал в царство хаоса, разнузданного злоупотребления алкоголем и наркотиками, интриг и безалаберности. Это вызывает удивление только на первый взгляд. Состояние дел в замке Геринга с его тремя тысячами комнат (сегодня это здание занимает Федеральное министерство финансов) было весьма симптоматично для национал-социалистского режима, утратившего связь с политической реальностью и ступившего на ложный путь.
Один офицер так описывает явление рейхсмаршала своим подчиненным: «Мы с трудом сдерживали улыбки. На нем была желтая безрукавка из оленей кожи на меху, одетая поверх похожей на блузку белой шелковой рубахи с широкими рукавами. Это облачение дополняли шаровары, какие носили ландскнехты, подпоясанные широким кожаным ремнем с золотыми клепками, на котором висел короткий кельтский меч. На ногах у него были шелковые чулки и золотисто-желтые сафьяновые сандалии»[197].
Помимо всего прочего, лицо могущественного рейхсминистра несло на себе следы косметики, а ногти были покрыты красным лаком. Зачастую во время совещаний, когда уровень содержания опиатов в крови Геринга снижался, он, почувствовав себя не в своей тарелке, покидал зал, не говоря ни слова, и возвращался спустя пару минут – заметно посвежевший и повеселевший. Вот что свидетельствует один генерал об этой удивительной перемене: «Геринг выглядел совершенно другим человеком, словно он заново родился. В его голубых глазах сверкали искорки. Разница между первой и второй частями совещания была просто поразительной. Для меня было очевидно, что он принимал какое-то стимулирующее средство»[198].
Частые случаи бегства Геринга от реальности отнюдь не шли на пользу его подчиненным. Свой высокий пост он занял не столько за свои деловые качества, сколько в силу харизматичности[199]. Критику в адрес одного из своих ближайших сотрудников Бруно Лёрнера, которого он сам называл своим самым скверным генералом, Геринг отмел в сторону одной репликой: «Мне нужен человек, с которым я могу выпить вечером бутылку красного вина»[200]. Подобными же мотивами он руководствовался, назначая Эрнста Удета генерал-люфтцойгмейстером, то есть на один из важнейших постов в Имперском министерстве авиации. Правда, после француза Рене Фонка Удет был самым успешным среди оставшихся в живых летчиков-истребителей Первой мировой войны и пользовался в Германии огромной популярностью. И все же этот талантливый летчик и бонвиван был гораздо уместнее на съемочной площадке у Лени Рифеншталь, нежели за письменным столом в министерском кабинете. Впрочем, для Геринга это не имело никакого значения и наглядно свидетельствовало о том, каким образом этот человек, подверженный постоянным перепадам настроения, руководил министерством, в котором понятия «служебный контроль» просто не существовало.
На совещаниях имперский министр авиации и его генерал-люфтцойгмейстер с большим удовольствием предавались воспоминаниям о старых добрых временах, когда они в годы Первой мировой войны под бодрящим воздействием кокаина[201] вместе вели воздушные бои. Об актуальных проблемах вооружений, сложном процессе разработки новых типов самолетов и тому подобных вопросах они говорили менее охотно. В своей речи по случаю вступления в новую должность Удет, страдавший в тот момент от тяжелого похмелья, честно признался, с хмурым выражением лица, что от него не следует ожидать слишком большого объема административной работы. Проблема заключалась лишь в том, что ему порой подчинялись одновременно до 24 ведомств, в работе которых очень часто возникала неописуемая неразбериха. Удет, известный тем, что в любое время дня угощал посетителей коньяком и употреблял большое количество метамфетамина, чтобы сбалансировать действие алкоголя, слыл, даже в столь неэффективном министерстве, абсолютно неэффективным руководителем.
Вполне возможно, Геринг намекал на Удета, когда однажды заметил: «Есть отделы, о существовании которых вы не имеете понятия, но в какой-то момент они внезапно появляются, и внезапно происходит свинство […]. И внезапно выясняется: уже несколько лет существует отдел, а о нем никто не знает. В самом деле, такое пару раз случалось. Есть люди, которых уже трижды вышвыривали, а они появлялись вновь, в другом отделе, и занимали более высокие должности»[202].
В течение рабочего дня Удет занимался преимущественно тем, что рисовал карикатуры – довольно часто на самого себя. Каждый раз, когда случалась возможность улизнуть из министерства, он в компании друзей – поскольку не выносил одиночества – отправлялся домой, где у него имелся бар с трофеями, привезенными из зарубежных поездок. А вообще, он предпочел бы бездельничать на какой-нибудь пасторальной мельнице и вертеть в руках предметы искусства. Для авиации времени у него не оставалось. Удет надрывался под бременем своих постоянно разраставшихся служебных обязанностей. В течение 1941 года он в огромных количествах употреблял первитин, дабы поддерживать себя в работоспособном состоянии. Удет олицетворял собой высокомерие, гордыню и спесь немецких высших офицеров, которые слишком много на себя взяли и давно потеряли связь с реальностью. «Министерство пришло в упадок именно из-за Удета, – заявит впоследствии Гитлер. – Его деятельность стала самой большой бессмыслицей в истории люфтваффе»[203]. Такое заявление что-нибудь да значит.
В самой известной и популярной немецкой театральной пьесе послевоенного периода «Генерал дьявола» драматург Карл Цукмайер вывел своего друга Эрнста Удета в трагическом образе благородного, беспечного летчика-генерала Харраса, изрядно польстив ему при этом. А Курд Юргенс сыграл его роль в одноименном фильме с пафосом и блеском, создав образ, не имевший ничего общего с отнюдь не блестящей, весьма неприглядной действительностью. Удет не годится в герои. В лучшем случае о нем можно было бы сказать, что ущерб системе, вследствие своей некомпетентности и как алкогольной, так и наркотической зависимости, он причинил неумышленно. Таким образом, он не более чем шут, исторический курьез, недоразумение, с какими обычно не желают иметь дело историки[204].
17 ноября 1941 года Германское информационное бюро сообщило: «Генерал-люфтцойгмейстер генерал-полковник Удет во время испытания нового вооружения стал жертвой серьезного несчастного случая и скончался от полученных травм по дороге в госпиталь. Фюрер распорядился организовать трагически погибшему при исполнении своих служебных обязанностей офицеру государственные похороны»[205]. В действительности Удет пустил себе пулю в висок на своей служебной вилле на Шталлупёнер-аллее в Вестенде, престижном районе Берлина. В одно мгновение тысяча технических и организационных проблем люфтваффе свалились на плечи его боевого друга Геринга, которому Удет, перед тем как уйти из своей затуманенной дурманом жизни, оставил прощальное приветствие, нацарапанное на лежавшем у изголовья его смертного ложа листке бумаги: «Железный, ты покинул меня».
Самоубийство явно переоценивавшего себя Удета предвосхитило гибель Третьего рейха. Когда во время государственных похорон Геринг, с каменным, после приема очередной дозы морфина, лицом шел за гробом, а потом нес всякий вздор о «величайшем герое в германской истории», вермахт уже застрял в России. Могилу Удета и сегодня можно увидеть на Кладбище инвалидов, за зданием Военно-медицинской академии, всего в нескольких шагах от того места, где Отто Ранке испытывал первитин для вермахта[206].
Корм для заграницы
13 сентября 1940 года в миланской Corriere della Sera («Вечерний курьер») появилось сообщение об изобретенной немцами «таблетке храбрости», которая первоначально использовалась только в медицинских целях, а теперь используется еще и в военных. Хотя по боевой эффективности эта pillola di coraggio