Сексуальный шантаж немецкого генералитета
Роковые женщины III рейха
Странно даже было бы требовать от немецких генералов «завышенных» представлений о воинской чести. Жизнь в гитлеровской Германии и служба в ее вооруженных силах как-то этому не способствовали.
Здесь можно вспомнить хотя бы о том, какими методами убирали неугодных высокопоставленных генералов.
Известный советский журналист и писатель Борис Полевой описал свое знакомство с нравами гитлеровской Германии в период, когда он освещал работу Нюрнбергского трибунала.
Полевого познакомили с очень интересным фотографом: «Генрих Гофман был довольно ловкий фотограф, зарабатывавший себе на жизнь, фотографируя голых девиц и распространяя эти снимки из-под полы. Потом он расширил свою деятельность, начав издание порнографических открыток. Моделями в этих открытках становились танцовщики и танцовщицы второразрядных ночных кабаре. Одной из таких натурщиц стала некая Ева Браун. Она приглянулась Гофману, и он сделал ее… своей постоянной помощницей.
Случилось так, что на одной из съемок сия девица попала на глаза Гитлеру. Он задал ей какой-то вопрос, а она бойко и умно ответила. Так завязалось знакомство всемогущего фюрера Третьего рейха с моделью непристойных открыток. Гитлер приблизил ее к себе.
Ловкая девица знала, что в руках ее бывшего патрона остались негативы фотографий, рисующих ее, мягко говоря, в весьма неблаговидных позах. Это было опасно и для нее, и даже для ее всемогущего покровителя и его международной известности.
В стране уже был широко известен пример, когда Геринг с помощью вот таких же улик смог расправиться со своим конкурентом, старым фельдмаршалом Бломбергом, человеком, пользовавшимся особой благорасположенностью фюрера и занимавшим кресло военного министра. Через третьих лиц Геринг свел старика с коллегой Евы Браун, девицей Эрикой Грюн, и, когда раскисший маршал пришел к нему советоваться — жениться ему на ней или нет, посоветовал проявить демократизм, жениться и даже выступил в роли посаженого отца. Свадьба была пышная, на ней присутствовал сам Гитлер. А на следующий день открытки с изображением Грюн в соблазнительных позах вместе с молодым партнером опять же через третьих лиц были переданы в бульварные французские газеты. Разразился скандал. Фельдмаршал Бломберг был устранен с поста. Кресло военного министра освободилось.
История наделала много шума в Берлине. Ева Браун знала это. Конечно, при ее новых возможностях ей не представляло труда физически устранить Гофмана. Мало ли людей исчезало тогда в Германии — вот так, без всякого шума. Но она знала, что ее бывший шеф дальновиден и лучшие негативы хранит где-то за границей. И еще она знала, что при аресте Гофман все расскажет в гестапо, а вероломный Гиммлер давно уже следил за ней. И, хитрая от природы, она нашла третий путь, оказавшийся верным.
С ее помощью ее „учитель“ Генрих Гофман был приближен фюрером. Он стал лейб-фотографом Гитлера и сделал блистательную карьеру. Основал большое издательство, монопольно выпускавшее портреты гитлеровских бонз, правительственные альбомы и проспекты. Издательство делало миллионные обороты. Молодой человек — партнер Евы по открыткам попытался было отломить и свой кусочек от жирного пирога, но однажды исчез с глаз людей и из жизни. Его партнерша уже открыто жила под одной крышей с „первым наци“ Германии.
Генриху Гофману, лейб-фотографу, было присвоено звание профессора и доктора. Его наградили золотым значком нацистской партии, хотя, по его уверениям, он никогда не был ее членом. Это, кажется, правда.
Итак, мы пошли в таинственную комнату № 158. Нас встретил пожилой приземистый немец в сером пиджаке тирольского покроя с пуговицами из оленьего рога и дубовыми листьями на зеленых лацканах. У него полное лицо, бычья апоплексическая шея — по виду типичнейший баварец с плаката, рекламирующего пиво. И серебряный бобрик на голове, и толстые улыбчивые губы, маленькие свиные глазки, настороженные и хитрые.
