Чем катастрофичнее становилось положение на фронте, тем чаще оттаивала замороженная печень во время транспортировки, поскольку теперь уже было невозможно избежать длившихся по несколько дней задержек. Продолжительность перевозки доходила до трех недель, и, когда отвратительно пахнувшие органы достигали наконец Оломоуца, их часами варили в больших котлах с добавлением ацетона и метилового спирта. Яды отделялись, и оставалась кашеобразная коричневая масса, консистенцией напоминавшая мед. Она разбавлялась водой и разливалась по ампулам – по десять тысяч штук в день. Это был конечный продукт Морелля – Лебер Хамма. Но нашла ли подобная бурда путь к потребителю? К сожалению для лейб-медика, с мая 1943 года новые медикаменты перестали поступать на рынок – в соответствии с новыми требованиями военной экономики. Но Морелль сумел преодолеть и этот барьер. Он самонадеянно обратился в Имперское управление здравоохранения, в ведомство имперского руководителя здравоохранения Конти: «Касательно реализации моей продукции фюрер позволил мне следующее: если я получаю новое средство, испытываю его, применяю в Ставке фюрера – и применяю с успехом, – то могу распространять это средство по всей Германии без дополнительных разрешений»[303].
Итак, Морелль, бывший модный врач с Курфюрстендамм, создавший фармацевтическую империю, которая выросла, словно из-под земли, использовал сотрудников Ставки фюрера – и, вполне вероятно, самого фюрера – в качестве подопытных кроликов, делая им инъекции весьма сомнительных гормональных препаратов и стероидов, изготавливавшихся зачастую в ужасающих, с точки зрения гигиены, условиях. После этих опытов данные средства разрешалось распространять на территории рейха и в рядах вермахта. Это было аутоиммунное поражение.
«Х» и полная утрата связи с реальностью
Внешний вид Гитлера, с точки зрения его здоровья, несколько обманчив. При беглом взгляде на него возникает впечатление, что он находится в прекрасной физической форме. Но в действительности это не так[304].[305]
После капитуляции остатков 6-й армии в Сталинграде в начале февраля 1943 года вермахт окончательно потерял ореол непобедимости, а вместе с ним и Гитлер. Его внешняя реакция на военную катастрофу на Волге, как и на поражение Роммеля в боях с англичанами в Африке, на начавшиеся в марте опустошительные налеты Королевских ВВС на города Рура, а также на проигранную в мае его подводным флотом «Битву за Атлантику», была традиционной: полная отрешенность в сочетании с непоколебимой убежденностью в абсолютной правильности своих решений. Он твердо верил в неизбежность «окончательной победы» и не проявлял ни малейших признаков готовности начать наконец руководствоваться здравым смыслом. Вместо того чтобы трезво оценить создавшееся положение, найти из него выход, прибегнув к новой стратегии – например, попытаться заключить перемирие, – нацистский режим становился все более косным, как и сам «Пациент А».
Гитлер все чаще пребывал в одиночестве. Из-за постоянных наступлений Красной армии он в 1943 году провел в своей ставке «Вервольф» всего несколько дней. Подобно раненому зверю, он снова уединился в «Вольфшанце». Вошедшие в привычку совместные ужины и ночные чаепития все больше и больше воспринимались всеми их участниками как пытка. Фюрер часами вещал без устали своим мягким баритоном. Его утомительные монологи затягивались до раннего утра. При этом он не обращался ни к кому конкретно, его взор был устремлен вдаль. Складывалось впечатление, будто он беседует с некой невидимой свитой. Излюбленные темы: вред курения, пагубность отравления организма всевозможными ядами, польза вегетарианского питания, которое его личный врач, получивший 30 января 1943 года необлагаемую налогом дотацию в сумме 100 000 рейхсмарок, с помощью витаминных и укрепляющих добавок поставил на научную основу. Для успокоения нервов он мог позволить себе пренебречь правилом, дотоле считавшимся незыблемым, и после ужина от случая к случаю выпивал бокал пива или опрокидывал рюмку сливянки, проверенной по его приказу в полевой лаборатории на содержание сивушных масел[307].
В этот переломный год войны у Гитлера произошли стремительные физиологические изменения, которые не могли ускользнуть от внимания его ближайшего окружения. Всем давно уже стало ясно: магия его личности больше не работает. «Гитлер, согнувшийся, словно под грузом тяжкого бремени, приблизился ко мне медленной, усталой походкой, – описывал один генерал-лейтенант замешательство, охватившее его при встрече с Верховным главнокомандующим. – Я как будто услышал внутренний голос: „Посмотри на этого старика! Он не может нести ношу, которую взвалил на себя!“ Гитлер сильно сдал. Исполненный смущения, я смотрел в его тусклые, усталые глаза. Вне всякого сомнения, это были глаза больного человека»[308].
