Ближайшие сотрудники Гитлера и генералы из Верховного командования, не подозревавшие о том, что их шеф принимает подобного рода допинг, зачастую реагировали на его оторванный от реальности оптимизм с непониманием и раздражением. Знал ли Гитлер что-то такое, чего не знали они? Может быть, он и в самом деле обладал строго засекреченным чудо-оружием, способным изменить ход войны? В действительности ощущением своего всесилия и непоколебимой уверенностью в победе, необходимой ему для того, чтобы, несмотря на панические сообщения со всех фронтов, поддерживать ее в других и вести их дальше за собой, Гитлер был обязан исключительно эйфории, вызываемой инъекциями. Типичная запись Морелля того периода: «12:30: ввиду предстоящего большого совещания (около 105 генералов), инъекция как до этого»[328].
На Рождество 1943 года, когда Красная армия начала Днепровско-Карпатскую операцию, ставшую продолжением начатого ей летом успешного наступления, Морелль получил подарок от статс-секретаря Министерства внутренних дел Баварии. Это было юбилейное издание «Фауста» Гёте, посвященное столетию первой публикации, с пожеланием, чтобы «Вы вспоминали не только своих мюнхенских друзей, но и студенческие годы, когда Вас, по Вашим словам, называли Мефистофелем». В этой фразе заключена суть драмы Гитлера и его личного врача. «И все же тогда, как и сейчас, Вы были привержены не злу, а добру»[329], – добавил статс-секретарь, естественно, не знавший истинного положения вещей. В ответном письме Морелль поблагодарил его за ценный подарок. Весьма сомнительно, что у него было время хотя бы пролистать книгу, поскольку «Пациент А» требовал практически круглосуточной заботы.
Усиливавшаяся биохимическая атака на фюрера имела еще один эффект: тем, кому приходилось беседовать с ним, в скором времени самим требовалась фармакологическая поддержка, чтобы вынести этот разговор. Общаться с усталым, изнуренным, длительное время употреблявшим стимуляторы Верховным главнокомандующим, не прощавшим уныния ни себе, ни другим, было не только сложно, но и небезопасно – особенно людям, чье благополучие и даже жизнь зависели от него. Гитлер не прощал слабостей. Тот, кто выглядел больным, сонным или даже просто недостаточно вдохновленным, тут же изгонялся. Фюрер неоднократно объяснял свое решение об отстранении от дел того или иного высокопоставленного лица состоянием его здоровья[330].[331] И опять Морелль был в выигрыше: поскольку в 1-м кольце ограждения «Вольфшанце» не было санитарного отделения, лейб-медик со своей полевой аптечкой выступал в роли бескорыстного спасителя. Например, слуга Гитлера Линге, заболев гриппом, получил от него юкодал, дабы поддерживать работоспособность и хорошее настроение. Это был далеко не единичный случай. У толстого доктора всегда имелся запас различных средств для офицеров, адъютантов и ординарцев, которые придавали им силы, столь важные для бункерной жизни. Он охотно помогал даже генералам, которые желали перед встречей с Верховным главнокомандующим обрести уверенность в себе и бодрость[332].
Наиболее эффективным средством считался первитин. Морелль, знавший об опасностях, которые таит в себе этот стимулятор, писал одной своей пациентке, просившей у него рецепт: «Он вовсе не придает силы, и это отнюдь не овсянка, а настоящий бич!»[333] Тем не менее он без всяких колебаний раздавал препараты фирмы «Теммлер», в результате чего активное употребление метамфетамина в «Вольфшанце» со временем распространилось и на Берлин[334]. Прослышав об этом, Конти, старый противник первитина, разослал письма рейхслейтеру Борману, всем гаулейтерам и руководящим партийным функционерам, где описывал вред этого так называемого «освежающего» средства. Он хотел, чтобы об этих злоупотреблениях стало известно и в высших эшелонах власти. Реакция Бормана на его письмо неизвестна.
Когда и посетители Гитлера стали принимать сильные наркотические средства, чтобы выдержать напряжение, вызываемое общением с фюрером, атмосфера ирреальности в тесном кругу нацистского руководства еще более усилилась. Длительное употребление «Пациентом А» стимуляторов, о которых никто не мог знать, оказалось заразным. Все члены его ближайшего окружения, как и он, утратили связь с реальностью.