Держался довольно уверенно. С достоинством отрекомендовался, прибавив к своему имени звание „доктор“, сказал, что у него очень мало времени, что герр судья только что прислал ему на экспертизу пачку фотографий, как раз представленных советским обвинением. Поэтому он может уделить „герру оберсту“ всего несколько минут. Свои коллекции он покажет в другой раз, а пока — вот, пожалуйста, эти снимки, которые всегда интересуют иностранцев, в особенности американцев. Большие деньги платят. Можно заказать комплект.
Он бросил на стол целый веер открыток — Гитлер в быту. Бросил тем же жестом, каким, вероятно, бросал перед оптовым покупателем свежую серию порнографической продукции. Гитлер и Ева на веранде дома в горах, по-видимому, в Бертехсгадене… Нюхают цветы… Ласкают собак… Они же в охотничьих костюмах, в шляпах с тетеревиными перьями… Гитлер и какие-то генералы на той же веранде, и Ева в скромном фартучке потчует их чаем… Она же в купальном костюме на берегу озера. Любопытно, что на всех этих, так сказать, семейных снимках Гитлер тоже ни на минуту не остается самим собой, позирует, что-то изображает. По-видимому, он ни в каких условиях самим собой и не был. Все время играл, играл. И не какую-то, а какие-то роли.
— А вот портрет несчастной Евы.
Ну что ж, она была недурна, отлично сложена, по-спортивному подтянута, но лицо грубоватое и слишком уж правильное. Какая-то Брунгильда из „Нибелунгов“ в провинциальном исполнении.
— Видите, какой была фрейлейн Ева.
— А я ее видел, — отвечаю я как можно равнодушнее.
— Когда? Где? Как это можно? Герр оберст шутит?
Выдержав паузу, во время которой Гофман смотрит на меня во все глаза, я говорю:
— В снарядной воронке возле бункера, у здания рейхсканцелярии.
Справедливость требовала бы сказать, что хотя у могущественнейшего фюрера Третьего рейха и не хватило бензину для того, чтобы сжечь по его завещанию тела его и его молодой жены, оба они оказались настолько обгоревшими, что невозможно было рассмотреть хоть какие-либо черты. Но пускаться в подробности я не стал, ибо о том, что тела эти были найдены, официально объявлено не было.
Кстати, должно быть, такая уж судьба фашистских диктаторов и их возлюбленных. Ведь совсем недавно туша итальянского дуче и дамы его сердца актрисочки Петачи, казненных партизанами, были повешены вверх ногами на всенародное обозрение у бензиновой колонки на одной из площадей Милана. Но об этом я тоже, разумеется, Гофману не сказал. Что мне его воспитывать! Он же, выслушав меня, заявил, кажется, с неподдельной грустью:
— Бедная Ева. Она все-таки была неплохой девушкой, и вкус у нее был: она сама фотографировала совсем неплохо. — И, адресуясь, вероятно, к моим классовым чувствам, добавил: — Она ведь дочь простого рабочего. Папаша Браун и сейчас работает на машиностроительном заводе. Может быть, вы не верите? Вот посмотрите.
Он протянул вырезку из американской солдатской газеты „Старз энд Страйпс“, что переводится на русский язык „Звезды и полосы“. Звезды и полосы американского флага. Там действительно было помещено интервью со старым Брауном. Он распространялся о том, что обе дочери его были хорошими, скромными девушками, заботливыми, трудолюбивыми. Надо же было случиться такому несчастью, что она приглянулась этому сумасшедшему Гитлеру… А за ней вторая выскочила замуж за генерала СС. Но старший зять — Гитлер успел перед смертью прихлопнуть младшего…
Ужас! И вот теперь он, Браун, на старости лет совсем один… Разве это достойная судьба для честного труженика?..
Уходим, оставив на столе магарыч — бутылку виски „Белая лошадь“ и увесистую банку свиной тушенки. Доктор искусствоведческих наук и профессор роется в негативах и делает вид, что не замечает»[116].
Ну, о том, чем занималась Ева Браун, подавляющее большинство немцев и представления не имело. Личная жизнь подруги фюрера была грамотно засекречена. А вот история с Бломбергом шума наделала.