Морелль не мог скрыть от ближайшего окружения явное ухудшение здоровья Гитлера и его бросавшуюся в глаза апатию. Но какое лекарство могло иметь для его пациента стимулирующий эффект? Что поддерживало имидж всесильного фюрера? Коктейля из гормонов, стероидов и витаминов для этого уже явно недоставало.
День 18 июля 1943 года выдался особенно напряженным, такие редко выпадали прежде. Ситуация на фронте обострилась до предела. Красная армия выиграла под Курском величайшее в военной истории танковое сражение и тем самым похоронила надежды немцев снова изменить ход войны в России в свою пользу. Одновременно с этим союзники высадились на Сицилии, и Италия была на грани того, чтобы переметнуться на сторону противника, расторгнув союз с Германией. Гитлер рвал и метал, грозя спустить с итальянцев шкуру, и «не мог сомкнуть глаз из-за грядущего предательства итальянской армии», – писал Морелль. «Его живот раздулся от газов. Он был очень бледен и сильно нервничал. На следующее утро у него была важная встреча с дуче»[309].
Среди ночи лейб-медика поднял с постели ординарец Линге: фюрер корчился от боли, ему срочно требовалась помощь. Он съел на ужин белый сыр и рулет из шпината с зеленым горошком, после чего ему стало плохо. Быстро одевшись, Морелль поспешил к своему пациенту и сделал ему инъекцию. Однако на сей раз медикаментозное лечение не помогло. Личный врач принялся лихорадочно соображать, каким образом можно преодолеть этот «сильный приступ»[310] в столь опасной ситуации. Нужно было дать Гитлеру что-то такое, что утолило бы боль и одновременно восстановило бы работоспособность. Морелль должен был вытряхнуть из рукава козырного туза, и нечто подобное действительно оказалось в его распоряжении. Правда, использование этого средства было сопряжено с определенным риском.
В правой нижней четверти карточки «Пациента А», относящейся ко второму кварталу 1943 года, приводится несколько раз подчеркнутое название: юкодал. Это средство против кашля, обладающее также болеутоляющим эффектом, производившееся дармштадтской фирмой «Мерк», появилось на рынке еще в 1917 году. В 20-х годах оно приобрело настолько широкую популярность, что в обиходе появился даже особый термин – «юкодализм». Активным компонентом юкодала является опиоид, синтезированный из природного опиума – оксикодон. Это вещество было предметом оживленной дискуссии среди врачей Веймарской республики. О нем либо охотно говорили, либо не говорили вовсе, ибо некоторые доктора сами употребляли его, стараясь это не афишировать. В экспертных кругах юкодал считался королем лекарств, волшебным средством. Обладающий почти вдвое более действенным болеутоляющим эффектом, нежели морфин, который он потеснил с первого места в шкале популярности, этот прототип аналоговых наркотиков ценился за способность чрезвычайно быстро вызывать эйфорию, заметно более ощутимую, чем та, что вызывает героин, его фармакологический кузен. При соблюдении надлежащей дозировки юкодал не вызывает усталости и не сбивает с ног – скорее напротив. Писатель Клаус Манн, который, к сожалению для своего отца Томаса, тоже экспериментировал с этим средством, подтверждает его превосходство по сравнению с другими наркотиками: «Я не употребляю чистый морфин. То, что я употребляю, называется юкодал. Мы находим, что он обладает более приятным действием»[311][312].[313]
И все же действительно ли Морелль был вынужден прибегнуть к сильному средству? Близилось время отъезда для важной встречи с Муссолини. «Пациент А» испытывал чувство апатии, корчился от боли, ни с кем не разговаривал. Морелль знал: юкодал тут же поднимет фюрера на ноги и устранит спастический запор, имеющий психологические причины. Однако он прекрасно понимал, что диктатор, вкусив однажды эту мнимую пищу богов и испытав необычные, яркие ощущения, может настоять на продолжении ее приема. Физиологическая зависимость от юкодала формируется всего за два-три употребления. Но не стояло ли в тот момент на кону дальнейшее развитие всемирной истории? Что, если во время судьбоносной встречи со своим главным союзником Гитлер оказался бы не на высоте или вообще вышел бы из строя? Морелль должен был все тщательно взвесить. В конце концов он решил рискнуть и впрыснул новый наркотик своему пациенту под кожу. Это решение имело весьма серьезные последствия.
Мгновенное преображение «Пациента А» было настолько разительным, что просто не могло остаться незамеченным со стороны свиты – хотя, разумеется, никто не знал причины столь внезапного изменения состояния шефа. Все с облегчением вздохнули, и общий настрой перед встречей с итальянцами значительно улучшился. Сразу после укола Гитлер почувствовал себя настолько лучше, что в скором времени потребовал добавки. Однако Морелль отказал ему, сославшись на то, что «перед отъездом в 15:30 еще предстоит совещание, на котором должны быть приняты важные решения»