Тайная служба перевалочного драгпункта
О том, насколько системный характер носило употребление наркотиков в нацистском государстве, свидетельствуют документы, которые указывают на существование сомнительных связей между Главным санитарным парком сухопутных войск и немецкой военной секретной службой. В 1943 году «большая аптека» вермахта поставила различными путями через Управление «Абвер-заграница» 568 килограммов чистого кокаина и 60 килограммов чистого героина[335]. Эти колоссальные объемы многократно превосходили годовую потребность всей медицинской отрасли Германии в данных веществах. Эти «специальные поставки» были осуществлены с разрешения Опиумного ведомства Имперского управления здравоохранения, но самим разведчикам ничего не досталось. Львиную долю получил отдел Z, ведавший организационными и административными вопросами разведывательной службы, а также отдел ZF, отвечавший за финансы. Только отдел ZF заказал полтонны гидрохлорида кокаина – на многие миллионы рейхсмарок. Может быть, наркотики шли на экспорт, а выручка расходовалась на оснащение новых дивизий? Или они вывозились за границу с целью установления международных контактов, чрезвычайно важных в те тяжелые для Третьего рейха времена?
В декабре 1943 года санитарный инспектор сухопутных войск направил письмо, в котором потребовал положить конец этим тайным махинациям. Он протестовал против передачи наркотиков «для лечебных целей в обычных дозировках»[336]. Но на шефа Абвера адмирала Канариса это требование не произвело никакого впечатления. И все же в апреле 1944 года два килограмма гидрохлорида кокаина, полтора килограмма гидрохлорида морфия и 200 граммов героина были поставлены действовавшей в Северной Африке «зондеркоманде Виммера», которая осуществляла акции саботажа против войск союзников – и, очевидно, вела бойкую торговлю наркотиками. По желанию получателя они поставлялись в оригинальной упаковке – «Кокаин фирмы „Мерк“, популярный во всем мире продукт из Дармштадта»[337]. Что стало с этими наркотиками, неизвестно по сей день. Один рейх – один дилер.
«Пациент Б»
Либо ты бросишь курить, либо я брошу тебя.
Когда во время совещания 4 января 1944 года генерал-фельдмаршал фон Манштейн потребовал отвести назад войска, оборонявшиеся в излучине Днепра, во избежание еще одной военной катастрофы, Гитлер пришел в такое волнение, что у него «начались спазмы», и он послал за Мореллем, который сделал ему успокаивающий, вызывающий эйфорию укол юкодала[339]. В этот же день Красная армия перешла восточную границу Польши 1939 года, неудержимо приближаясь к рубежам Третьего рейха. Спустя пять дней Гитлер вновь потребовал сильный опиоид «по причине вздутия живота (возбуждения)», как записал Морелль[340], когда же вскоре после этого диктатор обратился по радио к своему народу, личный врач отметил в дневнике: «17:40: Перед большим выступлением (по радио, трансляция утром) инъекция как всегда»[341].
В конце февраля 1944 года, когда перед вермахтом замаячила вполне реальная перспектива в скором времени полностью потерять Украину, Гитлер уехал в заснеженный «Бергхоф», в свое горное, застывшее в снегах кукушкино гнездо Оберзальцберг, где жила его возлюбленная Ева, которая была девятнадцатью годами моложе. Здесь он мог наблюдать за воронами и есть теплые сладкие пироги, испеченные по семейному рецепту супруги Морелля Ханни, «лучшие пироги в мире»[342].
За огромными панорамными окнами большого зала с автоматически опускавшимися стеклами падали толстые хлопья снега. Отсюда открывалась величественная картина укутанного в белое покрывало, таинственно поблескивавшего в свете зимнего дня Унтерсберга, где, согласно легенде, спал, ожидая своего воскрешения и восстановления царства всеобщего благоденствия император Барбаросса. Однако Гитлер отнюдь не радовался снегу. После поражения под Сталинградом его вид вызывал у него чуть ли не мистический ужас, и он называл его саваном гор. Вследствие этого фюрер почти не выходил за порог.
Положение немцев продолжало ухудшаться: привыкшие к зимним холодам русские готовились отвоевать Крым; англичане, вселяя ужас в население Германии, методично бомбили Берлин и другие города замерзшего рейха; болгары, румыны и венгры раздумывали, как бы разорвать союз с Гитлером; в Италии американцы теснили части вермахта все дальше на север, приближаясь к Риму. Успешные фельдмаршалы, такие как фон Манштейн[343] и Клейст[344],[345] были отстранены от командования войсками за то, что не желали ничего слушать и настаивали на своей точке зрения.
У Морелля же было все в порядке. 24 февраля 1944 года он получил от своего благодарного пациента Рыцарский крест за военные заслуги. Во время церемонии вручения высокой награды Гитлер назвал его своим спасителем, талантливым врачом, прогрессивным, хотя и непризнанным, исследователем в области лечения витаминами и гормонами