Охота Геринга на конкурентов
Не меньший резонанс имела и история с генералом Фричем, командующим сухопутными войсками. Она была впрямую связана с отставкой Бломберга с поста военного министра и притязаниями Геринга на эту должность. Дело в том, что по табели о рангах наиболее вероятным кандидатом в военные министры стал главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Фрич. Гитлер всерьез размышлял над его кандидатурой, что неудивительно — фон Фрич был отличным военным, популярным в войсках, лояльным к режиму. К тому же для фюрера назначение Фрича было поводом отказать Герингу в слишком рискованном расширении его власти, чего тот очень хотел. И тут Геринг очень кстати для себя напоминает своему вождю о компромате на Фрича, который хранили еще с 1935 г.
Вот что вспоминает об этой истории знаток тайных интриг в нацистских верхах, сотрудник немецкой полиции и абвера, один из активных участников заговора против Адольфа Гитлера, Ганс Бернд Гизевиус:
«…Бросим взгляд назад, в год 1935-й!
Тогда уже не было необходимости преследовать „реакционеров“ и марксистов. Евреи тоже получили временную передышку. За Церковь еще вплотную не принялись. Гестапо, так сказать, сидит без дела.
Но черные нашли чем заняться. Они организовали охоту на гомосексуалистов. Их якобы побудило к этому огромное число педерастов в „Гитлерюгенд“… Гестапо чует здесь огромные, еще не исчерпанные возможности дальнейшего расширения своей системы превентивного заключения и собственного шантажа. Тот, кто не еврей, не марксист, не большевик и даже не украл ни одной серебряной ложечки, да к тому же осторожен в своих разговорах по телефону, теперь априори обвиняется в нарушении статьи 175-й уголовного кодекса…
Одному гестаповцу приходит в голову дьявольская мысль. Как известно, с нарушением указанной статьи соседствуют и другие прегрешения, в том числе и самое тяжкое: шантаж и вымогательство. Если есть масса тунеядцев, которые за звонкую монету готовы предоставить себя любителям развратных действий, то найдется не меньше и таких подонков, которые, будучи осведомлены насчет их прегрешений, станут шантажировать состоятельных гомосексуалистов, вымогая у них отступного до последнего гроша. Стоит этим богатым грешникам попасть в руки суда, как тот сразу дает им срок на полную катушку. А что, если поискать в тюрьмах таких прожженных вымогателей, которые могут многое порассказать о своих богатых „клиентах“!
Так гестапо методом тыка вышло на некоего Ганса Шмидта — сводника, сутенера и шантажиста крупного масштаба. Еще с детских лет он находился под надзором полиции, а когда вырос, трижды попадал за тюремную решетку. В конце концов рецидивиста отправили в каторжную тюрьму все за те же грязные дела. Он выслеживал и подкарауливал гомосексуалистов, а потом вымогал у них деньги…
Итак, каторжник Шмидт диктует для протокола воспоминания о своей бурной жизни. Называет одну за другой фамилии своих „клиентов“; среди них встречаются почтенные бюргеры, есть и известные имена, в том числе даже одного статс-секретаря.
Вдруг шантажист невнятно произносит фамилию еще одного своего „клиента“: не то „фон Фриш“, не то „фон Фрич“. Ну о ком же еще может идти речь, как не о закоренелом реакционере, главнокомандующем сухопутными войсками генерале фон Фриче, на которого гестапо давно уже копает компромат?!.
Из показаний Шмидта явствует: это произошло зимним вечером, верно, 1935 года в плохо освещенном зале станции городской электрички в берлинском районе Ванзее. Он как раз занял свой наблюдательный пункт поблизости от уборных: по опыту, в таких местах чаще всего кучковались голубые в поисках партнера. Вдруг в группе офицеров появляется пожилой господин средних лет в короткой кожаной куртке, зеленой шляпе, в руках — трость с серебряным набалдашником, в глазу — монокль. Распрощавшись с провожатыми, он направляется в сортир и вскоре выходит, но уже не один — к нему прижимается известный педик по кличке Зеппль-баварец. Позади станционного здания в сотне метров — леса строящегося дома. Шмидт крадется за обоими, они скрываются за недостроенными стенами. По их возвращении он выжидает, пока Зеппль-баварец не получит свою плату, а потом выходит из засады и, представившись сотрудником криминальной полиции, застукивает господина с моноклем на месте преступления. Затем заводит обычную шарманку, причем речь идет уже не о самой взятке, а о ее сумме.
Пожилой человек чуть не в обмороке от ужаса. Вымогатель красочно рисует ему всю тяжесть его позорных действий. Тот пытается дешево откупиться. Высыпает содержимое своего кошелька, затем вынимает бумажник. Денег не хватает, и они едут к нему домой в Лихтерфельде-Ост. Через несколько минут он выносит шантажисту пару тысячемарковых купюр. Но поскольку и этого мало, они договариваются о встрече в условленном месте послезавтра. Разумеется, вымогателя это не удовлетворяет, и они встречаются еще неоднократно. Жертва шантажа, назвавшаяся фон Фришем, заверяет его в своей платежеспособности. Однажды „криминаль-комиссар“ заявляется вместе со своим „коллегой“, который якобы подключился к его уголовному делу. Ему не остается ничего другого, как снова предложить плату за молчание. В данном случае, учитывая всю тяжесть содеянного, а также приближающееся Рождество, жертве шантажа приходится выложить особенно крупную сумму.
Следующая встреча происходит в среду в 12 часов дня в зале станции Лихтерфельде-Ост. Все трое приходят точно вовремя. Выпивают по несколько кружек светлого пива, добавляют шнапса. Во всяком случае, хозяйка забегаловки на долгие годы запомнила эту раннюю выпивку. Потом господин фон Ф. переходит через вокзальную площадь и направляется в расположенное напротив отделение „Дойче банк“ №… Вернувшись, протягивает обоим „полицейским“ несколько тысячемарковых бумажек.
Так продолжается до тех пор, пока Шмидта не сажают в каторжную тюрьму за другие уголовные проделки… Тот самый мелкий гестаповец, о котором говорилось выше, заканчивает допрос и, дав протокол его подписать Шмидту, немедленно отправляется к Гейдриху. Тот в радостном возбуждении бежит к Гиммлеру. Рейхсфюрер СС, испытывая блаженство, мчится на машине к Герингу, а сей галантный кавалер, потирая руки от наслаждения, поспешает к Гитлеру»[117].
Но в 1935 году расчеты Геринга не оправдались — фюрер, не желая знать ни о каком компромате на фон Фрича, дал указание сжечь протокол. Историю, согласно желанию Гитлера, замяли, но протокол все-таки не уничтожили. Это было очень предусмотрительно со стороны недругов фон Фрича — в 1938 г., когда Геринг и Гиммлер вновь вспомнили о «развратном поведении» главнокомандующего сухопутными войсками, документы извлекли на свет и представили в Имперскую канцелярию.
На сей раз Гитлер отнесся к ним совсем по-другому. После инцидента с Бломбергом он готов был поверить всему. И хотя Фрич с возмущением на встрече с фюрером отвергает все обвинения, но показания шантажиста и уверения Геринга с Гиммлером, что гомосексуалисты всегда лгут, заранее настроили фюрера против него. Фрича вызывают на допросы в гестапо, отправляют в отпуск. И хотя впоследствии, фактически признав дело сфабрикованным, Фрича оправдали, он все же вынужден был уйти в отставку со своего поста и получил назначение командиром артиллерийского полка (фон Фрич погиб во время Польской кампании под Варшавой 22 сентября 1939 года).
А судя по всему, дело было действительно сфабриковано. Вот что писал в своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель:
«Фюрер объявил об оправдательном приговоре берлинскому генералитету, собранному по этому случаю в рейхсканцелярии, и сообщил, что отдал приказ расстрелять „мерзавца-лжесвидетеля, возведшего напраслину на достойного человека“. Через несколько недель Канарис доложил мне, что тайная полиция — гестапо — так и не привела объявленный приговор в исполнение. Мне сразу же стало ясно, что лжесвидетель — послушный инструмент в чьих-то руках, а жизнь сохранена ему в качестве платы за дискредитацию генерала Фрича»[118].
Таким хитрым путем Геринг уничтожил еще одного конкурента на пути к заветной цели. Вот только вожделенной должности он так и не получил — пришлось довольствоваться люфтваффе. Гитлер все-таки слишком опасался излишнего усиления власти Германа Геринга.
На фоне порнографических и гомосексуальных интриг, в которые втянули самых высокопоставленных немецких военных, повышенное внимание, которое многие немецкие генералы проявляли к сохранению своих пожитков в окружении и плену, выглядит относительно невинно.